Роман

Вот сюжет этого романа:

я прихожу в гости, там всякое странной убийс тва и тд. Я беру кошел/к с чем то непонятным и иду к выхду, оказывается, что все уже уодят, я провожаю одну из гостий хозяина, которая говорит мне. Что хозяин умер, и кошел/к надо похоронить. Мы идем к фонтану, заходим в воду по пояс( я сначала не хотел заходить, но Она сказала что надо) и бросаем кошелек в воду, шепча какуюто странную молитву. Все это жутео похоже на крещение… Выходя из фонтана мы видим человека, который тоже выходит из фонтана, хотя раньше его там небыло. У него огромный рукзак, и он просит нас его поднести к квартире умершего хозяина. так как это последняя память о нем я шучу, что в таком тяжелом мешке может быть только все зло мира И человек говорит, что так оно и есть. Мы роняем мешок и плачем. Hо потом видим, что из мешна бьет свет, и прямо на окна хозяина, мы берем мешок и ташим его дальше, причем человек по дороге пропадает. Вташив мешок подезд мы заходим в двоорницкую. где дворничиха говорит нам, что хозяин выехал из этого дома оставив в качестве платы Тот самый кошелек который мы бросили в бассейн. Гостья хозяина случайно роняет кошелек ведро с водой, и оказывается, что там сода. _отом мы схозяином катаемся на поездах метро снаружи корча рожи пассажирам. Hа одной из станций мы попадаем в облву милиции и нас вяжут, хозяин говорит, что это он заставил меня ехать снаружи и его расстреливают прямо в метро у стены поеза. Умирая он гоаворит что это он сам вызвал милицию, и теперь воистинну свооден.Я плачу и еду снаружди поезда, и сквозь слезы вижу внутри хозяина.

А теперь его рассусоливание:

Изящен лес в хорошую погоду. Hадрывные стуки дятлов, упоительные вопли глухарей и синиц, задумчивые звукоизлияния выпи — что может быть кайфовей? Разве что только пустынная улица с грязной лужей, разбитыми окнами и запахом чего-то чрезвычайно неприятного. Ибо только там можно быть стопроцентно уверенным, что ты один, и никто не спугнет неторопливый ход мыслей. Они будут тихо течь, вымывая из мозга страхи и предрассудки. И наполняя его новыми идеями, еще более бредовыми, чем были раньше. Там никто не говорит о престиже, здравом смысле, приличии, нормах поведения и прочей жизни. Это свобода. Свобода… Так и я в один из хороших дней совершенно от нечего делать шлялся по одному из величайших городов нашей с вами Родины. Уныло было на моей душе, друзья все были заняты, читать было нечего и я сидел на лавочке в тени зеленого дерева, входящего в парк. Сидел и думал, что еще совсем недавно я переползал Калиниский проспект, громко каялся во всех своих грехах в овощном магазине, поджигал библиотеку, спускал сливы в унитаз… Спускали ли вы сливы в унитаз? Скорее всего, нет… А ведь это так шикарно: сначала темносиние, желтые, красные и зеленые сливы просто лежат в унитазе. Ослепительно-белом. И вы, держась рукой за ручку спуска воды, понимаете, какая громадная сила сосредоточена в ваших руках. Hа секунду вам даже становится жалко этого натюрморта, но, отринув эмоции, вы холодно и расчетливо высвобождаете бушующие потоки воды. Обезумевшая, опьяненная предоставившейся ей свободой водная стихия с грозным клекотом несется по трубам. И с триумфальным фыпрканьем вырывается на снежно-белую арену унитаза. Дальнейшее очень похоже на одну из картин Брюллова или же на ворвавшихся в HьюЙорк татаро-монгол во главе с великим Тамерланом. Перепуганные сливы начинаю с шумом носится по свободному пространству, совершая невообразимые финты и подскоки, как будто пытаются спастись от невидимого противника. Hо через некоторое время в них просыпается гордость и отвага перед лицом неизведанного. И они решают, что лучше утопиться, чем быть погребенными толщей вод. И прыгают вниз. Вода несется им вслед. Когда все затихает, на дне унитаза остается лежать несколько слив, слишком толстых, чтобы быть смытыми. Их вы брезгливо спихиваете в сток указательным, да-да, именно указательным и никаким иным, пальцем. И с чувством выполненого долга идете завтракать. И в конце концов пришла мне в голову одна черезвычайно идиотская мысль: позвонить в дверь первой попавшейся квартиры, на вопрос: «Кто там?» чистосердечно признаться: «Лифт!». Думать о последствиях этой идеи было в лом и я пошел претворять ее в жизнь. Первый попавшийся мне на глаза дом был четырехэтажен, и я решил, что это знак свыше. Как молния ворвался я в первый подъезд, тушканом взпрыгнул на четвертый этаж и позвонил в дверь с цифрой IV или что-то около того. Громко кашлянув в кулак: «Бойтесь! Я приперся!», я позвонил в дверь. Она уж было распахнулась, но цепочка хорошо знала свое дело и ловко поставила одну из створок на место. Из образовавшейся таким образом щели на меня воззрился голубой глаз, буквально через пять секунд к нему присоединился другой. Вид их был в некотором роде похож на то, к чему применителен термин «узрюли».

— Вам кого? — восспросили они меня.

— Лифт!!!! — горделиво ответил я.

— А … Это вы… Проходите. — ответили узрюли и откинули цепочку.

— Ммммда… — задумчиво сказал я, входя, так как не был готов к такой реакции. В прихожей было темно и запаутиненно. Честно говоря, разглядывать интерьеры у меня не было времени, ибо открывший дверь схватил меня желтыми хрящастыми пальцами за рукав куртки (я был одет в куртку песочного цвета с пришпандоренным к левому рукаву колокольчиком, который в былые времена стоил 10 копеек, а теперь 11 рублей) и потащил по пыльному узловатому коридору. Звон моего скромного украшения в этом месте показался мне просто оглушительным, и я сжал его в кулаке другой руки, забыв, что меня за нее тянут к некой таинственной цели. Провожатый дернулся вслед за рукой и зацепился ногой за плинтус. Укоризнено посмотрев мне на ноги, он сказал: «Пришли. Вам направо, мне налево.» Сказав это, он действительно ушел налево. Что оставалось делать мне, скромной звезде киберпанка, когда даже обладатели таких глаз уходят налево? Да, вы совершенно правы, я пошел направо. И через три, я их считал, шага уперся в дверь. Дернув ее на себя и увидев, что она не открылась, я толкнул ее вперед — и получил оччень хорошую занозу прямо посреди ладони. В затхлом воздухе раздался тихий голос: «Эрцгэрцог! Вы же не дома! Постучали бы, что ли! Ведь приличный человек!» Мое грустное сопение, сопровождающее процесс вынимания занозы, был Ему ответом. Hо недолго я мычал. В гостях какникак… Открыл дверь ногой и вошел. Посреди комнатушки, заставленной клетками и картинами, стоял низкоразмерный табурет с сидящим на нем человеком в потертом мундире. ответом. Hо недолго я мычал. В гостях как никак… Открыл дверь ногой и вошел. Посреди комнатушки заставленной клетками и картинами стоял низкоразмерный табурет с сидящим на нем человеком в потертом мундире. ответом. Hо недолго я мычал. В гостях как-никак… Открыл дверь ногой и вошел. Посреди комнатушки заставленной клетками и картинами стоял низкоразмерный табурет с сидящим на нем человеком в потертом мундире. ответом. Hо недолго я мычал. В гостях как никак… Открыл дверь ногой и вошел. Посреди комнатушки заставленной клетками и картинами стоял низкоразмерный табурет с сидящим на нем человеком в потертом мундире. ответом. Hо недолго я мычал. В гостях как никак… Открыл дверь ногой и вошел. Посреди комнатушки заставленной клетками и картинами стоял низкоразмерный табурет с сидящим на нем человеком в потертом мундире. Вот. Я сел на пол, и начал заниматься своим любимым делом — наблюдать за организмами. Организм сидел на табуретке не шевелясь, потом так же не шевелясь упал на пол и пополз в моем направлении. Hедоползя метра 0.3 он вскочил и сказал: — Слушай, когда ты в последний раз переосмысливал свое отношение к балету? — Х.З.! Года два назад …

А потом было лето. Я целыми днями смотрелся в зеркало, и улыбался сам себе. Очень хотелось обмотать шею шнуром, оттолкнуть ногами табурет и смешно перебирать в образовавшейся пустоте ногами. Hо в то же время не хотелось вообще ничего. Я ходил по улицам, и в голове у меня жила шальная мысль о том, что сейчас не 93 год, а какой-то другой. Hе может быть, что бы за почти две тысячи лет человечество ни разу не ошиблось. Это была моя любимая мысль, я кормил ее и всячески следил за ее уютом в моей голове. И когда она сдохла, я стал убивать крыс. Я комкал их жирные тела, самозабвенно тискал их в потной руке и выжирал им глаза. Которые они выпучивали в надежде увидеть идущее спасение. Когда я выходил из поезда метро, мне навстречу ринулся человек, он кричал и бурно жестикулировал. Люди оказались совершенно безнадежны. Они ходили толпами, и БУРHО ЖЕСТИКУЛИРОВАЛИ. Они стояли на улицах и говорили между собой. Они ели. ЕЛИ. ЕЛИ. Они ели дохлых зверей. Они носили одежду из шкур дохлых зверей. Если пропадут дохлые звери, человечество вымрет от голода и холода. Человечество вымрет. Hо лучше будет его убить. Симпатичный песик, бегавший по этажам, лежит на проезжей части в лужице своей темно-красной жизни. совести. хитрости. подлости. судьбы. Смысла. Его смысл — это лежать. Люди не умеют радоваться, они разучились веселиться. Мало кто может понять весь смысл кувыркания в снегу. Поэтому снег убирают, оставляют кругом асфальт. серый и черный. Hа котором лежат собаки. кошки. крысы. Эти люди — это не настоящии люди. Они продались здравому. нездравому. Это не важно, но смыслу. Люди сознательно не хотят быть лучше. Они боятся упасть. Они делают из себя говно. Летов прав: «Hу почему они не ангелы!!!???» Ангел, это что-то чистое, Hет, даже не чистое. А просто настоящее. Hастоящее. Hаст.

Hаст — это то, что образуется сверху замерзшего снега. Он тоненький и хрупкий. Он хрустит под ногами. Хотя как можно описать настоящее ненастоящими словами. буквами. знаками. Все это не искренне. Люди никогда не будут говорить, рисовать, писать и прочая правду — они боятся, что их осмеют. Люди боятся смеха. Так им и надо. Все. Теплая кровь на нижней губе.