На подоконнике, прислонясь спиной к раме, сидел машинист электрички Павел Юрьевич. Вокруг депо цвели абрикосы и яблони. Их нежный аромат проникал в его мохнатые ноздри, смешивался там с едким запахом папиросы и создавалась иллюзия, что куришь не Беломор, а хорошие болгарские — «Фруктовый аромат» или «Козбек». Павел Юрьевич стряхивал пепел за окно, где тот летал рядом с ранними мухами и пчелами. Друзья и соратники называли Павла Юрьевича не по имени-отчеству и не по фамилии, а прозвищем: Тарань. Павел Юрьевич не обижался. Кто и когда дал ему это имя, наверное, и не знал никто, да и всем было насрать на это.
В детстве с отцом и старшим братом Митькой ездил он на Дон, там варили уху и рыбу ловили сетью, а иногда и динамитными шашками. С того далекого времени проснулась в Таране любовь к скользкой, приплюснутой, блестящей на солнце зверюге. С годами приходили и уходили друзья и жены, а любовь эта осталась где-то в глубине сердца, раз и навсегда.
Зажав папиросу натуральными желтеющими зубами, Павел Юрьевич отворотил борт пиджака и вынул из внутреннего кармана сушеную рыбу. Шершавые ногти в черной каемочке ловко отковыривали чешуйчатую рыбью шкуру.