I
Дверь вагона, как всегда, не открывалась. На другом конце поезда стоял начальник при фуражке и давил на красивую кнопку, нагнетая по трубам сжатый воздух. Помощник тщетно пытался раздвинуть створки двери. Ему было жарко, по лицу, как мухи, ползли серые капли пота. Из-под его пиджака торчал грязный воротник рубашки из твердого, как броня, зефира.
Поезд уже трогался, когда начальник вдруг отпустил кнопку. Поезд весело изрыгнул под себя воздух, дверь внезапно открылась, и помощник чуть не упал. Выходя из вагона, он споткнулся и порвал сумку об открывающее устройство.
Поезд тронулся, и напором воздуха помощника прижало к вонючим уборным, где два араба разрешали поножовщиной политические вопросы.
Помощник встряхнулся и взъерошил волосы, прилипшие к черепу, как жухлая трава к земле. Полурасстегнутая рубашка обнажала выступающие ключицы и приоткрывала несколько некрасивых, криво посаженных ребер. Грудь у него взмокла, как у загнанной лошади, от него шел пар. Тяжело ступая, он пошел по платформе, вымощенной красными и зелеными восьмиугольниками, кое-где в черных подтеках. После обеда шел осьминожий дождь, а служащие вокзала посвящали постыдным занятиям время, отведенное, согласно генеральному уставу, на чистку платформы.
Помощник порылся в карманах и нащупал кусок толстого гофрированного картона: его надо было показать при выходе. У помощника болели колени и скрипели плохо пригнанные суставы, заржавевшие от сырости: весь день он работал в прудах.
Надо сказать, в сумке у него лежала более чем завидная добыча.
Он подошел к решетке и протянул билет безликому контролеру. Тот взял билет, рассмотрел его и свирепо ухмыльнулся.
— Другого нет? — спросил он.
— Нет, — сказал помощник.
— Этот фальшивый.
— Мне его дал патрон, — миролюбиво сказал помощник, вежливо улыбаясь и разводя руками.
— Ну, тогда ясно, что фальшивый. Сегодня утром ваш патрон купил у нас десяток таких.
— Каких? — не понял помощник.
— Да фальшивых.
— Зачем они ему? — Улыбка помощника потускнела и сползла налево.
— Вам дать, — ответил контролер. — Вас за это, во-первых, обругают, что я и делаю, а во-вторых, с вас возьмут штраф.
— Штраф? За что? — удивился помощник. — Видите ли, у меня очень мало денег.
— Постыдились бы ездить с фальшивым билетом!
— Но вы же сами их подделываете!..
— Приходится. Есть ведь еще такие, без стыда и совести, разъезжают с фальшивыми билетами. А как вы думаете, легко целый день делать фальшивые билеты?
— Лучше бы вы платформу почистили, — сказал помощник.
— Без разговоров! Платите тридцать франков.
— Тридцать? — удивился помощник. — Но за проезд без билета берут двенадцать.
— А за фальшивый билет берут больше. Платите, а то собаку покричу.
— А она не услышит, — сказал помощник.
— Ну и что? Зато у вас барабанные перепонки лопнут.
Помощник посмотрел на мрачное тощее лицо контролера, тот ответил ему ядовитым взглядом.
— У меня так мало денег… — пролепетал помощник.
— И у меня мало, — сказал контролер. — Платите штраф.
— Я получаю всего пятьдесят франков в день, на что же мне жить?..
Контролер оттянул вниз козырек фуражки и прикрыл им, как синей шторкой, лицо.
— Платите, — сказал он и пошевелил пальцами, словно считал банкноты.
Помощник вынул из потертого, заштопанного кошелька две десятифранковые бумажки в шрамах и одну пятифранковую, еще кровоточащую.
— Может быть, двенадцать? — робея, предложил он.
Контролер показал три пальца, что означало тридцать.
Помощник тяжело вздохнул. Под ногами у себя он увидел лицо патрона. Он плюнул и попал прямо в глаз. Сердце его забилось сильнее, а лицо патрона почернело и растаяло. Помощник положил деньги в протянутую руку контролера и вышел. Он услышал щелчок — козырек фуражки контролера встал на место. Помощник медленно пошел по тропинке, круто поднимавшейся в гору. Сумка терлась о его тощие бедра, а бамбуковая ручка сачка, раскачиваясь в такт шагам, била по тонким бесформенным икрам.
II
Помощник толкнул железную калитку, и она открылась с невыносимым скрежетом. На крыльце зажглась большая красная лампа, а в прихожей тихо зазвенел звонок. Помощник быстро вошел и закрыл за собой калитку. Тут его ударило током: сработал электрический сторож, переставленный с обычного места. Он пошел по аллее. На полдороге он споткнулся обо что-то твердое, из земли прямо в штанину брызнула струя ледяной воды и замочила ему ноги до колена.
Он побежал. Как всегда по вечерам, в нем нарастал гнев. Он сжал кулаки и взлетел по ступенькам. На крыльце ручка сачка попала ему между ног, взмахнув руками, чтобы сохранить равновесие, он зацепился за гвоздь, торчащий из пустоты, и опять порвал сумку. В теле у него что-то свихнулось, он задыхался и ловил ртом воздух, запрокинув голову. Через минуту он успокоился и уронил голову на грудь. Ему стало холодно от мокрой штанины. Он схватился за ручку двери, но тут же отдернул руку. Неприятно запахло горелым мясом, а на раскаленной фарфоровой ручке остался кусочек кожи; он чернел и съеживался. Дверь открылась, и помощник вошел.
Его тощие ноги подкосились, и он рухнул на холодный зловонный кафельный пол. Сердце хрюкало между ребер, и все тело сотрясалось от его грубых неравномерных толчков.
III
— Не густо, — сказал патрон.
Он изучал содержимое сумки.
Помощник стоял перед столом и ждал.
— В каком они у вас виде, — сказал патрон. — Вот у этой, посмотрите, все зубчики оборваны.
— Так ведь сачок-то старый, — сказал помощник. — Если вам нужны молодые марки в хорошем состоянии, дайте мне денег на новый сачок.
— А кто сачок стрепал, вы или я? — спросил патрон.
Помощник не отвечал. У него болела обожженная рука.
— Отвечайте, вы или я?
— Я… для вас, — сказал помощник.
— Кто же вас заставляет? Вы сами хотите получать пятьдесят франков в день. Но их надо зарабатывать.
— Я уже потратил тридцать на билет… — сказал помощник.
— Какой еще билет? Я же оплачиваю вам дорогу туда и обратно.
— Сегодня вы мне дали фальшивый билет.
— Ну так будьте повнимательнее в следующий раз.
— Разве я отличу фальшивый билет от настоящего?
— Нет ничего проще, — сказал патрон. — Фальшивые билеты делают из гофрированного картона, а настоящие — из дерева.
— Ну хорошо, — сказал помощник.— Верните мне сегодняшние тридцать франков.
— Нет, — сказал патрон. — Все эти марки никуда не годятся.
— Неправда. Я сделал прорубь и ловил их очень осторожно. Я целых два часа потратил, я поймал шестьдесят штук, а если и попортил, то две-три, не больше.
— Но мне таких не нужно, — сказал патрон. — Мне нужна двухцентовая Гвиана восемьсот пятьдесят пятого года. Зачем мне ваш Занзибар? Такие вы мне еще вчера принесли.
— Что попадается, то и ловлю, — сказал помощник. — Сачок-то старый. Для Гвианы еще не сезон, а Занзибар можно на что-нибудь обменять.
— В этом году у всех Занзибар, он уже ничего не стоит.
Помощника взорвало:
— А промокшие ноги, ток в калитке, ручка двери — это чего-нибудь стоит? — Его худое желтое лицо сморщилось, и, казалось, он сейчас расплачется.
— Это вас закалит, — сказал патрон. — А чем мне заняться? Мне скучно.
— Ловите марки сами, — ответил помощник, с трудом сдерживая себя.
— А за что же я тогда плачу? Вы — вор. Вы воруете мои деньги.
Помощник устало вытер лоб обтрепанным рукавом. Голова гудела, как колокол. Стол слегка отодвинулся, и помощник поискал, за что бы ухватиться, но печка тоже увернулась, и он рухнул на пол.
— Встаньте с моего ковра, — приказал патрон.
— Мне бы поесть… — сказал помощник.
— В другой раз возвращайтесь пораньше. Да подымитесь же, черт вас побери, не валяйтесь у меня на ковре!
Голос патрона дрожал от ярости, он нервно барабанил по столу узловатыми пальцами.
Неимоверным усилием воли помощник встал на колени. У него болел живот. Из обожженной руки сочились кровь и сукровица; он кое-как обмотал руку грязным носовым платком.
Патрон быстро отобрал три марки и швырнул их помощнику в лицо. Они чмокнули и присосались к его щеке.
— Унесите их обратно в пруд, — сказал патрон с металлом в голосе, чеканя каждое слово.
Помощник плакал. Жалкие волосы падали ему на лоб, левая щека была маркирована. Он тяжело поднялся.
— Чтобы это было в последний раз! — сказал патрон. — Мне не нужны испорченные марки. А про сачок я и слышать не хочу.
— Хорошо, месье.
— Вот вам ваши пятьдесят франков. — Патрон вынул из кармана бумажку, плюнул на нее, надорвал и бросил на пол.
Помощник с трудом нагнулся. Его колени коротко и отрывисто потрескивали триолями.
— У вас грязная рубашка, — сказал патрон. — Ночевать сегодня будете на улице.
Помощник поднял деньги и вышел. Ветер дул еще сильнее, так что дрожало волнистое стекло перед кованой решеткой входной двери. Закрывая дверь, он в последний раз посмотрел на патрона. Тот, вооружившись большой желтой лупой, склонился над альбомом и сличал с каталогом занзибарские марки.
IV
Помощник спустился с крыльца, кутаясь в длинную куртку, позеленевшую от воды марочных прудов. Ветер пронизывал ветхую ткань и раздувал куртку так, что казалось, будто на спине у помощника вырос горб, что вредно для позвоночника. Помощник страдал внутренней мимикардией и ежедневно боролся с этой болезнью, добиваясь, чтобы пораженные органы сохраняли свою обычную форму и нормально функционировали.
Уже совсем стемнело. Земля излучала тусклый третьесортный свет. Помощник свернул направо и пошел вдоль дома. Он ориентировался по черному шлангу: патрон пользовался им, когда топил крыс в подвале. Помощник подошел к трухлявой конуре, стоявшей неподалеку от дома; в ней он уже ночевал накануне. Соломенная подстилка была сырая и пахла тараканами. Обрывок старого одеяла прикрывал круглый вход. Помощник нащупал одеяло и приподнял его, чтобы залезть в конуру, но тут вспыхнул ослепительный свет, раздался взрыв, и сильно запахло порохом. В конуре разорвалась большая петарда.
Помощник вздрогнул, и сердце его бешено заколотилось. Он хотел унять сердцебиение, задержав дыхание, но при этом у него глаза полезли из орбит, и он судорожно глотнул воздух. В легкие тут же проник запах пороха, и помощник слегка успокоился.
Он подождал, пока все стихнет, и внимательно прислушался. Потом свистнул, не оглядываясь, вполз в конуру и скрючился на вонючей подстилке. Он снова свистнул и прислушался. К конуре приближались чьи-то легкие мелкие шажки; в тусклом свете земли он разглядел нежную и пушистую зверушку. Это была его ручная зверушка, которую ему кое-как удавалось прокормить дохлыми рыбами. Зверушка залезла в конуру и прижалась к нему. Вдруг помощник спохватился и потрогал щеку. Марки уже начали сосать кровь; он с силой дернул их, чуть не закричав от боли, оторвал от щеки и выкинул из конуры. На влажной земле они доживут до завтра. Зверушка лизнула его в лицо, и он заговорил с ней, чтобы успокоиться. Он говорил тихо: патрон хотел знать, о чем он говорит сам с собой, и всюду расставил микрофоны.
— Он мне осточертел, — прошептал помощник.
Зверушка ласково заурчала и лизнула его нежнее.
— Надо что-то предпринять, так я считаю. Я больше не позволю так обращаться со мной, буду, несмотря на его запреты, надевать чистые рубашки и потребую фальшивых билетов из дерева. Я починю сачок и не дам ему дырявить его. И надо отказаться спать в конуре, потребовать себе комнату и прибавки жалованья, не могу же я жить на пятьдесят франков в день. А еще мне надо поправиться, стать сильным и красивым, а потом вдруг взбунтоваться и швырнуть ему кирпич в голову. Когда-нибудь я все это сделаю.
Он повернулся на другой бок и стал так напряженно думать, что воздух толчками выходил наружу, и в конуре стало душно. Правда, щели в полу и подстилка пропускали немного воздуха, но от этого лишь сильнее пахло тараканами, да еще воняли улитки, у которых началась течка.
— Ненавижу эту конуру! Здесь холодно. Хорошо, что ты со мной. А в подвале шумит вода — он топит крыс. Ну не могу я, черт возьми, уснуть, когда прямо в ухо визжат крысы. И так каждый Божий вечер. И почему он так хочет уморить этих крыс, и притом непременно утопить их в воде? Крыс надо топить в крови.
Зверушка больше не лизала его. На сером фоне светящейся земли вырисовывался ее профиль: вытянутая мордочка, острые ушки и желтые глаза с какими-то холодными отблесками. Зверушка ворочалась, устраиваясь поудобнее, и наконец примостилась, уткнувшись носом ему в ляжку.
— Мне холодно, — сказал помощник.
Он тихо заплакал. Слезы капали на подстилку, и от нее поднимался парок, в котором расплывались предметы.
— Разбуди меня завтра пораньше, — попросил он. — Я отнесу обратно эти три марки. Только бы он не дал мне опять фальшивый билет.
Вдали что-то загрохотало, потом раздался пронзительный визг и легкий топоток лапок.
— Ну вот, опять он воюет с крысами!.. Был бы он крысой, я бы сам шланг держал. Может, хоть завтра он мне заплатит пятьдесят франков. Как я хочу есть, я бы крысу съел живьем!
Он сидел, держась за живот, и все плакал. Мало-помалу ритм его всхлипов замедлился — так останавливается мотор, — скорченное тело расслабилось, и он уснул, высунув ноги из конуры и положив голову на вонючую подстилку. В животе у него урчало, словно там пересыпали гальку.
V
Ползая по комнате, патрон услышал знакомый певучий голос и понял, что к дому идет торговка перцем. Он встал на ноги, обнаружил, что может передвигаться и в этом положении, побежал в прихожую и намеренно грубо толкнул дверь. Стоя на крыльце, он глядел на подходившую девушку.
На ней была обычная форма торговок перцем: плиссированная юбочка, едва прикрывавшая ягодицы, короткие носки в красную и синюю полоску и болеро с глубоким вырезом. Добавьте к этому бязевый колпак в красную и белую полоску: такая форма утвердилась во всем мире с легкой руки торговок перцем острова Св. Маврикия.
Патрон поманил девушку, и она стала подниматься по аллее. Он спустился с крыльца и подошел к ней.
— Добрый день, — сказал патрон, — мне бы перцу.
— Сколько зерен? — спросила торговка, лицемерно улыбаясь: она ненавидела патрона.
Он посмотрел на ее черные волосы и матовую кожу и испытал такое ощущение, как если бы ему плеснули стакан холодной воды на гениталии. (Это очень сильное ощущение.)
— Поднимитесь на крыльцо, тогда договоримся, — сказал он.
А вы будете стоять внизу и смотреть на мои ляжки, да?
Да.
У патрона потекли слюнки, и он попытался ее обнять.
— Сперва заплатите за перец.
— Сколько?
— Сто франков за зернышко, но можете сначала попробовать.
— И вы тогда подниметесь?.. — прошептал патрон. — У меня есть для вас Занзибар.
— Вчера брат принес мне целых три Занзибара, — сказала она со слащавым смешком. — Попробуйте-ка моего перца.
Она дала ему зернышко, и патрон проглотил его, не заметив, что это было семя ядовитой гвоздики.
Торговка уже уходила.
— Вы же обещали подняться? — крикнул патрон ей вслед.
— Вот еще!
Она вложила в слова всю свою злость.
Тем временем патрон уже ощутил тонизирующее действие яда и принялся бегать во всю прыть вокруг дома. Торговка наблюдала за ним, облокотившись на калитку.
С каждым кругом патрон бежал все быстрее. На третьем круге торговка подала ему знак, на четвертом он посмотрел на нее. Тогда она задрала плиссированную юбку и увидела, как лицо патрона стало фиолетовым, потом черным, потом вспыхнуло ярким пламенем. Он бежал, не сводя глаз с того, что она ему показывала, и упал, запутавшись в шланге, по которому шла вода в подвале крысами. Падая, он ударился лицом о большой камень, и тот вошел ему в лицо как раз между скул, проломив нос и челюсти. Патрон дергался от боли, его ноги скребли о землю, оставляя две канавки. Постепенно его башмаки стерлись, и в канавках появились следы толстых пальцев, которыми он пытался удержать носки.
Торговка перцем закрыла калитку и, насмешливо тряхнув кисточкой колпака, пошла своей дорогой.
VI
Помощник тщетно пытался открыть дверь вагона. В поезде было очень жарко, и, выходя на улицу, пассажиры простужались и схватывали насморк: так машинист помогал своему брату — торговцу носовыми платками.
Весь день помощник корпел в пруду, и хотя добыча была ничтожной, сердце его переполняла радость: он решил убить патрона. На этот раз ему удалось раздвинуть створки двери, потянув их вверх и вниз. Он понял, что начальник при фуражке, скверно посмеявшись над ним, положил дверь набок. Довольный, что не попался в эту скверную ловушку, помощник легко спрыгнул на платформу. Он опустил руку в карман и тут же нащупал кусок гофрированного картона, который надо было показать при выходе. Он пошел к вышеупомянутому выходу, где стоял невзрачный человек. В нем он узнал вчерашнего контролера.
— А у меня фальшивый билет, — сказал помощник.
— Что? Фальшивый билет? — спросил контролер. — Дайте взглянуть.
Помощник протянул билет контролеру. Тот стал рассматривать его с таким вниманием, что фуражка сдвинулась и наползла ему на уши.
— Ловко сделано, — сказал контролер.
— А ведь он из картона.
— Да ну? — удивился контролер.— Ни за что бы не поверил.
— И подумать только, что патрон дал мне его вместо настоящего… — сказал помощник.
— Настоящий стоит всего двенадцать франков, а такой значительно больше.
— Сколько же?
— Тридцать, — сказал контролер и сунул руку в карман таким привычным жестом, что помощник заподозрил его в дурных наклонностях. Но контролер всего лишь вынул три фальшивые десятифранковые бумажки, раскрашенные коричневой краской.
— Вот вам за билет, — сказал он.
— Деньги, конечно, фальшивые? — спросил помощник.
— А как вы думаете? Что же, я дам вам за фальшивые билеты настоящие деньги?
— Нет, не дадите, — сказал помощник, — но и я свой билет вам не дам.
Он напружинился и с размаху ударил тощим кулаком контролера при фуражке так, что содрал ему кожу с половины лица. Контролер взял под козырек и, падая по стойке «смирно», ударился локтем о цементную платформу, выложенную шестиугольными плитками, сверкавшими как раз в этом месте синим фосфорическим блеском.
Помощник перешагнул через тело и пошел дальше. Переполненный ясной и теплой радостью жизни, он быстро поднимался по тропинке. Он отстегнул сачок и, цепляясь им за железные столбики, на которых была натянута вдоль тропинки железная сетка, стал подтягиваться на локтях и легко скользить среди острых камней. Когда он поднялся на несколько метров, сетка сачка отлетела, и осталось одно проволочное кольцо; он решил задушить патрона этим кольцом.
Помощник быстро добрался до калитки и толкнул ее безо всяких предосторожностей. Он рассчитывал, что удар током еще больше распалит его гнев, но удара не последовало, и он остановился. У крыльца лежала какая-то бесформенная туша и едва шевелилась. Он побежал туда по аллее. Ему не было холодно, наоборот, кожа горела, и он вдыхал запах своего грязного тела, отдающего солнцем и тараканами.
Он напряг дряблые мускулы, и пальцы его судорожно сжали бамбуковую ручку сачка. «Наверное, патрон кого-то убил», — подумал он.
Узнав темный костюм и крахмальный воротничок, он в недоумении остановился. К этому времени голова патрона представляла собой лишь черноватую массу, а ноги еще дергались в двух глубоких бороздках.
Помощником овладело нечто вроде отчаяния. Он дрожал всем телом, возбужденный гневом и жаждой убийства. В смятении он озирался вокруг. Сегодня он решил выложить патрону все, ему надо было выложить все.
— Зачем ты это сделал, свинья?
В равнодушном воздухе разнесся его надтреснутый слабый голос: «Свинья!»
— Свинья! Подлец! Сволочь! Дерьмо! Вор! Мерзавец! Сволочь!
Он плакал, потому что патрон не отвечал. Он ткнул в спину патрону бамбуковой ручкой сачка.
— Отвечай, старый хрен! Ты опять всучил мне фальшивый билет!
Он налег всем телом на ручку сачка, и она прошла сквозь разрушенную ядом ткань. Он вертел ручкой, как стержнем гироскопа, пытаясь выгнать наружу червей.
— Билет фальшивый, подстилка вонючая, и я же плачу тридцать франков штрафа! А я есть хочу! Где мои пятьдесят франков за сегодня!
Патрон уже почти не шевелился, а черви не выползали.
— Я хотел тебя убить, сволочь проклятая. Я должен был тебя убить, мерзавец! Где мои деньги, а?
Он выдернул ручку сачка и, размахнувшись, несколько раз ударил по обуглившемуся черепу. Череп развалился на куски, как корка подгоревшего пирога. Теперь труп патрона оканчивался шеей.
Помощник перестал дрожать.
— Решил сам сдохнуть, ну и ладно. Но мне надо кого-нибудь убить.
Он сел на землю и заплакал, как накануне, и маленькая зверушка подбежала к нему легкими шажками. Она приласкалась к нему, прижалась к щеке теплым нежным тельцем, и он закрыл глаза, а пальцами сдавил шею зверушке. Она не вырывалась, и когда тельце, прижавшееся к его щеке, стало холодным, он понял, что задушил зверушку. Тогда он встал, спотыкаясь, побрел по аллее и вышел на дорогу. Он шел куда глаза глядят, а патрон лежал и больше не шевелился.
VII
Он вышел к большому пруду, где водились голубые марки. Смеркалось, и вода светилась далеким загадочным светом. Пруд был неглубок, в нем сотнями кишели марки, но они размножались круглый год и потому не очень ценились.
Он вынул из пруда два колышка и воткнул их в землю около пруда, в метре друг от друга, потом натянул между ними стальную тонкую проволоку и взял грустную ноту. Проволока располагалась в десяти сантиметрах над землей строго параллельно берегу. Помощник сделал несколько шагов от пруда, потом повернулся лицом к воде и пошел прямо на проволоку, закрыв глаза и насвистывая нежную мелодию, которую так любила его зверушка. Медленными шагами он приблизился к проволоке, зацепился за нее и упал лицом в воду. Он лежал неподвижно, и под спокойной гладью воды голубые марки уже присасывались к его впалым щекам.