ШОССЕ О

12.30

— На Западное шоссе? — лицо в проеме окна попыталось располагающе улыбнуться, затем слева возникла невзрачная купюра.

— Садись, — раздался спокойный голос из похожего на красную каплю «Альфа-ромео».

— Наверх, до первого поста, — сказал молодой человек в шелковой рубахе, внедряясь в кожаную ладонь кресла и кладя деньги на «торпеду». — Хорошая тачка… у вас.

Взгляд молодого человека скользнул по приборной панели и остановился на каком-то документе с цветным фото водителя, лежавшем у самого стекла.

«Шагабудин Куфиев», — прочитал подсевший, абсолютно не разобрав отчества.

— Машина неплохая, — ответил водитель с непреодолимым кавказским акцентом и с пристальным спокойствием оглядел попутчика.

Пассажир переместил дугу наушников с шеи на кудрявую голову, нажал клавишу «play» в проеме своей замшевой кобуры и прикрыл глаза. Автомобиль плавно тронулся и за несколько секунд развил ход до 100 км/ч.

«Гаишник? — с тем же акцентом подумал Шагабудин, глядя на свежеуложенный асфальт. — Не похож. Может, таможенник… или судебный исполнитель.»

Ехали молча. Шоссе с легким шипением проваливалось под красный капот, в зону невидимости. Водитель небрежно щелкнул зажигалкой и закурил, пассажир открыл глаза и безразлично смотрел перед собой.

Дорога все круче брала вверх. Наконец, въехав на пиковую точку гигантского холма, «Альфа» стала сбавлять скорость. Водитель выключил кондиционер, достал откуда-то из-под сиденья плоскую металлическую флягу и сделал пару глотков. Находящийся на лобовом стекле наружный вид обретал все больший акцент в форме поста ГАИ. Пост выглядел, как будка на коническом основании, пара серых пристроек, где могло находиться что угодно, и два свежих убедительных шлагбаума поперек пути. Расположенная у обочины условная стоянка аккумулировала вокруг поста самые разные автомашины: от нескольких вариантов «роскоши» до плотной колонны «средств передвижения».

— Здесь, — кивнул молодой человек на приближающиеся пристройки.

Он выключил плеер и уронил наушники обратно на шею. На свету «Panasonic» тускло сверкнул круглой «о».

Пассажир толкнул толстую дверь, выбрался из салона и, не сказав больше ни слова, зашагал к посту.

Медленно подкатываясь к шлагбауму, водитель включил радио. За спиной сразу же возникла разбитная и сиплая тема «AC/DC». Не стерпев и пары риффов, Шагабудин процедил что-то по аварски и выключил приемник.

13.20

У придорожной лавочки, торгующей маслами, мастикой и «Рум-колой» стояла минитолпа. У красной «Альфа-ромео» о чем-то говорили трое дагестанского типа мужчин, а чуть поодаль ожидали финала беседы три крепких лица, похожих на русских.

Смысл аварской речи был приблизительно следующим:

— Шага, не переживай, говорим тебе — все будет нормально, да?

— Слушай, Камал, ты же знаешь — тачка нужна завтра, без никаких недоразумений. Я вижу — у тебя горячая кровь, ты молодой и все такое. Но всегда сначала важнее дело, а не просто покататься туда — покататься сюда.

— Э, да мы уже сегодня вечером вернемся! Что ты так волнуешься?

— Это не я волнуюсь, Рафик, это твой дядя будет из-за этого нервничать. Найдите Вагиду гель. Ключи в машине.

— Шага, договорились! Сегодня возвращаемся, ты же нас знаешь.

— Ладно, дорогой.

Шагабудин неспешно влез в посеребренную «девятку», а двое коренастых смуглых аварцев, опершись на «Альфу», позвали остальных:

— Никита! Олег! Что, едем? А ты, Вася, своим «Иохимбе» затарился?

— Камал, я же тебе говорил тыщу раз — не «вася», а Альберт. Я же не называю тебя «кэмэл».

Коротко остриженные головы заржали, джентельмены залезли в тачку и поехали, держась поближе к разделительной полосе.

Отражение нещадного солнца блистало на раскаленной красной крыше, слегка посвистывала на ветру жесткая телескопическая антенна, а в салоне все, кроме Камала за баранкой, уже порядком нюхнули под нелепые афро-завывания музыки с наглым названием «соул».

Через двадцать минут Никита применил свой острый, как перец, орлиный взгляд и, ткнув пальцем куда-то вперед, выкрикнул:

— Вон баба стоит! Даже девка! Точно говорю вам — голосует. Есть фанаты отголосовать эту клюшку, а? По-моему, симпатичная.

— Да ладно, — протянул Альберт, — отсюда не видать.

— Че, я фигуру вижу, ништяк, — с аппетитом сказал Никита.

— В натуре, рукой машет, — подал голос сидящий впереди Рафик. — Цепанете ее к себе на диван, метров через двести свернем в посадку, чур я первый.

— Грудь маленькая, — заметил Камал, останавливая тачку.

— Ну и хули — грудь, — заулыбался конопатый Олег, — зато ноги длинные.

— Добрый день, девушка! — галантно кивнул Рафик, опустив тонированное стекло. — Вам куда ехать?

— На кольцевое, — раздался странный вибрирующий голос.

Девушка была стройной, даже хрупкой. Короткая стрижка, белый облегающий костюм, удивительной простоты сострадание во взгляде и никакой поклажи, даже сумочки.

— Мы подвинемся, садись, — вступил Никита, взял барышню за руку и втащил в салон.

Камал, не медля ни секунды, утопил акселератор скрипящей итальянской туфлей. Кавалеры загалдели:

— Девушка, гусары с блондинок денег не берут!

— Включить вам кондишн? Откуда едете?

— В тесноте, зато без пыли! Можете пересесть мне на колени, я потерплю, честно.

— Мать, может нюхнешь, а?

— Альберт! Как же вам не совестно! Ну не уподобляйтесь вы, грубо говоря, «васе»!.. Простите его, девушка. А как вас зовут?

Девушка, прижатая к борту мощной льняной ляжкой Никиты снова включила свой зыбкий, переливчатый голос:

— Я не знаю…

«Надо же! — подумал пышущий здоровьем и логикой Олег. — Ебанутая! Вот это удача…»

— Как «не знаю»? — развернулся на своем месте Рафик. — Тебя разве не учили в школе, что надо быть вежливой, нет? Не воспитывали воспитатели в детском саду? Водку пьешь? Мы люди веселые, жизнерадостные, видишь, какая у нас оттяжная машина, расслабься. Сейчас маленький антракт, большой миньет и групповой кордебалет. Вопросов нет?

— Ну ты прямо Руставели! — восхитился Альберт. — Тебе, Рафик, стихи писать нужно. Не закапывай талант, братуха.

— Рафик, дарю тебе в коллекцию такой расклад, — подхватил тему Камал, сворачивая на проселочную дорогу к посадке. — У нас любовь была, но мы рассталися. Она кричала, блядь, сопротивлялася!

Будучи единственно трезвым, Камал чуть закомплексовал и оттого утрировал слово «блядь» до речевого мутанта «билияд», что в сочетании с чуждыми для дагестанской гортани окончаниями «ися» и «ася» совсем не произвело на остальных нанюхавшихся должного впечатления.

— Это дорога на кольцевое? — без тени сомнения спросила девушка.

В ее голосе теперь прозвучали интонации настолько всепоглощающего доверия, что пятеро дорого одетых уродов на пару минут аффективно замолчали.

«Не, даже не ебанутая, — мелькнуло в мозгу конопатого амбала. — Типа конкретно так припизднутая. Вот это номер…»

Тачка заволновалась на нехороших ухабах, то и дело задирая номерные знаки (суммой равные восьми) в летнее небо.

— Тормози тут, — наконец вякнул Никита, — а то засядем.

В салоне повисло полное и озадачивающее облако непонятки. Рафик, утративший былой поток сознания, нажал клавишу, вызвавшую к жизни Элтона Джона, и молча вышел из машины. Девушка тихо сидела на своем месте и спокойно рассматривала однообразные деревья за окном. Элтон из динамиков, привыкший за свою жизнь к парадоксальным успехам, сразу зарядил хмурый мужской пафос.

Лаковые шузы Камала опустились на нежную зеленую траву. Он что-то коротко сказал Рафику и сплюнул на полусгнивший пень. Плотный порыв ветра евразийского происхождения заставил деревья синхронно шатнуться, первая песня стихла и тут Никиту подорвало на сольный проход. Он открыл дверь, вытолкнул девушку и вылез сам. Схватив безымянную за запястье, он подволок ее к багажнику, достал оттуда бутылку «смирновки», ампутировал крышку вместе с оперетточной лентой акциза, приложился, сделал три титанических глотка, издав при этом какие-то левые сантехнические звуки, и повернулся к худенькой жертве автостопа. Мгновение Никита молчал, меховыми шлюзами ноздрей втягивая загородные ароматы флоры.

— Короче, — все-таки выговорил он, — хули ты смотришь, дура что ли? На, пей! — и рука с литровкой двинулась к девичьему лицу.

В небольшом, но противоречивом правом полушарии Никитиного мозга рисовалась естественная и чисто конкретная картинка: при небольшой помощи своих друзей он заливает треть пузыря врдяры в насильственно раскрытый рот рыдающей хори, приговаривая дембельским авторитетным тоном: «глотай, сука, глотай, шалава!»

Случилось иначе. Девушка сама протянула руку, взяла у реального Никиты батл и с простой детской непосредственностью приложилась губами к горлу сосуда. В ушлом, но мелком сознании несчастного Никиты этот несложный поступок вызвал нечто вроде короткого замыкания.

Жертва автостопа тем временем сделала около дюжины маленьких, но смелых глотков, после чего водку у нее из рук выхватил подбежавший Камал.

— Выебываешься, тварь?!! — грозно пискнул он. — Да?!!

Девушка отрицательно помотала головой и сглотнула оставшуюся во рту водку.

Долго не размышляя, Камал сам разинул челюсти и уже было попытался при помощи синьки развеять гнетущий конфуз своей трезвости, но в этот предсивушный момент мохнатая десница подлетевшего Рафика хукообразно завладела стеклотарой со столь популярным в последние пять минут напитком.

— Как пьяный потом ехать будешь, э?! — повысил голос Рафик. — Вася, Олег! Идите сюда, что вы там, приросли, что ли?!

— Рафаэль Джафарович, вы не спешите и все будет заебись, — явно обидевшись «васей», прогнусавил Альберт. — Во время оформления бабы гораздо уместнее властность, нежели раздражительность.

Рафаэль Джафарович пропустил эти наполненные дружеским оптимизмом слова мимо ушей. Он стоял, максимально сдвинув свои живописные брови, отчего лицо его стало сильно напоминать лаваш с изломанной мохнатой складкой поперек.

— А вас как зовут? — вдруг раздался все тот же чарующий переливчатый голосок.

Девушка подошла к Олегу и Альберту, чуть улыбаясь. Что-то неместное, нехарактерное для этих краев было в ее улыбке. Она улыбалась без намека на возможный (при должном уходе и раскладе) межполовой контакт, без занозистой насмешки, которая уже давно и повсеместно называется стебом, без элементарного желания при помощи лицедейства вызвать к себе расположение этих огрубевших в битве за комфорт бывших детсадовцев и юных ленинцев. Ничего этого не было. Было что-то другое, но не драматически трезвый Камал, ни привычно укокошенные кореша не знали, как это называется.

Где-то громко свистнула неопределенного пола птица. Растерянно икнул, в натуре, среди лиственного шелеста Никита.

— Как зовут? — переспросил Олег и метнул бычок в сторонку. — Я вот Хуй, а он вот Хер… пустим в щебень твой карьер! — за этим образцом индустриального фолка последовал одинокий и предельно фальшивый смех чтеца, рискнувшего выдвинуться с подобным хитом.

Девушку ничуть не оскорбило использование конопатым оллигофреном неконвенциональной лексики, с этимологией которой он был знаком мало да и поверхностно.

Пауза, снизошедшая на пятерых смекалистых и оборотистых половых террористов в умиротворенной нише придорожной лесополосы, даже по их конвульсивному мнению затянулась.

Рафик, проявив архетипический в своей раритетности талант охотника, воина и агрессора-стратега, все-таки смог слегка абстрагироваться от явно суггестивных девичьих фишек. Он барсом подкрался к изящной самке, прыгнул на нее сзади диким вепрем, а потом, как истинный вождь бабуиновой конфессии уволок миндалеглазую чужеземку в ближайшие кусты неизвестного названия. Еще базары будут?

То, что затем происходило в таинственных магистериальных кустах все же не обошлось без некоторых базаров.

— Ведь мы еще поедем на кольцевое? — поинтересовалась чокнутая вакханка, когда надменный Рафаэль Джафарович стащил с нее блузку и с высоковольтным треском содрал с ее благоуханных бедер штанишки. Трусики нимфы выключились прямо на ней, как выключаются лампы дневного света.

Медиум Приапа, Рафик, резонно решил не придавать этому значения, но не легко это было, клянусь.

— Потом, после, поедем на кольцевое? — с искренним состраданием рокотала безымянная Диана, погружая пыхтящего нового Руставели в губительный для него ментальный хаос и облом; возможно, эта гибкая фея и хотела хоть как-то помочь взмокшему и испуганному сыну Джафара, да только не знала — как.

Со стороны закамуфлированной консервными банками ежовой норы сценка в кустах выглядела примерно так:

Гостья лесополосы, нагая и белокожая, свободно и удобно сидит на пеньке, чуть разведя ноги. Невидимое силовое препятствие не дает смуглому герою в расстегнутых черных брюках продвинуться к месту исполнения долга ни на сантиметр. Герой почти плачет, он кряхтит и чихает, но не смеет прикоснуться даже к прелестной ступне этой на самом деле загадочной грации. Весь хэппенинг, между прочим, развивается под безгранично патетический гимн бисексуалов всей Земли в прочувствованном исполнении сэра Элтона Джона. Кажется, что услышь бедный Рафик еще хоть один раз джоновский хит-мэссэдж «I believe in love!» — и не выдержит его неприученный к спокойствию и терпимости организм, и потечет, как хилая батарейка, его неприспособленный к разобусловленности ум.

Но от ежового капища не было видно, как агент, которого все звали Никита, окончательно остохренев от своего ступора и педерастических заверений короля поп-сцены Запада, с трудом подгреб к кровавому «ромео» и кулаком потушил всяческие намеки на любое звуковоспроизведение. Это и явилось той немалой помощью околдованных ситуацией друзей, которая и спасла Рафика от нелепой и напряжной гибели, отвечаю.

Как только гимн смолк, по светлому лику прекрасной Навны пробежала легкая тень понимания проблем современных узников принципа «Мачо». В этот необычный, возвышенно-поэтический миг все противодействие квантовой парадигмы разом пропало, и многострадальный витязь в черных штанах «К.Кляйн» полетел вперед, да так и упал благородной деве грудью на колени, а физиономией, конечно же, уткнулся ей в лобок (если угодно, то, выражаясь достаточно куртуазно, припал устами к лону, или же — щекою ощутил руно, что особенно удобно для завершения темы Руставели). Тогда-то и увидел Рафик, что у герлы не какой-нибудь там просто пушистый лобок или нечто по силе и запаху равное бобру, а чудо альтернативного характера: волосы-не волосы, а какие-то узоры, сверкающие изумрудными бликами, что-то отдаленно схожее с щадящим летним солнцем и сладким сном отдыхающего от новых напрягов младенца. Сидит себе эта Хозяйка Медной Горы на пеньке, а у нее меж ног такая Малахитовая Шкатулка сияет! И весь прикол в том, что даже в Рафаэле (Джафаровиче) эта вещь не вызывает ни похоти, ни столь ценимых рафинированной интеллигенцией «импульсов легкой эротики». Вот он, почти классический мужской крах, возникающий (как говорят нам антропологи) при столкновении с Неизвестным.

Не пережить бы Рафику позора перед земляками и братвой, но добрая девушка сказала ему: «расстраиваться нельзя, потому что это все игра. Я тебе покажу — мне может быть больно, но это меня не огорчит. Я поиграю с тобой в то, что ты хочешь.»

— Что же ты, сестра, раньше молчала? — с упреком бросил Рафик, но тут же полыхнул бандьерароссой душного стыда и спрятал лицо обратно в нежные узоры.

— А я раньше этого не знала, — ласковое вибрато легко полетело среди деревьев, вернулось и снова отдалилось.

Четверо крепышей и партнеров ушедшего в кусты джигита, допив «смирновку», завалились в немую «Альфа-ромео» и подзвучили мягко обитый салон чисто детским всхрапыванием. А в кущах непорочная дщерь небес, сжав губы до белизны, помогла Рафику проникнуть в Малахитовую Шкатулку, хотя она для того не была предназначена, да и любовник ощутил более пиетет, нежели удовольствие. И уж совершенно финальная часть этого представления не напоминала то, что нахватавшийся, но малообразованный Альберт бюрократично называл «оформлением бабы». Таможнями, налоговой полицией и жандармерией здесь даже не пахло.

Рафик сидел на траве, вперив взор в ежовую пещерку. Девушка, незаметно одевшись, пошла к машине, где ее как бы вырвало от алкоголя на девственно зеркальный капот. То, что когда-то было водкой «Смирнофф», а теперь вышло из прекрасной незнакомки, весьма мало напоминало рвотные массы. Это была густая и цельная сверкающая струя, она напоминала радугу повышенной яркости, и вообще круто тешила взор гипотетического эстета. Струя легла через весь капот и сразу вошла в фактуру крашенного металла. Радужные разводы фрактальных конфигураций совершенно не пахли. Гораздо сильнее несло перегаром и потом из альфа-салона в лесополосе.

Увидев, что солдаты Фортуны активно спят, незнакомая кудесница пожала плечами и пошла по холмикам в сторону основной автотранспортной магистрали.

Единственным, кто спросил Рафика, как все прошло, был Никита, все еще слепо бродящий вокруг да около своего катарсиса. Единственным, что ему сказал Рафик было следующее неофициальное заявление:

— Брат, понимаешь, ей было очень больно, очень, но она не плакала… может даже не умела.

Через некоторое время красная «Альфа-джульетта» при гробовом молчании экипажа вырулила на основную дорогу и стала двигаться в сторону придорожной лавочки, торгующей зарядными устройствами, кондомами и непонятным пивом.

10 утра (наша эра)

Окно отражалось в глазу немного кривовато. Что называется, «совсем децел». Но глаз видел не совсем окно. Он передавал в головной мозг по множеству нейронных каналов, магистралей и пульпопроводов некую оконную импровизацию. В итоге до мозга доходила картина, представляющая собой чистейший белый квадрат. Этот квадрат сразу же интерпретировался как большая свежая постель. И пока где-то далеко существовала гипотетическое окно, процесс интерпретации белоснежного квадрата продолжал углубляться и усложняться.

В постели стали различимы двое: Он и Она. Как только антропоморфическая шлифовка их деталей достигла разумного предела, немедленно стала достраиваться комната вокруг кровати т.е. выражаясь аутентично, спальня.

Спальня росла автоматически, подобно прогрессивному кристаллу, поэтому можно было без ложной скромности фиксировать внимание на возлежащей паре.

Вот общая интерпретация в опочивальне в 10 часов утра: Они возлежат на крупном ложе голые — в чистой, свежей атмосфере метафорически идеального белья кажется неуместным и местами кощунственным стеснение тел наборами вроде майки и трусов или пусть и кружевной, но все же комбинации.

Из светлого окна прямо на счастливый упругий одр льется ясный утренний фонтан света. Стены комнаты выкрашены в приятный кремово-охристый цвет. Вероятно, что через несколько минут на стенах будут ненавязчивые обои того же оттенка.

Он лежит на спине и вполне удовлетворенно смотрит в бездонную белизну квадратного потолка.

Она лежит рядом на боку, подперев рукой голову, и несколько лениво играет свободной рукой с его членом: болтает его то влево, то вправо, то влево, то вправо.

Кое-где поверх обоев оставлены надписи, по большей части цитаты неизвестных и известных авторов, отсебятины не наблюдается. Ну, например, есть анонимная советская Махамантра «Миру Мир» или слабоизвестное высказывание художника Казимира Малевича: «Дойдемте же до полного аннулирования!».

Она перестает играть в болтанку и ложит голову ему на грудь. Ее волосы пахнут шафраном, а на основной ноте — свежим дыханием океанского воздуха. У него же верхняя нота — букет цитрусовых, а базовая — аромат древесной коры редких видов. Как ни странно, но запахи вполне гармонируют. Это потому, что в спальне еще остался аромат настоящей индийской сандаловой пасты.

Он: Ну, Малыш, мы же с тобой настоящие тантристы?

Она, потягиваясь: Вне всяких сомнений.

Он: А что это означает? Это означает реализацию принципа «ни дня без практики». Но, Крошка, наша основная с тобой задача — это видеть практику в любых ежедневных действиях. Понимаешь?

Она: Ну, разумеется. То есть мы должны естественно и непринужденно делать то, что мы уже делаем, просто постоянно помня о том, что это — наша пра-кти-ка.

Он: Именно.

Она, похлопывая его по животу: Вот сейчас мы валяемся — и это все та же практика. Пошлепывание тебя по пузу — опять практика… Нет, серьезно, это гораздо лучше чувствуется, чем облекается в слова.

Он, гладя ее по голове: Малыш, я знаю — у тебя очень точная интуиция, ты вообще молодец, истинная Лакшми! А по поводу облекания в слова — все верно. Смотри — именно поэтому мы лежим с тобой здесь сейчас без одежды, какими и пришли в это пространство-время. Так гораздо тоньше чувствуешь мир и его существ.

Некоторое время они лежали, умиротворенно дыша.

Она, серьезно: Знаешь, я читала, что у женщин с японских островов на малых половых губах ярко выражена… пигментация. У большинства, прикинь?

Он: А, этнойонистика… Ты знаешь, что у женщин абиссинцев и галассов в детском возрасте проводится ампутация клитора? Вроде базовой инициации…

Она, поднимая голову: Вырезают девочкам клитор?!! Серьезно?.. Вот это прогон!

Он: Зато где-то в Южной Африке у женщин тамошнего племени малые губы имеют форму створок морских моллюсков, то есть волнистый край такой, кроме того, выступают за пределы больших губ и доходят до ануса почти впритык, представляешь?

Она: Может, они их растягивают с малолетства?

Он: Но самое главное — только у женщин этого племени клитор несколько сантиметров в длинну. Как бы такой особенный хоботок. У них, небось, слон — тотем.

Она: Да, круто конечно. Но, как сказал лучезарный Бхайратахамса, — каждому свое.

Он: Именно. Тебе, малыш, твое, мне мое. А раз я — твой, а ты — моя, то мы с тобой целиком и полностью наши.

Она: Как здорово…

Он: Слушай, включи телевизор, вон там пульт лежит, на полу.

Она наклоняется, вытягивает руку, нажимает кнопку, раздается тихий треск статического заряда и в дальнем углу спальни загорается белый экран. Кричит какой-то человек, пока в его разверстую грудную клетку внедряется нечто, бесформенный поток информации, чужое осознание.

Она: Что это?

Он: Да этот, «Лост хайвей» Линча. Помнишь? Там еще саксофонисту крышу сдвинуло…

Она: А, вспомнила. Вот эта дама — его жена.

Он: Переключи, что ли.

На экране появляется студия и говорящий в микрофон человек профессорского вида.

ТВ: …дополнительно, с чем это связано. Есть только предположения и минимум данных. Что-то, какая-то вероятностная причина привела к тому, что в нашем мире смогли появиться несколько, условно говоря, сущностей. Повторяю, что пугаться здесь пока нечего. Зарегистрирован только факт их появления, а по их действиям пока невозможно расценивать их намерения в качестве положительных или отрицательных. Лично я полагаю, что это огромный прорыв в ноосфере. Посмотрите — все появления, как я их называю, астралопитеков сконцентрированы на Западном шоссе, как я уже упоминал, в районе кольцевого участка дороги.

Она: Что за бред? О чем это он?

Он: Да подожди, давай сначала послушаем. Сделай громче.

ТВ: …с, так называемым, астральным слоем. Случаев зафиксировано пока только три. Эта цифра, возможно, не точна. Была оперативно проведена беспрецедентное информационное исследование, это дало некоторые ориентиры в выработке разумной или, может быть, безумной гипотезы. Судите сами. Первое появление астралопитека, индивидуума, сотканного, так сказать, из тончайших эмоций и ощущений коллективного сознания связано по времени в точности с тремя событиями. Первое — публикация в Интернете на сервере АКМ прозаического текста русскоязычного автора Евгения Из под названием «Шоссе О», со следующим к нему эпиграфом: «Истина состоит в том, что мы далеки от истины. В.Слад».

Второе — публикация исследовательской работы молодого программиста Алексея Ребиса и его выступление на конференции…

Она: Он что — серьезно?

ОН: По-моему, да. На стеб это не похоже.

Она: Но обычно такие случаи скрывают… ФСБ там, военные. Сразу разве скажут?

ТВ: …ты, проделанной Ребисом. Он исследовал основные, наиболее часто повторяющиеся в словах слоги и фиксировал нумерологические соотношения входящих в эти слоги букв. За основу своего исследования Ребис взял следующие языки: санскрит, русский язык, идиш, английский и норвежский языки. Обобщенный результат, на котором молодой исследователь смог построить компьютерную программу, генерирующую при помощи метода Фибоначчи…

Она: Что-то я не поняла…

Он: Как это, интересно, они вычислили связь между всем этим?

ТВ: …более подробно и детально. В том, что это — лингвистическая сенсация сомневаться не приходится…

Она: Неужели что-то началось? Ой…

Он: Ом — Рам — Нам — Сатьхэ…

ТВ: …собственно говоря, третье событие. Дело в том, что на кольцевом участке дороги Западного щоссе в 10 часов утра двое голых людей в постели стали слабо различимы, они растворились в белом квадрате простыни, который уже не удерживался той картиной, что доходила до мозга по зрительным каналам. Эта нейронная импровизация на тему окна, видимого черным глазом немного под углом, стала плавно замедляться и, наконец, угасла. Белое пятно покинуло район зрачка и всего глазного яблока. Веки дрогнули, и глаз моргнул. Девушка отвела взгляд от тусклого солнца, видимого за пеленой черных облаков и медленно направилась по шоссе в сторону города.

19:40

Олег сидел на скамейке в сквере и наблюдал, как сгущаются сумерки. В душе все ярче разгорался ядовитый огонь уныния.

Нет, это не наркомания, убеждал себя Олег, гораздо точнее было бы назвать это состояние зависимостью. В чем же здесь маниакальность? Скорее, желтая мания лидера, в погоне за которым ты большую часть своей жизни изобретаешь велосипед. Образ оказался предательски чужим и сложным. Олег уже давно имел при себе куда более простой и прочувствованный образ. Вы когда-нибудь пробовали думать, что не мозг отдает приказания телу — что и как делать, а наоборот? Это происходит со скоростью света: необходимость или острое желание заставляют тело активизировать мозг, используя его в качестве пускателя. Промежуточное звено. Он включается, отдает импульс-приказ, форсирует один или несколько паттернов скелета и мускулатуры, совершаются определенные действия в окружающем мире. Все остальное время мозг работает вхолостую, по инерции. Иногда, на потребу плоти, поскольку он и сам — плоть, мозг перерабатывает накапливающиеся в форме фантазий желания. Иногда, как сломавшаяся логическая машина, спорит сам с собой, не видя себя и своих мыслей. Идеальный сверхскоростной распределительный щит. Реле, автопилот, сверхпроводники, софт.

Как часто Олег отмечал про себя, что его тело где-нибудь в летнем автобусе или метро с завистью смотрит на здоровые, толстые гладкие вены, вьющиеся под кожей рук некоторых пассажиров. Автопилот сразу же отмечал — этот крепкий гражданин, судя по взгляду, лицу, одежде и позе, никогда не помышлял о том, чтобы вмазаться в такую комфортную трубу. «Мне бы твои вены, идиот…», — с опустошающей тоской думало тело, при помощи мозга придавая интонациям зависти логически завершенную форму.

А когда было чем вмазаться и в любимую машину уже был набран прозрачный столб дозы, тело всегда вело себя одним и тем же образом, как четвероногий друг, чуящий близкую вечернюю прогулку, а еще точнее, как собака Павлова. Сразу же стартовала перистальтика кишечника — тело срочно требовало выброса экскрементов. Иногда это сопровождалось легким адреналиновым тремором, в последнее время все реже. А потом тело само ищет место для инъекции.

О приходе сейчас, когда он не возможен, лучше не думать. Олег понимал, что количество вмазок явно возросло, иными словами, тело успешно проходило вечный тест на повышение дозы. Торчание проистекало в его жизни особыми волнами. Зимой график растягивался и сужался под действием погоды и обстоятельств. Летом протарчивались практически все появлявшиеся деньги. График пугающе раздувался, а тело хотело еще и еще. Но как-то Олег понял, что вмазки хочет найти не тело и не мозг, а кто-то, таящийся в самой сути его жизни. Это пришло не в виде мысли, а в форме ощущения. Этот кто-то при помощи наркотика нашел средство обуздать и контролировать тело, а также по-своему думать мозгом. Это напоминало долгие попытки побега из застенков обусловленности, биологическую революцию, химическую войну. Тело в эти моменты не имело никакого «Я» и полностью напоминало очень изощренную, но все-таки машину. Но потом приходил сон и, проснувшись, Олег с отвращением осознавал, что этот «кто-то» теперь — воспоминание, а «Я» целиком поглощено телом.

Тело по-своему привыкло к наркотику. Оно сжилось с его характерным воздействием, не понимая ни микрограмма его природы. Олег все пытался отождествить себя с этим «кем-то», но когда с деньгами был полный голяк, «кто-то» уходил на самое дно колодца под названием «Все это не со мной».

До ломов не доходило, но что значит «психологическая зависимость» Олег знал не по наслышке. Тем более, когда физически доступный и родной препарат был неподалеку, всюду мерещился его аромат, но сделать было ничего невозможно. Только ждать, когда сгустятся сумерки, потом проползет долгая ночь, а утро, может быть, предложит пару удачных вариантов. О здоровье Олегу думать было смешно. Он уже почти ненавидел свое тело, и моментами ощущал себя малой, но существенной частицей внутри этого «кого-то». А «кто-то» бежал в другой, более плавный мир с более мягкими законами, где можно было делать все что угодно. «Кто-то» уже чувствовал иную равноценную реальность и пытался в ней закрепиться, завести связи, нырнуть куда-то в водоворот под названием «Здесь я хозяин».

Олег повернул голову и увидел, что рядом с ним сидит странного вида девушка. Может, у нее есть раскумариться, — спросил себя Олег, — а вдруг? Девушка спокойно смотрела на него.

— Ты хочешь снова Туда, — раздался скользящий в воздухе голос. — Но тебе надоело всегда возвращаться назад, в эту долгую-долгую очередь, в ожидание сумерек. Что же тебя держит здесь?

— Мы знакомы? — осторожно спросил Олег, понимая, что девушка возникла на скамейке из ниоткуда, без единого звука, просто из самой ситуации.

— Не знаю, — голос тек, как ручей, наполняя воздух нечеловеческой безмятежностью.

— Да, хочу, — вдруг сказал Олег. — Ничего не держит.

— А ты не думал о том, что везде все одно и то же?

— Думал. Тогда тем более все равно.

— Мне кажется, я могу тебя понять. Тебе хочется чего-то большего, кого-то целиком свободного. Тебе здесь стало тесно.

— У меня тело — как собака, — изумленно сказал Олег. — Или, вернее, лиса.

— Все вещи замкнуты и сомкнуты, — во взгляде девушки не было ни тени какого-либо настроения. — Свободным чувствует себя только тот, кто увидел ВСЕ КОЛЬЦО со стороны.

— Я бльше не хочу нырять и выныривать, нырять и выныривать, — Олег едва не плакал. — Меня здесь вообще-то почти не осталось.

— Я знаю, — девушка наклонила голову и влага в ее глазах медленно блеснула. — Свободен только тот, кого нет. Я помогу тебе остаться Там.

Олег хотел спросить — что? как? куда денется тело? но кто-то спокойно дал ему понять, что незачем спрашивать — все уже произошло.

Молодой человек неподвижно сидел в темноте ночного сквера и широко раскрытыми глазами смотрел в пустоту перед собой. Он уже не дышал, а на его лице отпечаталось не то чтобы ощущение счастья, но что-то, позволившее каждой мышце, клетке, наконец, расслабиться и о ком-то забыть.

Девушка медленно входила в освещенную фонарями дальнюю часть сквера и напоминала серьезно опаздывающую на первое свидание старшеклассницу. Фонари гасли один за одним.

***