Пролог
— Здравствуй. Ты мусор вынес? Ну что ты все сидишь? Я как лошадь бегаю, а ты все сидишь. Мама мне правильно говорила… Ты все занят… Занят… А я должна одна — как лошадь.
— Здравствуй. Ну что ты все кричишь? Мама мне правильно говорила… Я как конь бегаю, а ты все кричишь: «Ты мусор вынес?» Я все занят. Занят!
(три звезды)
Муж и жена ругались. Стены, оклеенные в розовый горошек, и посуда на полках гулко отзывались на вибрацию голосовых связок. Шум, сопутствующий битью в пах с обеих сторон, был не кульминацией, а явлением, можно даже сказать, привычным; и нужно заметить, что вопреки создавшемуся первому впечатлению, ссора эта была делом не столь уж обыденным, а являлась в некоторой мере выплеском эмоций, словно подстежка кнутом по тугому крупу лошади, так как муж был не кто иной, как Карл Брю, и сильные впечатления нужны были время от времени его творческой натуре, как подпитка сальной свече. О жене его сказать много нечего, а лишь: жена его была женой Карла Брю и добавить к этому что-либо… разве только, что в возрасте она была моложе своего мужа; была женщиной статной и женщиной с характером.
Со стороны, как это часто бывает, знакомым казалось, что все гладко и муж выносит ведро. Но в действительности Карл Брю, как, впрочем, и его жена, обладал изрядной долей говна. Жена не упускала ни единого момента, чтобы не ткнуть его в это, что служило поводом к новым ссорам.
— Ты заурядица! Заурядица! — кричала жена. — Буду банальной! но другие в твои годы! уже давно в учебниках. А ты как был на обложке, так там и остался!
— Да разбирайся ты хоть немного во всем этом то и не порола бы чепуху дура! Ты! И только ты! гробишь меня! Разве я могу быть гибким в словесности, когда ты вынуждаешь меня на такие грубости!
— Начинается! Скажи, ты хоть раз спросил у меня! Ведь ты до сих пор не решил, кто ты: поэт или писатель? Неужели так трудно выбрать из двух одно?! Я же ведь не блядь какая-нибудь!
— Толстой в мои годы написал книгу!
— Да тебе-то о чем! и думать-то! Ты бы хоть имя себе подобрал нехреновое.
— У меня не хреновое имя. И я долго его выбирал. Не выводи меня заткнись зараза.
Жена начала ругаться:
— Ну подумайте: я еще и виновата. А твой дядя? Да у вас все в семье чокнутые.
— Не трогай дедушку! Он, между прочим, ветеран!
— Да, я такая! И мне плевать на тебя! Тьфу! Тьфу! Да, да — плевать на тебя! Тьфу-тьфу-тьфу. И на все такое твое! Буду на тебя плевать!
Карл Брю открыл глаза:
— О… о… огу… огу… огу… огур… огу-ре-ц… о-г-уре-ц… огу… р-ец…
— Миша! что с тобой? — вот и жена испугалась, глядя на Карла Брю.
В пункте скорой помощи зазвонил телефон. Лениво двигая домино, санитар взял трубку.
— А… ле?
Командир экипажа СП — коренастый мужчина сорока лет, в черных ботинках и желтом пальто, заполнял журнал еловым фломастером. Подняв светлые брови — открывая обзор своим голубым с синевой глазам — спросил санитара:
— ?
— Карлу Брю хуево. Звонила его жена. Просила приехать.
У командира заблестел взгляд:
— Я бы сказал, что это совсем даже не обосраться. Включайте лампочки и сигнал! Не каждый день такой праздник! С детства не люблю книжек Карла Брю!
Мигая лампочками и оглушая прохожих мяукалкой, скорая с надписью «MEMENTO MORI» на левом борту мчалась по запарашенным улицам. В капельнице плескался портвейн.