Wannabe Blue

Эх… Хороший город — Воронеж. Пушкинская школа, родина Бунина, последний приют Мандельштама, опять же — штаб Северо-Кавказских железных дорог. Улицы Воронежа широки и не длинны, впрочем, не весьма широки, а пропорционально широки, как на картинке, так что в совокупности с красными мостовыми и красными стенами некоторых зданий производят впечатление игрушки. Чистенький город. Хотя не без дерьма, ну да оно, говорят, ползет отовсюду, вопрос только когда и сколько, и  сразу этого не заметно — только потом, но все, что потом, мы вспоминать не будем.

Воронеж прозрачен волнующей прозрачностью стеклянного киоска, за которой притаилась бутылочка «Кампари» и баночка дес оливес. Еще там можно покупать чай, оранжевый сок для ребенка или крепкие сигарки Cafe crem в желтой коробке. Мозаичный пол ковырять ножкой. Изучать глазами архитектуру витрин. Вдыхать запах трамвая. Вы жили в городе, где нет трамвая? Эх…

Хороший город — Воронеж. Дрова, дрова, дрова… Из окна крошечной спальни отчетливо виден крест на крыше какой-то церкви. Мне говорят про женский монастырь (был там до революции, где крест), я, поеживаясь, воспринимаю это как фрейдистскую оговорку: бабы — хозяйки квартиры с видом на крест — куют пока горячо, а мне хочется есть и пить, и еще немножко курить, впрочем, с удивлением поняв, что хочу всего так много, согласен уже и трахать хозяек тоже: чорт, дескать, с ней, с оговоркой.

Хороший город. Хорошие люди. Немного о них: номер первый, сегодня им будет Сахацкая Наталья Николаевна тридцати лет 90-61-92/162, вес не знаю, а жалко. Брюнетка, впрочем, не жгучая, умеет громко петь застольные песни и мужественно исполнять роль души компании, если ответственные за это мужчины слишком тупы или напились. Вообще, принимать на себя тяготы жизни — отличительная черта героини со столь эротичной фамилией, доставшейся ей от мудака-мужа.

«Мудак» тут не для красоты вписан, а именно таковым и был этот, как бишь, — Сережа? Без ложной скромности скажу (а даже напротив, с какой-то грустью), что история Натальи Сахацкой видна мне, как на ладони после прочтения книжки «Верю в любовь» автора Валентины Порошиной. Муж-мудак пьет, бьет, ебет, денег не дает, а с детства была крылатой. Потускнели синяки под глазами, сыну Димочке уже пять, на Новый год Сережа напился пьяный, из далекого города Ставрополь-на-Кавказе приехал восхитительно пахнущий кумысом приятель подруги Андрюша Козлов, весь в галунах и черкеске — розовощекий атаман, прям с чеченской войны, как нож в масло… Эх!..

Хороший город Воронеж. Подумалось… Впрочем, нет, не подумалось. И даже с каким-то остервенением принялась защищать Андрюшу от критичных подружек, топя себя в отчаянном чувстве неправоты, и путая ее, эту неправоту, с чем-то, что требует выхода, разбитой посуды и ссоры с подружкой — приятельницей Андрюши Козлова, дурой, разумеется, не потому, что она его приятельница, а потому, что сказала, будто Сережа — мудак, какая наглость… Когда мужественный Андрюша Козлов играл с Димой в воздушный шарик, и любимый сын громко смеялся, опять подумалось… ну да что еще способно так тронуть сердце практически незамужней женщины, как вид отца для ее ребенка — см. известный кадр из фильма «Терминатор-2»? И от подуманности этой, а так же от недавно сделанного аборта захотелось какой-нибудь ласки. Чорт! Читатель! Осудишь ли ты эту Наталью?! 

Хороший город Воронеж. Хорошие бабы — в шерстяных штанах против холода, с круглыми ляжками и задами, как у породистых кобылиц — воронежские зимы славятся морозами и скользкими льдами. Самые длинные, круглые ляжки и самые ухватистые ягодицы у моей спутницы. Дальше забыл… Держась за поручень телефонной трубки, зависая над пропастью сладкого компота, сказала: люблю. Ага, — отвечает, — тоже… Эх!.. Все это просто мужская жалость, а ведь приятно. Так вот, достопочтимый читатель, не осудишь ты и эту Наталью, и вторую, и уж тем более третью.

Хороший город Воронеж. Люди там ходят друг к другу в гости. Поздно возвращаясь домой, либо сам провожая до остановки, а то и до квартиры (где было б неплохо остаться — холодно, и города не знаю), видели елку: большая, она стояла с разными огоньками… Потом, минуя темень универмага, долго влезали по обледеневшему пандусу, глупым смехом подбадривая друг друга. Больше нечего вспомнить. Разве что красные буквы и часы на стене вокзала, в которые уставилась, — баран-бараном, — очами, полными мысленных слез, и другие реально распухшие глаза, и провоцируемые плачем сопли. Холодно было — ужас.

Собственно говоря, город Воронеж плох. В поезде лезли разные мысли про то, что, дескать,  проходит  время, хотя на самом деле стоит на месте, как в театре, когда показывают поезд, и за окошком бегут специальные люди с веточками в руках, изображая то сосновый бор, то березовую рощу, а то и отдельно стоящие деревья. Только в этот раз с ним не было ничего из того, что может скрасить жизнь одинокого мужчины, а он именно чувствовал себя преодиноким, несмотря на ее где-то присутствие, впрочем, чаще всего на другом конце телефонного провода, который представлял себе плохо и даже не знал, какого он цвета, из чего сделан и лежит ли в сырой земле либо наоборот наброшен на опоры столбов, специально врытых. Можно даже сказать, что почти не верил в существование провода, а только читал о нем в книжках, где всегда написано: «на другом конце телефонного провода». Вот и все.

Страх — это бессилие, страх порождает усталость, усталость порождает страх, а Сим породил Иафета. Хороший город Воронеж. Там всегда темно, если только не встать утром и не поехать в шатком трамвае «в центр», где красные мостовые, и возле памятника поэту Кольцову запастись горьким Кампари или сухим Мартини, по крайней мере, водочкой Абсолют, дабы пить это все ночью. В сумерках люди едут с работы — я люблю эту вечернюю суету. Чуть раньше мы покупали сигареты Лайт Сэйлем для тебя и для Лены, еще раньше цыплячьи ноги — и ты вкусно пекла их в духовке. А потом в вечерней суете среди многих людей (которые все покупают) праздно идти в гости. Я люблю электрический свет. В голове ирония судьбы. Ирония судьбы, да.

Что ж, перейдем к номеру второму: Сергеева Елена… не помню, 100-72-210/165 вес довольно заметный. Любит песню You better stop before You break my heart, но не могла ее слушать года два в память о несчастной любви, пока из города Ставрополь-на-Кавказе в светлых джинсах и клетчатой рубашке не приехал Андрюша Козлов, приятель подруги. Угощает гостей рябиновой настойкой, любит поговорить о духовном, громко поет и идет стелить простыню. Одно «но» — у Лены нет мужа. Зато есть папаша — трудяга и алкоголик. Первые три минуты Лена скромно смотрит прямо в глаза, а потом вытягивает под столом ноги (в носках: холодный город — Воронеж) и пихает их вам в мошонку. Как потом утверждалось — чтобы проверить: а не похотлив ли он? Оказалось, что похотлив.

Летом Лена хотела поехать к морю, Андрюша экономно предлагал Кисловодск — сошлись на том, что в апреле будем слушать соловьев в курской деревне — там ленин папа выращивает картошку. Обмен письмами завершился унизительным словом «дюшик».

Номер три. Наталья Юрьевна Воскресенская, 83-65-93/175, вес довольно терпимый. Будучи женой моряка, уже года три томилась бездельем, пока наконец из города Ставрополь-на-Кавказе не приехал с большим клетчатым чемоданом давно любимый приятель Андрюша Козлов. Закончив, как все девочки, музыкальную школу, петь тем не менее не умеет, зато любит до резей в животе смеяться приятелевым остротам. Квартира у нее небольшая, спать приходилось в одной комнате на разных постелях, и расправляя перед сном одеяло, она охотно показывала свои изумительной красоты ноги. Муж-моряк был дурак. Чтобы удобнее было смотреть по видику перед сном фильм «Королева Марго» и «Маски-шоу», расположились на одной постели. Стало удобно.

Номер четыре, Склярова Наталья Петровна, по профессии художник, но основным занятием в жизни (А!.. 90-62-93/166, вес нормальный) так вот, основным занятием было ходить по ночным шалманам в поисках мужа, Склярова Евгения Михалыча, по профессии гений — Ге-ний!!! Женька — геее-ний! — орал с балкона пьяный Охрименко,  пока из города Ставрополь не приехал в клетчатой толстовке друг гения Андрюша Козлов — усатый, бородатый и замечательно толстый. Напрасно друг Женя бил друга Андрюшу по морде — не помогало.

Художница Склярова, хоть и была забита семейным бытом, однако Андрюша Козлов отметил выпуклость ее лба, свидетельствующую, как известно, о готовности к сексу. Он любил ее сильно и долго, о-о-о — это печальная история, так что запомнились только случаи особого экзотизма, как то: пыльный чердак в позе «шестьдесят девять», парк культуры и отдыха, приспустив трусы и колготки, мешок с сахаром за занавеской в троллейбусе, не менее пыльной или чуть менее, чем чердак, и пр. А что, собственно, «и пр.»? Любовь оборвалась трагично, не исчерпав и трети своих ресурсов.

Лену Сергееву любил раза два или три, а скорее даже четыре — не помню. Отчетливо любил ее на кухне, куда выскочили покурить под предлогом, что идем целоваться; ее жопа торчала из отворенного окна на манер телескопа, а сиси и морда свисали с высоты восьмого этажа в сторону асфальта под разглагольствования о том, что «я так счастлива — хочется упасть вниз, чтобы ничего не кончалось». Любил у стены Воронежского Высшего Военного Командного Училища напротив мусорной свалки, рассказывая что-то про арбузы, а Лена неровно болтающейся рукой указала школу номер ххх, в которой ребенком училась делать минет.

Любил на полу под столом среди окурков и разбитого стекла в луже рябиновой настойки. В тот же день пытался любить в спальне — не вышло: была холодная простыня, но зато в тот же вечер любил на кухне, под нарезание колбасы и звуки закипающего чайника. Потом, правда, пришла Наташа и все обломала: села за стол, давай пиздеть, а Лена ногой ее под столом цап, — та думает, это я, и говорит: «это моя нога», — умора! Да хоть бы и твоя, подумал, а она уж и подавно подумала и послав Лену на хуй быстренько поехали домой смотреть «Маски-шоу».

Сахацкую любил, кажется, один раз, трогательно и нежно — за ее здоровые сиськи. Да ну ее вообще на хуй — устал я от нее, вот вам и весь сказ. Скажем, было приятно, когда взволнованно дыша грудью, появилась вдруг на пороге, сразу почувствовать себя таким значительным, утомленным, мужественным и сильным. Наташа, глупо сочувствуя его горю, на самом деле просто цинично использовала повод завалить к предмету (своих чувств говна) без разрешения в гости — подобное эгоистично-хамское отношение я больше всего и ценю в людях. (Жаль, что оно обычно тает без следа вместе с этими самими чувствами.) Сразу встал хуй (вопреки печальному предположению, сделанному утром) и захотелось этой самой хуйни побольше. Ну да это все опять-таки — alas! — хуйня. Все они дуры и суки, блин, ненавижу — стиль ей не нравится мой, блин, футбол ей не нравится (тут и гадать нечего), а, видишь ли, органная, блядь, музыка нравится ей на хуй! Ну да я этого так не оставлю — я этой хуйни терпеть не намерен — она у меня, блин попляшет!

Ведь вот спрашивается: почему я так не люблю собак? Да все дело в том, что не люблю и все тут, нет, я их не боюсь, и они мне не противны, а просто много во мне той мелкобуржуазной кичливости, которую называют стремлением индивида к свободе. Известно, собака — животное стайное, а в стае свободы быть не может, кроме, впрочем, собственной запертой изнутри на ключ квартиры с телефоном, выдернутым из розетки. А ведь у Натальи была собака. И у Скляровой была — Фанечка — бррр, ненавижу, какая гадость. И у Наташи, обратите внимание, есть собака. Если она так умна и читает множество гороскопов, неужели ей там не написали: раки ненавидят собак! Равно как и то, что в психологии и философской науке носит название «другого человека». Поэтому я никого не пущу в мою запертую изнутри на ключ квартиру, никакой жены, сам там буду в постели курить и делать уборку. А Наташа не такова… Может, поэтому остановимся на Наталье? Ну да, она сразу же начнет делать уборку — это у нее на лице написано, в каждом грациозном изгибе ее мягкого тельца сквозит муравьиная самка. Тут она поразительно схожа с Леной, из которой, правда, сквозил муравей-солдат: «быстро двигаюсь я, только ядерный взрыв остановит меня» — так называемый «комплекс Марии».

Продолжим взвешивание. Наташа — феминистка, и даже не хочет этот вопрос обсуждать, а то, говорит, всякий раз убеждаюсь, что мужчин ненавижу. И вообще, ее дружба интересует больше секса, ну да меня это устраивает, в смысле секса, вот только желательно еще убрать куда-нибудь дружбу. Хорошая семья была у Альберта Эйнштейна. У Натальи собака — пудель, а их я особенно ненавижу.  Нет, Наталью мне нельзя — у ней сиськи маленькие, но крепкие, а значит можно. Правда, она с удовольствием и помногу способна пить пиво — это хорошо, да… Но опять же вопрос: а кто за пиво будет платииить? Будучи феминисткой, Наташа утверждает, что за все платит сама, и руку из транспорта ей не подай, и пальто, и никаких пододвиганий стула!.. Но это вначале. Я еще не видел мужчин, которые в пивном вопросе соблюдают свой феминизм.