Всякий человек — есть человек. И Ульянову, как всякому человеку, было присуще все. Он поносил, объевшись неспелых слив. Он переодевался евреем Сидоровым, жившим ниже, и бегал, сняв штаны, за дворовыми ребятами. Вечером он страдал от того, что взял себе хреновое имя — Ленин. Он хотел другого: чего-то красочного и прекрасного. Он был обыкновенным, обыкновенным человеком, хотя и лазил пару раз на броневик. И надоело, все до отвращения надоело (ебучие автографы, заебучие ходоки, бляди на заднем сидении). Ленин залазил на крышу и кричал там до рези в горле. Он грязно ругался и посылал на хуй звезды. А потом засыпал. Прямо на крыше. Прямо среди кошек и голубиного дерьма. Проснувшись, он не знал, что ему делать и нужно ли что делать. Он заряжал маузер, подносил черное дуло к виску и плакал, бился головой о землю и плакал — от того, что не мог выстрелить. Ульянов был лыс и картавил. Ульянов ненавидел зеркала и себя в них — низенького и конопатого. Ленин прожил жизнь. Ленин сошел с ума в психиатрической лечебнице… и кончился Ленин.
