День 1.
Дом в тысячу этажей. Жилой. Живой внутри. Неподвижный и твердый снаружи. Ветер бетон ограждения, лестницы лифт коридоры. Шум улиц, гул треск. День 1 для экстрасоло, как и все.
Квартира 12 на втором этаже. В разных комнатах разный свет. Брок там, где телевизор, стекло, стена, стол, кресла, ковёр, жёлтый цвет, балкон, вещи и книги, многие многие книги. И журналы, и хрусталь, и пейзаж, и на стене солнце по пояс в воде, в реке, как плоскость в плоскости. Холодные тона, пижама, пепельница на балконе, птицы и календарь года.
— За что это нам такое наказание? — Брок заметно седой и серьёзный. — СЛЫШИШЬ меня, ты?! Ну, что ты тут?.. Мы же для тебя всё, все условия, ИДИ РАБОТАЙ, если НЕ ХОЧЕШЬ УЧИТЬСЯ. Так нет же! Господи, урод в семье! Чего тебе надо, ну чего? КОРМИМ тебя, СИДИШЬ на шее, у матери вон сердце, как из психушки тебя ЗАБРАЛИ… Ты опять с наркоманами этими СВЯЗАЛСЯ? Снова за старое? Идиот ты, я же тебя весной мог УСТРОИТЬ, в газету для начала. Какое там! Какую тебе газету, если ты скоро не то что ЧИТАТЬ — ДУМАТЬ РАЗУЧИШСЯ! И не ОБИЖАЙСЯ, пожалуйста. Ты же ПРЕВРАЩАЕШЬСЯ в дебила! Перед соседями мне уже не стыдно, все ЗНАЮТ, какой у меня сынок. Я не ЗНАЮ, что с тобой ДЕЛАТЬ. Сил моих больше нет. С завода ты УШЁЛ, ладно. Целыми днями в наркотическом опьянении. Больница тоже — до лампочки. Чего ты хотя бы в жизни… ХОЧЕШЬ? Ну?
Брок ПЕРЕПЛЫВАЕТ в мою комнату и уже в дверях. Глаза дыханье руки, на последней минуте гол. Электрочасы.
— Я СХОЖУ ПОГУЛЯЮ, — только начало первого, су-ука!…
— Я тебе ПОГУЛЯЮ! — Брок подтяжками с размаху, мимо. — БУДЕШЬ дома! Скотина! На всех ему НАСРАТЬ! Никаких ПОГУЛЯЮ! Всё!. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ИДИ на кухню, мать обед ПРИГОТОВИЛА. . . . . . Выродок.
Гамма на кухне, у плиты, где посуда, посуда, шкафы, антресоли, окно, часы с кукушкой. Я ЕМ суп.
— Ты зачем отца ИЗВОДИШЬ, а? — Гамма в халате, с тряпкой и ножом. — Ну что, он не прав или как? Изо дня в день одно и то же, одно и то же, одно и то же… Хлеб БЕРИ. Письмо от бабушки твоей, как там внук, всё ли в порядке? А что я ей… ох, Господи боже, Господи боже. Всё у нас не как у людей, слов уже нет, ну как ещё с тобой можно, а?
Гамма у окна, в руках — полотенце. Я ЕМ второе.
— Не знаю, не знаю. А ты, как пень какой, всё тебе фиолетово, да? Ага, ну правильно, привык на всём готовом. А если с отцом, не ПРИВЕДИ Господь, что, а? Что тогда? Я почти инвалид. Ну, чего ты каждый раз МОЛЧИШЬ? БИТЬ тебя, ИЗБИВАТЬ, да? До потери пульса, да? Не ЖАЛЕЕШЬ ты своих родителей, хотя бы себя ПОЖАЛЕЛ. Хоть бы в армию тебя, дурака, ЗАБРАЛИ, может, там уму разуму НАУЧИЛСЯ бы.
— Я б там СДОХ, — я с набитым брюхом, за столом.
— Да ни один ещё не СДОХ! Зачем ты нас ИЗВОДИШЬ, ну, СКАЖИ, ОТВЕТЬ, зачем нам могилу РОЕШЬ? Ни капли не ЛЮБИШЬ ни отца, ни меня! ХОДИШЬ по городу, КОЛЕШЬСЯ где-то, ВОРУЕШЬ, небось, конечно, ВОРУЕШЬ… Ох, ЗАГРЕМИШЬ ты, Господи, Господи! Ты же болен, ты это ПОНИМАЕШЬ? УСТРАИВАЙСЯ на работу куда-нибудь, хватит ТУНЕЯДСТВОВАТЬ. ЗАРАБАТЫВАЙ себе на жизнь и ЖИВИ отдельно, вообще, ДЕЛАЙ что ХОЧЕШЬ: КОЛИСЬ, ПИЛИСЬ, КРАДИ, УБИВАЙ, только нас с отцом ОСТАВЬ в покое, ты меня СЛЫШИШЬ? СЛЫШИШЬ или нет?
Кукушка неживая птица, половина первого — один раз. Гамма на кухне, Брок в зале, я с обувью в прихожей, тихо и быстро, ЕМ руками шнурки на полу. Темно и тепло на коврике. Дверь замок петли, суп трюмо фильм, я ПОШЁЛ в подъезд, где тихо и темно.
День 2.
БоГ ВЫШЕЛ из квартиры 12 на втором этаже. СПУСТИЛСЯ на первый и ВЫЛЕЗ из подъезда, на солнце, на воздух, шум ветра, гул улицы, блеск стёкол, цвет зелёных листьев, запах дороги. Он понемногу ЗАБЫЛ, что он выродок и дебил. Брок ГОНИТ всегда, без остановок, недоволен положением. А БоГ ему весной балкон весь ЗАСТЕКЛИЛ, реек НАДЕЛАЛ и сам эти рейки лаком ВСКРЫВАЛ. Теперь не балкон, а кукла. Гамма пару раз в неделю ПОДОГРЕВАЕТ карманными расходами. Всё чаще мелочь. Сколько слов ПОТРАТИЛИ! БоГ ЗАБЕЖАЛ обратно, в мрак подъезда. Весь Дом ПЕРЕКУПИЛА фирма «Логос Ко», теперь они — хозяева тысячеэтажной системы, лифта, воды, ступеней, газа, крыши, тепла, мусоропровода, почты, света, холода, антенн, тьмы. Под первым этажом — подвалы. Там обитель ДеДа. ДеД — старый уважаемый нищий, бомж, чухно, тварь, рухлядь, страх, прохлада и тайна. У ДеДа внизу в котелках — какие-то гады: черви в баклажанных платьях, личинки под глистовыми простынями и ЧёртеЧто — с лиловым взглядом. «Логос» то ли не в курсе про подвалы ДеДа, то ли — в умышленном неведении. А ДеДушка никогда не ВЫЛАЗИЛ наверх, его проще ПОСЕТИТЬ, чем ВЫМАНИТЬ из гнездовины, где переплёты труб, стайки, трупы, ржа, теплынь сырая, ходы, лазейки, нычки, топоры и пыль.
БоГ редко БЫВАЛ у ДеДули, когда ещё ВСКРЫВАЛСЯ, и из вен — струи фонтанами, то БЫЛО в последний раз в подвалах. ВСКРЫЛСЯ и в психушку. А там ВСКРЫТЬСЯ не ДАЛИ. А то бы ВСКРЫЛСЯ, что ему, БоГу, не один ХУЙ. Бессмертие.
ДеД на своём месте, в клубке ватников, с папиросой, манускриптом и компасом. БоГ ПРИСЕЛ рядом, метрах в пяти. Визг крысятины, блеф помидоров, дым из носу. ДеДа ЗАГОВОРИЛ. ВСТАЛ, ЗАПЛЯСАЛ, ВЫРУБИЛ свой странный загробовный телевизор, ЗАКРУЖИЛ с папирусом в вальсе, поспешно ПРИОБОДРИЛ БоГа, — ты ж Бох! Вперёд, мол, и вперёд, мол, и вперёд, мол, и с песней, МОЛ, и МОЛ!!! Затем ИСЧЕЗ в трясине кучи хлама и ВЫШЕЛ, как опрятный Санта-Клаус. ДеД Мороз! Au Fiderzein!
— Зима-а-а…
Червяки моментом СТАЛИ и ПОЛЕТЕЛИ по периметру, а жучьё ЗАГОВОРИЛО:
— Дом ментовский, закреплённый в жопе исполкома.
Жид тамбовский утеплённый, у народа кома.
Блин говяжий наддиванный, смешанный без хруста.
Сын отважный балаганный, в пищеводе пусто.
БоГ СМОТРЕЛ на это и, впавший в детство, УЛЫБАЛСИ. А крысы и трупы барбосов ПЛЕЛИСЬ по периметру косо, и чёрный как негр антрацит СКРЕЖЕЩЕТ устами ДеДа Мороза:
— Всё Новый Год, Всё Новый Год, проклятое Слово, Всё Новый Год. Сюда не УПАСТЬ, РАЗЗЯВЛЕНА пасть, но пусто в желудке, сынок, пусто, мать твою так… Вчера Леонтьева ПОКАЗЫВАЛИ — весь в чулках, что нацист! А мы вторую ВЫИГРАЛИ у гнид! Мы мировую ВЫИГРАЛИ у проблядней бюргерских!.. Отсюда не ВЫПАСТЬ, РАССТАВЛЕНА милость, но пусто в твоей башке, сынку, пусто, моб твою ять…
БоГ СМОТРЕЛ на ветерана, с открытым ртом, счастливо, пустынно, с полным брюхом обеда. ДеД Мороз СНЯЛ свой колпак и ВЫТЕР им губы, щетины щёк, университетские образования, фронтовой героизм, обжигательный спирт, боевых медсестёр и вечный костёр Вселенской любви, безразличной, как спрут.
— ИДИ-ка ты, мол, отсюдова. Сейчас Элтона Джона НАЧНУТ ПОКАЗЫВАТЬ, ГОВОРЯТ, мол, он — краб. СТУПАЙ, моб твою ять, адом тебе здесь что ли НАМАЗАНО? До скорого.
БоГ в подъезде, в лёгком отъезде, в проёме дверном: а во дворе снег ИДЁТ, и всё белое. Коты баки жигули, вопли небосвод гололёд, блеск окна сугробы, уже.
Время — начало третьего. Можно ПОЙТИ РАСКУМАРИТЬСЯ. БоГ ЗАНЫРНУЛ обратно, в тыщеэтажный дом и СТОИТ у лифта. ОФИГЕТЬ сколько слов!
День 3.
Лифт не ПАШЕТ? Нет — РАБОТАЕТ! Но со второго этажа. БоГ ужом мимо своей двери #12, уши антеннами: Гамма и Брок приглушённо ГОВОРЯТ. О нём. БУДУТ обратно на дурку СДАВАТЬ. ХОТЯТ СДАТЬ, ой-ёй-ёй.
Вызов кабины, на стенке — мелком: «моб вашу ять». Гул в шахте, шум скрипы клёкот. В бесчисленной выси жилых этажей ещё и не такое: и волны, и твари, и киборги, и порно, и мёртвые суфлёры, и огонь ИДИ за мной, и убитые в умат Мюнхгаузен с Холмсом, и улыбающиеся (!!!!!) хомячки! А в окне — снег, вороны и дома дома дома.
Пока БоГ в спортивных кальсонах, тапках и футболке («Gold Cup») ЖДЁТ кабину лифта откуда-то с семисотого этажа, по всему дому агенты «Логос Ко» СТАВЯТ прослушивающую технику, жучки, стрекозных глистов и акустических солитёров. Впервые хозяев из «Логоса» БоГ ВСТРЕТИЛ неделю назад, в лифте. ЕДУТ два чёрта, типа новых русских, токо в чёрных костюмах, но с цепями, с гайками, с золотыми часами, все дела, короче, ЕДУТ, СТОЯТ в лифту, а у каждого на спине, на пиджаку — по вот такому белому ромбу, ты ПРИКИНЬ, какой прогон! ЕДУТ строго, на умняках, с портфелями крокодиловыми, ПРИКАЛУЕШЬ? Дальше такой расклад, я типа СТОЮ ОРУ с них, они в наезд — чё ты, короче, ПРЁШСЯ, а я чисто на обычняке таком — у меня, ГОВОРЮ, пруха такая, они мне — ты шо, пацан, ГОНИШЬ, я короче, ПЕРЕСТАЮ ОРАТЬ и им — а чё у вас все спины в белых ромбах?
| (ПАУЗА… | …ПАУЗА) |
Они мне — вася, ты, короче, абсолютно не в курсе, темнота. И НАЧИНАЮТ раскидывать, что им СКАЗАЛИ — сейчас так супермодно, типа, евростиль, и что-то ВЕШАЮТ такое, ПРИКИНЬ, голимый детский лепет, — ну дети! Я СМОТРЮ — ГОНИВО ПИЗДЕЦ, СТОЯТ два взрослых клоуна, к тому же не ВЬЕЗЖАЮТ …
— Мы теперь хозяева дома, — говориЛИ они БоГу, — «Логос Компани», большие дела. Квартплата, кабель-хуябель, счётчики и всё такое. Ты, братуха, из этого дома? Ну, вот, короче, ты наш квартиросъёмщик. Привет.
А ехаЛИ эти двое на восемьсот первый, где шесть пустых квартир. БоГ по дороге предложиЛ им КУРНУТЬ, они не быЛИ против. НакуриЛ их и рассказаЛ им, что он БоГ, со второго, из 12-й, что Гамма и Брок год тому сдаваЛИ его на дурку, раз он ораЛ: «я — Иисус Христос! Я — Иисус Христос!», так ему — шизофрению, а на дурке одни дебилы, голимое отделение, в общем хуёво, а потом его санитары на койке распяЛИ, привязаЛИ ремнями руки и ноги, рот, короче, заткнуЛИ такой верёвкой, и для начала аминазином ка-ак накачаЛИ.
«Логос Компани» стояЛИ слушаЛИ. БоГ УВЯЗАЛСЯ за ними — в пустые квартиры, на 801-м. СеЛИ они в одной пустой комнате и БоГ рассказаЛ им, что ГОВОРИТЬ надо осторожно, самое главное — чтобы глаголов совсем не БЫЛО. Но это тяжело, поэтому надо их ГОВОРИТЬ просто как можно меньше, реже и тише. В глаголах — очень большая энергия. Очень.
И подмигнуЛ им, как бы — информация от ангелов.
…а на улице снег лежал ровным слоем, стоял лёгкий мороз, дули сквозняки, и темнело раньше, чтобы звёзды были видны уже в пять или шесть часов вечера. Все готовились к Рождеству, батюшка на белом «BMW» поспешал в церковь, а старушки, узнав его мотор, потуже затягивали пуховые платки серого цвета, и, склоня лица долу, быстро крестились, словно бы в испуге, будто увидав перед собой в окружающей жизни нечто дьявольское…
Сегодня БоГ ехаЛ на 990-й этаж, который знающие люди называЛИ — Уровень. Лифт рулиЛ неспешно, а в квартиры названиваЛИ агенты «Логоса», показываЛИ людям документ, обьясняЛИ в кратце про глаголы и ставиЛИ технологии подслушивания — счётчики употребления глаголов. За глаголы взимаЛАСЬ небольшая, но чувствительная плата, а некоторые жильцы быЛИ даже рады на время ЗАТКНУТЬСЯ. Но только не предки БоГа.
БыЛО неясно с деепричастиями и ещё несколькими причастиями, наречиями и отглагольными прилагательными, но — знающий молчаЛ, а говорящий не знал.
На 990-м Уровне жиЛ Маклай, известный так же как Маклайский Мухер, Чёрный Миклуха, Генный Посредник. Этот чел-О-век — научное светило, биослесарь, химиомонтёр, физикотехнолог, астромонтажник, алхимик, материалист, путешественник по Истинным Зеландиям, ревнивец, террорист, махновец гоголевского толка, синтезаторщик и книгоед. Колдун старатель чародей, друзей знакомых всех людей, магистр кощей и баобаб, и виртуальный божий раб.
БоГ ехаЛ к колдуну, чтобы ПРИНЯТЬ и ПОГЛОТИТЬ порошок. Лекарство называЛОСЬ «Ева Уайт», — пришедшее на смену «Еве Браун» и мерзостному «Мэрилин Монро», от которого некоторые оглоеды бегаЛИ сутками по стенкам и тщательно выговариваЛИ какие-то исподние анекдоты.
Наконец, лифт ПРИБЫВАЕТ на перрон Уровня, где всё — сполшь и насквозь кафель, лёд, цемент и спираль накаливания. Огни причала тускло засверкаЛИ и БоГ, гремя тапочками по керамике, продираясь через душистый картофель и георгины, побрёЛ к чёрной двери. По периметру двери торчаЛИ пятьдесят кнопок, но лишь одна из них пускаЛА в действие процедуру звонка. БоГ, как всезнающий пророк и гипераватара, знаЛ, какая это кнопка. Он позвониЛ и поплыЛ в улыбке детского трепета. Звонок издаЛ душераздирающий женский смех плюс дикий аромат можжевелового померанца. Ales halt.
День 5.
Мы всей компанией решиЛИ пойти на крышу. Но попаЛИ сначала НА тысячный этАЖ. Там жил человек со своей женой Евой Перегрузовой-Глиновицкой. Она работала директором кладбища, то есть была женщиной супервозможностей и сверхдостатка. Ей завидовали все жильцы, не только потому, что она жила выше всех. Но ДЕло быЛо не в еВЕ ПерегрузоВОЙ, нЕТ. Её муж, сКРомный человек, умЕл внедрять сны соБСТвенного ПРоизвоДСТва в реалЬность. Он ДЕЛал это наСТОлько круто, что даЖе его ЖЕНА, Ева, была аБСолютНо уверена в том, что у неё супердоходная работа и гипервыгодная жиЗэНЬ. Глиновицкая Ева никогда не подозревала, что всё с неЮ происходящее — сон наяву.
Человек получал серотонин из баньяна и балбокаПНИН из ягуаровых фекалий, упоТреблял это и был САмиМ соБою.
Он ПИл чай из ГАвайской ДРевовидной моРКовки и ПРосто полУЧал УДовольствие.
Мы стОЯли в дверях их КВаРТирЫ и Сома Х распахнул своё полотНО. На ём СИЯли кинокаДРЫ: человек с Евой Перегрузовой в рюкзаке соЗДаёт новый день для тысячеэтаЖки, все жильцы видят себя в своиХ РакурСАХ, пьют воДКУ, идут наэ работу, пишут лЮБОвныя пиСЬма, чуть страдаюТ и засыпаЮт. Вдруг в комнату человека и его Евы П.-Г. вХОДит общий друг Красавец Ларри — покойный свитерный тожа с рюкзаком и китайской программой партии в ключе буддизма и ероглиФОв и в ДРАных джиНСАХ и оченьно оченьно ВУАНЮЧИЙ такой.Пешаход и Миноносица возмущаются зловоньем, Папа Милский издевается несусветно, с шиком, с апломбным апофеёзом, но счастЛИВо так и легонько. Начинаеться пятка ДНЯ. Красавец Ларри с гривой ЧЁРных волос расскаЗЫвает о таких суперфотонных квантоВЫХ двиГАтелях: три ядерНЫХ реактора взаимно вращаются в магнитном поле, причём два из них кружат вокруГ третьего, а он — враЩАется вокруГ своей оси и через параболическое время — вокруг них же обоих. Таким образом, космический корабль взлетает в пространство Эрлиха, пронзает кубатоидные точки Люммера и выходит в семиконечном плазменно-кристаллургическом деконтинууме. Ещё немного о подвижных мягких зеркалах, в коих конусные конфигурации сверхЧУтко реаГИруют на изменения ФОКУсировки, текут в состояние «фрактальной глимании», откуда все изображения точно преформируюТСЯ в кривую бесконечную плоскость светового информационного БЫтия. Эти мягкие зеркала и сфероиды устанавливаются у корабля вместо паРУСА и несут его по Потоку энергичных эманаций. Ларри обЪЯсняет всё водой и четырьмя смертельными япоНСКИми глюкостазами: САДО, мазо, БУбо и ВреМеНем. Воля и Дзен, говорит Ларри, замыкают Мудру Пространственной Змеи, таким ОБРаЗОМ, синтез неорганических элементов обуславливает поцессы реоргаНИзации аминокислот на уровне нейтронной проходимости. Это поЗВОляет капитану корабля управЛЯТЬ своими межКЛетоЧНыми меМБРанами, чтобы вибрации серотониновых октаэдров и хармалиновых додэкаэдров воЗДейСТвовАЛИ непОсредственно на цЕнтры цвЕта и фОрмы в компьютеРНОЙ сети Третьей Мировой Духовно-Экономической войны. Всё взаимообусловлено и аналитически тестировано.
…Врывается агент «Логос Ко» и предлаГАет Ларри войти в состав будущего межвселенского кабинета управлений и полётов.
— Друг, — говорит агент сипло. — Хватит торЧАть! Пока твой СПИД на стадии излечимости, надо брать в руки ВЛасть! С твоими знаниями мы пропоЛОЩем всем МОзги и будем сидеть у РЫчагов с куЧЕЙ денЕГ! Работай на нас!
— Ну…, — говорит Ларри тихо и интеллигентно. — Вот, например, человек с Евой сконструировал жизнь в тыщеэтажке иллюзий, Сома Дмитрич показал эту жизнь снов как киНО на своЁМ мобвашуятском ЭКране, а я — ну, что я? Я только путешеСТВенник, учавствоВАТЬ не хочу, хочу смоТРЕть…
— Бросай ныть, — говорит агент, брызжа зубьями. — Ты ж уже полтора года, КАК не покидаешь наРКОТИческого просвеТЛЕНИЯ. Ты ж ценный каДЫР! Давай править этой заСРатой держаВОЙ!
— Ну…, — Ларри воняет. — Я, конечно, могу. Но — я не местный. Мне всё равно. Я родился ногами вверх из кесарева СЕчения, а моя мама была боЛЬНа ОНко, и её всю замеНИЛИ химиотерАПИей. Сейчас важен Ницше, чакры и адаптивно-перцептуальный виброкинез. Эта заСРАТАЯ держава зажата с одной стороНЫ экономической ягодицей исламских эмиратов, с другой — стратегической булкой евроПАРЛАмента. Так назЫВАемЫЙ буфер Попердянкина-Мраколохова… Если уж промывать моЗги, то — старикам и детям. Среднее поколение через отработку — и в гной. Старики восПИТЫвают деток, а мы синтеЗИРУем матриЦУ широКИХ возмоЖНОстей, всё как в даосизме. ТранСМУтация воли из разомкнутоГО пространства.
— ЕБАТЬ, какой ты умный! — говорит БоГ приглушённо. — Ку-ку!
— Стойте!!! — кричит мироносица лида люда матильда. — Я всё вспомнила! До того, как мы с Пешеходом пришли и поднялись на УровеНЬ, я была на 14-м этаже у подруги. Мы с ней вдруг поняли, что похожи, как две каПЛИ! И все похожи. И я представила, что всё, весь Дом — эксперимент NASA, и мы — клонированные офицеры, должны специальными лазерными датчиками обмерять все этажи и после обо всёМ доложить. Мы собрались ехать на крышу, чтобы выяснить, сможет ли она сорваться вниз или напрочь? NASA очень интересовало, как резонируют между собой этажи, как влияет на систему телекоммуникаций лифт и насколько коллапсирует подвал ДеДа и 1000-й этаж человека, с его виртуальными телепатическими программами… Нам дали скафаНДРЫ и датЧИКИ и отправили пешком наверх. Пока мы ШЛИ, мне казалось, что я нахоЖУСЬ в огроМНОм компьютере и сквоЗЬ меня текут невидимые инфоРМационные потоки, шпионские и инопланетные волны, и даже какой-то метаФИзический плаНКТон. И мне захотелось, чтобы в эту тысячеуровневую трубу запустили не маленьКИХ нас, а гигаНТСКОго каШАЛОта, управляемого при помоЩИ дозированного хлороформного веТРА. А потом я сказала своей подруге:
ПОЖАЛУЙСТА ЗАПОМНИ КАК МЕНЯ ЗОВУТ
ЕСЛИ Я ВЕРНУСЬ Я ОБЯЗАТЕЛЬНО СПРОШУ.
Подруга согласилась, а потом поползла по коридору в туалет блевать. Пока она блеВАЛА я лежала НА диване и слышала, как весь Дом звенит, трещит, гудит и стрекочет от всевозМОЖНОЙ прослушивающей аппаРАТУРЫ. Я подумала, что это не NASA, это, наВЕрное, «Логос» создал такую большую коНТРольную сеть в Доме. Понимаете, я чувствовала, как все эти прибОРЫ чавкают, кряхтят, сопят, урчат, шелушатся, скрипят, храпят, дрыгают, трясутся, таятся, жужжат, лязгают, грохочат, завораживают, будоражат, потеют, булькают, чмокают, плещутся, плюются, пузырятся, почкуются, дымятся, бубнят, кашляют, харкают, сверкают, готовятся, зудят, ноют, поют, пересвистываются, шепчут, поёживаются, накаляются, краснеют, лопаются, взрываются, и по стенам, по лестницам, по ступеням, по бетону текут и текут зелёно-алые умерщвлённые глаголы…
День 6.
В одной из комнат Генного Мухера неизвестные гости с 300-го этажа РАСПЯЛИ рекламного агента «Логос Ко» на китайской махеровой гардине. Агента СНЯЛИ, УПАКОВАЛИ и ПЕРЕСЛАЛИ в офис, где управляющие его ВЫНУЛИ, РАЗГЛАДИЛИ и ПЕРЕРАСПЯЛИ на египетской бамбуковой совести, под вентилятором. А в том месте, где Генный Маклай ЗАСТАЛ подвешеннго агента теперь стояла плоскость ИЗ телеэкранов. Папа Милонский, вспомнив ДеДовых вшей, включил телики. Нараяма и Рамзевс, как почётные ГОСТИ, гремя доспехами и украшениями, стали ЖАТЬ НА кнопки дистанционных пультов. ПРОГРАММЫ замелькали, заёрничали, задёргались.
По 1-му Каналу Буддотерапии шла лекция тибетского Святого Воина Глапхтанг Тнимпен Пчолку IVXII о будущей эре телепатического бизнеса.
На канале «2-НОВОСТЬ-2» шёл блок цветных бастеров:
— Люди «Логос Ко» получили в подарок от Исполкома красный самолёт, на котором планируется транспортировать гипертрофированное шизоидное тело идейного соратника компании — Бьютифулла Ларри. Ларри, лёжа у гальванического трапа, сказал: «Любимые изменят, друзья предадут, кто останется? — Соратники. Сейчас идёт информационно-ситуативная война, хотя, лично мне известно, что она длится уже на протяжении двух манвантар…
— Люди »ДеД индастриэл универсум" начали продавать акции фабрики по производству пирогенных крыс. Биржа преет…
— На днях состоялся конкурс «Кто увидит более вещий сон»…
Кнопка 3 включала телеканал Святого Духа: по малиновому полю, загнутому кверху, бежали зелёные струи, состоящие из букв алфавита. Струи текли к жёлтому озеру, которое ослепительно сияло и даже зияло под открытым фиолетовым небом, концентрически уходящим в коричневый пульсирующий треугольник. Диктор возникал из пляшущих шестикрылых атомов ярко синего цвета. Он улыбался, его пшеничные брови ласково касались ржаной шевелюры, а хитиновый чёрный костюм тускло мерцал в свете сетчатого красного солнца. Глаза диктора пошатывались и искрились, губы расцветали розово-голубыми пузырями, а кричащий пальмово-русалочный галстук вдруг заговорил:
— Добрый вечер, друзья! Я рад всех вас… О, я вижу где-то в миллионном секторе знакомых телезрителей! Это же гости с Цветущего Севера — Рамяма и Наразевс! Господи, какая честь! Какая честь! Какая участь!..
Кнопка 5 включала Теневой Эфир Липидных Орбиталов:
— Говорит и показывает «ТЭЛО»! Ваше любимое «ТЭЛО»!
По экрану холодно ползла подлунная тень, бросающая острый серповидный блик вам в око, и больше — ничего…
Клавиша 6 предлагала Обзорную Оккультную Студию Телекинезщиков: ночной океан рождал килотонны хищных касаток, глотающих сердца незакамуфлированных зрителей. Фильмы кошмаров были инспирированы под комедии в духе 50-х годов бродвейской тяги, с кремовыми небоскрёбами и лазурными лифонами бейсболистов. Щелочной субканал интимных происков щупал зрителей холодными ступнями мёртвых киноактёров, и их пульс спал. Гигабайты мягкой информационной массы, как пюре лезли изо всех щелей тыщеэтажки. Строгие айсберги цифр и схем пороли брюхо мозговых подлодок.
А вот кнопка 4 заводила «Стрептоарт Клаб Фук-Фук». С частотой 655 кадров в секунду мелькали скрытые намёки на Мэрилин Мэнсона и группу «КОРН»; прошмыгивали с пулемётной скоростью эфемерные призраки «9-ти дюймовых гвоздей» и баллистических систем KMFDM; криминальные кадры ИНТЕРПОЛА смешивались с суперскоростной VHS-порнографией и приправлялись бешеными дозами феромонных оргий кибернетических маньяков. Словом, дожили.
Кнопка 7 включала систему тушения ПОЖАРА и блок подавления МУТАНТОВ, плюс иссушение НАВОДНЕНИЯ и избавление от искусительских побочных, болезненных и мученических иллюзозаблуждений.
Пена, шкафы и шарнирные массажёры вылетали в окно телеэкрана с радостным гоготом освобождённого гамадрила. Вещи отдалялись от своих хозяев и обретали осмысленный покой. Стоило только переключить канал, как опять БоГ плёлся по шахте лифта с тромбозными венами, и трубы тяжко дышали, и вирус СПИДа медленно улыбался, притаившись в стеклянном многомерном мирке где-то под лимфатическими опухолями чёрного потолка, а Маклай бежал от ревущей волны горящих досок и огненных простыней, спасаясь от жаркого удара в укромной реторте подкрышного тупика. Ветер гулял в синем бездонном мраке между телепрограммами. Кинескопы таяли под причудливой вязью тысячеладонных лап ДеДушки, а эфирные ямы создавали гиперворонки реалистических снов наяву. Schnele!
День 4.
Я зашёЛ к Чёрному Мухеру, мы с ним ровесники, я ведь ПОМНЮ, что он в прошлом — «авиабомбист, анархист мандритный, бывший моряк саддамхусейнского флота, вызывальщик рельсовых борделей» как писаЛА об ём Пресса восьмого этажа. На восьмом два идиота выпускаЛИ газеты «Вестник мусоропровода», «Голос ДеДовых эмбрионов» и «Ночные зверушки РИА». Брок вечно при встрече поучаЛ идиотов, но они только кривляЛИСЬ. За эти гримасы он грозиЛ их подпольной типографии ПОЖАРОМ. Конечно, шутя.
И вот ЗВОНИТ ко мне старый кореш БоГ, он же Крейзи Пункер, Нэнси Вишез и Антилох Суперстар. В тапках на босу ногу, как обычно. ЗАХОДИТ, СВЕТИТСЯ мольбой, — Мак, убей меня, слышь? УЛЫБАЕТСЯ своей детской маской, — я ЗНАЮ, Маклай, у тебя ЕСТЬ, ДАЙ, хотя бы в долг.
Я ему сразу:
— Чего, лечиться ЖЕЛАЕТЕ, мистер?
А БоГ — шмыг в мой кабинет, нырк под кресло, шасть на кровать, и опять улыбкой ЗИЯЕТ. А у меня друзья…
Короче, Мухер, как всегда, со своими фишечками, но я ему сразу сказаЛ:
— ЖЕЛАЮ. Джа ТРЕБУЕТ. ДАЙ ПРИДЫХНУТЬ. Потом СМОТРЮ, а у него гости. Ну, я всех их ЗНАЮ: Папа Миланский суперджинсы бляха одеколон, Пешеход дорогой полосатый фартук и Мироносица зина клава прабхупадла, увы. Атмосфэра, ЧУЮ, НАКАЛЯЕТСЯ. Они чего-то БОЛТАЮТ, РЖУТ, я ЧУЮ — у них внутри уже ИМЕЕТСЯ кюре. Папа Миланский круче всех, ШУТИТ и ИЗДЕВАЕТСЯ, но — по святому, как всегда. Крест на пузе алебардовый. На спине картинка: Калки с Вилкой убивает апсарню Еврипидара. А Маклай:
— Нету, всё, ОПОЗДАЛ, кранты. И не ЗАЁБЫВАЙ, пожалуйста!
Только Маклайский Баклуха отказаЛ БоГу, тот слегка охереЛ, а потом стаЛ клятвенно КЛЯНЧИТЬ, КАНЮЧИТЬ, в общем, молодчина, не РАСТЕРЯЛСЯ. Я крестик свой за рубаху — хоп! и на кухню, ПОПИТЬ водицы спод крана. ВХОЖУ а у Маклая в шкафе — грохот, визг крысовный и жуть шумная. ОткрыЛ Я дверцу, а там — сублифт махонький, в самые низа и миникабинушка выскакаваИТ! Ни ХУЯ себе не знаЛ, подумаЛ Я. ЖДУ СТОЮ. Из кабины ВЫЛАЗИТ ДеДУШОК, весь в мышах и бахроме, ДАЁТ мне гранёный телик с параболой и ОРЁТ:
— Де Алхимик, моб яшу вать?!! Ладно, чтоб передаЛ ему аппарат, ДЕРЖИ карман шире.
— ДеДуган, — Я ему. — Не узнаЛ что ли? Пердун старый!
— Шо?! Хто тут ЖАЖДЕТ ПОЛУЧИТЬ шок?!!
— Я шок ПОЛУЧУ с чего ЗАХОЧУ, — Я в ответ. — Глаза ПРОДЕРИ!
— Папаня Миланскай чтоль? Мой башу вать, какая честь! А я вот, ВИДИШЬ, долги РАЗДАЮ. Кому тиливизир, кому песню СПОЮ.
— Да мне по ХУЮ. Рад БыЛ тя ПОВИДАТЬ, ДеД.
ДеД достаЛ откеда-то ЧёртеЧто с лиловым задом и оно ПРОИЗНЕСЛО:
— Душ ленивый отрицатель
|
|
ходовое
творчество 191ой буквы |
— ПоняЛ тебя, ДеДушка, прощай, семь якорей тебе промеж яиц и пять русалочек без лиц!
ДеД с ЧёртеЧем ИСЧЕЗ с лязгом и шиком во глубине пространных этажей. Я взяЛ телик с параболой и пошёЛ в кабинет Маклая. ЗАХОЖУ: БоГ КЛЯНЧИТ дозняк, Алхимик никак не РЕАГИРУЕТ, Пешехонец и Клавоносица ЦЕЛУЮТСЯ руками и нейтральны… Боуи ЛАБАЕТ, хоро-шо…
Я Мухера опять ДОСТАВАТЬ, ДАЙ-ДАЙ, ПЕРЕДОЗНИ для эксперимента и ГОВОРЮ, что у меня ЕСТЬ свежий номер «Ночных Зверушек РИА».
— На хер мне твои зверюшки?! — я стаЛ РАЗЫГРЫВАТЬ перед БоГом сцену. — У меня и так проблем до хера и больше! Ты ещё каждый день ТАСКАЕШЬСЯ и ПРОСИШЬ, на шару ведь ПРОСИШЬ, Пункерская душа, на постое на шару! ПРИПОЛЗЁШЬ, СЯДЕШЬ на диване и ТОРЧИШЬ в углу, как икона. ЗНАЮ я твою трагическую историю, лучше ПОМОЛЧИ. ХОШЬ чтоб я на тебя всецело работал?
— А у вас, Маклай, счётчики глаголов, — ЛЫБИТСЯ БоГ. — Ещё не поставиЛИ?
— Нет не поставиЛИ, — я ещё кипеЛ, как положено. — Так что можешь «давакать» на всю советскую катушку!
Мы с Мироносицей СЛЫШИМ — ЗВОНЯТ. ДУМАЕМ, ну и славно, хоть кто-то накал страстей ОХЛАДИТ.
Я, чисто офигевший такой СИЖУ, после такого гнилого базара, ДУМАЮ, ну, Мухер, безбожник хуев, я тебя по-любому РАЗВЕДУ на дозняк. И тут — опа! — ЗВОНЯТ. Пеший и Носица аж ЗАСВЕТИЛИСЯ. А я скрыЛ торжество, МЫСЛЮ, всё, пришЛИ за лекарствами, ПОДМАЖУСЬ под это дело!
Алхимик так на Крейзи Пункера зыркнуЛ, тот прямо заскулиЛ, Я крестик свой из рубашечки — ан! — Маклай же погнаЛ ОТКРЫВАТЬ новым неведомым друзьям… Короче, друзья, СИЖУ я на диване уже почти счастливый, Папа Милый рыбок в клетке КОРМИТ, а Пешеход за попугайчиками НЫРЯТЬ СОБРАЛСИ. Марлей БРЕНЧИТ, ништяк…
…Я БРЕНЧУ СВОЙ ВЕЧНЫЙ РЭГГАЙ, МОТАЮ ДРЭДАМИ, А ЛЮДИШКИ ВОЗЯТСЯ В КОМНАТЕ СО СВОИМИ ЗВЕРУШКАМИ, И В ГОЛОВАХ ИХНИХ ЕЩЁ БОУИ СО МНОЙ МЕШАЕТСЯ, ДА И ХРЕН С НИМИ, ВИБРЭЙШЫН НА МЕСТЕ, КОЧУМАЙ ГИМАЛАЙ!
Потом ЗАХОДЯТ гости. Я таких, короче, не видаЛ. Мухер такой радый, ОРЁТ, что это Рамзевс и Нараяма, приехаЛИ из далёкой ДЫРЫ или НОРЫ, типа того, точно не ПОМНЮ.
…Нараяма под странного индуса закос плюс минус тувинский наркотический кибершаман, бусы, кегли, автоматы, сны, убитые солдаты, пни весны, духи дня и ночи, короче, весь в песцах и янтарях, золочёный пах.
…Рамзевс с костылём, в шелках пурпурных, в гриме, в жабо, с мушкетами шпанских мух, в мантии девятой музы, с глобусом и мопсом, в коих кока и бредни.
Все офигеЛИ слегка, Нараяма в маске, Рамзевс в повязке, Мухер посверкаЛ глазами, ну и достаЛ порошок.
— БУДЕТ тебе ПРИДЫШАТЬ, Панкуша! — злорадно съехидничаЛ я БоГу. Дал Нараяме и Рамзевсу по дозняку лекарства, остальным по чуть-чути ДОГНАТЬСЯ. Панкуша слюни ПУСКАЕТ!
…РазвёЛ я братуху на порошочек! Дозняк выкатиЛ, просто самба гопкинс!!! ЗАЕБИСЬ.
…БРЕНЧУ РЭГГАЙ, ОМ ДИПЛОМ.
…СДАДУТ в психушку, ой-ёй-ёй. Опа.
Лифт медленно, послушно, ничуть не пугаясь диких высот, осторожно скрежеща и позвякивая, болтая канатами страховки, неуловимо скользя в бездну.
Не будь я Папой Миланским, если не я заделал этот праздник! Потомучто я БоГ, а это значит, короче, алес. Я получил это соединение, взхолил взлелеял, объегорил Карлоса, облапошил Тимоти,
убрал Теренса МакГену
припутешествовал из столичной мути с доброй энергетикой
и помог всем тут
недаром я Мироносица Алёна собирала корни клёна
мне и в подвале класс!
Брок с Гаммой хохочут далеко внизу, сидя перед телевизором. Создаётся самый удачный выпуск «Мусорных известий» для жильцов
«Логос» вводит сервис для квартирантов
подростки под клеем ломают дверь пустой квартиры на 801-м этаже и им весело, как в «трансформерах»
Папа Миланский уже очень и очень и очень оживлённо беседует с Нараямой и Рамзевсом. Легенды о гостях входят выходят и приходят, корридорами коты когти, пылесос комбайн эфир, усы швабра пролёт, зима-а-а…
Дружеские вихри веют под нами в пропасти уровней и тьме лестниц, тыщи ступеней рыдают нехоженными тропами, только тараканы рвутся на зов из под дома, ДеДушка кличет паразитов.
Рамзевс раздвинул бисер и спрсил сквозь жемчуг:
— Маклай, это съели мы а, чего?
Нараяма повращал перламутровыми пластинами на лбу и перестал левитировать.
— Ели мы серную кислоту, — сказал Маклуха. — Сушёную.
— Микроколичество, — уточнил Путешественник. — Сгущёное.
— Земля наш общий дом, — подсказал Папа Мирный. — ОМ.
Кабинет Алхимика гигантский, циклопические горизонты стен, но всё достаётся вытянутой рукой, она парит змеёй, вылазит в форточку и, качаясь, бдит у отвесной стены, а вниз — девять сотен этажов и балконей, и рука мчит ввысь, изгибаясь констриктором, пятнистая, как удав, вползает на крышу, ударом головы-ладони сметает пару вражеских антенн и с хрустом крошит главный глагольный генератор, а после летит над крышей, машет кому-то в соседней тыщеэтажке, там — такая же боа-рука, они взмывают в синее безграничное небо, обвивают друг друга, делают рукопожатие над всем городом, секунду сияют ярче зимнего солнца, а затем расстаются, возвращаются по домам, констриктор опять движется по гладкой крыше «Логоса», подползает к сидящему у края Соме Дмитриевичу Иксу, хватает его нежжжно и уволакивает тем же витиеватым путём назад, через форточку — в кабинет Чёрного Миклухи и его постоянных гостей. Нараяма вспыхнул бессчётным ОГНЁМ и предвечной молитвой, когда увидел, что вошедший в окно — это Сома Х. Сома Х жил на крыше и был на всю свою жизнь насквозь пропитан напитком богов, так что он даже не мог говорить и петь, мог только тупо улыбаться. Рамзевс на всякий ПОЖАРНЫЙ надел серебряный противогаз со стёклами из рубиновой мозаики. Сома Х обычно жил голый, без стыда и совести, но в этот раз, когда глаголы шлялись свободно по осям «Логоса», в этот раз Сома Дмитрич был слеганца драпирован есенинским пиджаком 1929 года рождения. Самому Иксу было от роду 853000000000 лет, и на его юбилей прошедшим летом тут была, вы не поверите, ЖОПА, полная, абсолютнейшая и всенеприкасаемая ЖОПА!
Дом тихо шатался на семи ветрах Евразии, ходил вверх-вниз вдоль Шаманского Шляха и рдел девичьей суразной красой. Солдаты на привале в поте лица косили поле конопли. Птицы доклёвывали некрозную Людмилу Васильевну, но она на самом деле летела легко, далеко и весело, погружаясь, наконец, в столь желанное, и в чём-то даже мужское, Самое Дело. Naturlich.
День 7.
Вода ЛИЛА тонкой прозрачной плоскостью. Журчание и тихий плеск ЗАПОЛНЯли просТРАНСтво циклопического Дома. Верхние этажи и крыша скрыВАЛись в смогообразном угРОЖАЮЩЕМ тумане. Именно там, в мутной и далёкой выси начался поТОп. Вода шла с тысячного этажа, где ЖИЛ человек, внедрЯвший сны в ткань восприЯтия Дома. Его жена, Ева Перегрузова-Глиновицкая, плакала седьмой день. Всё начАЛОсь с того, что как-то утром Ева подУМала:"а вдруг всё — сон? А вдруг я родИЛась не для того, чтоб стать диРЕКтором клАДбища, совсем не для того? Вдруг я доЛЖна была быть самой соБОй, только соБОй, или просто женой моему мужу? А людсКАЯ зависть там, внизу, и все эти лезущие в дУШУ телекаНАлы сотворили мне дивный сон, будто я — кладбищенсКИЙ начальНИК, живу ВЫше ВСЕх, лучше всех… «И Ева поняла, как далеко она зашла в своём сновидении, как все телеэкраны вдруг слились в один небольшой, но уверенный телик, и он, надменный, заявил ей: »ВСЁ. ПИЗДЕЦ ВСЕМУ." И она позвала мужа, но его не окаЗАлось. Она опустила руки, и телеэкран пОТух. Она стала рыдать, а слёзы ВСЁ текли текли текли текли текли текли текли текли текли…
…И текли. В это время ДеД в глуБИнном подвале, сидя задом в рое сорокоНОЖек, глумясь над мусороПРОводом, читая якутские мантры, глядя в пустую пасть отключенного голоДНОго телевизора, кричал вместе с ЧёртиЧем чёрные черешНЕВЫе гимны. Черепа крыс раскалывались от натуги, натуги, вызванной слёзным потопом. Глазёнки зимних грызунов закрывались, остерегаЯсь рёва, рёва восстАвшего ПЛАМЕНИ.
— Огонь!!!!! — орал ДеДок, задыХАясь. — Убери воды!!!!!
Бубен шаркал, черви плелись и пялились, уроды в трупах псов осоловЕЛи, духи сквозняков рвались с цеПЕЙ.
ДеДушка никогда не ВЫЛАЗИЛ наверх, его ПОСЕЩАЛИ жильцы, гости, вампиры и астарты, его СЛУШАЛИ неживые цементы и глухие бетоны. БоГ ВСКРЫВАЛСЯ и его душа шла по трубам ввысь, в квартиры, в чашки миски бутыли стаканы ванны и ковши. В пищеводы желудки кишечники и обратно в трубы. На дурку, ой-ёй-ёй, ходы лазейки нычки топоры и спички. А ВСКРЫТЬСЯ не ДАЛИ. А то бы опять ВСКРЫЛСЯ, что ему, богу, не ОДИН ХУЙ. БессМЕРТие.
Бубен шагал, подвал стОНал, черви пели и плевались, скрипы колокольчиков метались по капрОНОвым перегородкам, а ДеД звал ПЛАМЯ ОГОНЬ ЖАР — вверх, вверх, вверх…
Дом вспыхнул снизу, ярко и кошмарно искрясь. Дым взметнулся и укатил в туман, оставив только резОНАнс. Пожар охватил четыреста этажей. Безумные Брок и Гамма выплыЛИ в чугунной ванной, но застряЛИ на повороте, у почтовых контейнеРОВ. Мыши дожирали Шиву…
…Сома Дмитрич Икс вдруг очнулся, посмОТрел белыми глаЗАми в телик, где что-то шептал зелёный от суперпозиций Красавец Ларри, потом встал и вытек ИЗ есенинского манто. Сома Х крылатой черепахой взмыл на три этажа и оказался на тысячном. Кровь Митрича покраснела в жилах, забурлила бульоном, заиграла кристаллами предвечной эпической СИлы. Он огляделся, как двуногий ящер: Ева плакала одна, без человека, без сил, без света, во тьме отчаяНИЯ. Сома из последних космических джефокетаминов, что остались в его эпифизах, превратился в евыного мУжа, — в человека, — и рывком виртуального снотворчества изъял Еву из мира, вставив себе в грудь. Сам Дмитрич Х стал при этом белым-белым шарОМ, молочным пузырём, и уж думал полететь в резервацию АмитабХИ СперМатикса, но вдруг лопнул. И опять рухнули вниз, в объятые огнём четыреста раскалённых этажов солёныи слёЗЫ заблудших снов. Одни захлёбывались, иные изжаривались, но никто не сидел и не ПЁРСЯ.
Бог, весь в крови и в ссадинах, с бычком марихуаны в жёлтой клешне бежал по объятому протуберанЦАМИ КОРРИДОРУ, УВОРАЧИВАЯСЬ ОТ ВИЗЖАЩИХ ОШМЁТКОВ ЛИФТОВОГО ТРОСА. ПОДРОСТКИ, нанюхамшись ацетону, собирались допрыгнуть с вон того балкона на двадцатьтретьем до этого ТОПОЛЯ, ЧТО СТОИТ, КАЧАЯ СНЕЖНОЙ ШАПКОЙ.
Перемахнув через обглоданные косточки Шивы, БоГ помчался по раСКАЛЁННОМУ МУСОРОПРОВОДУ, ГДЕ УЖЕ НАМЕРИЛИСЬ ГИБНУТЬ ОТВАЖНЫЕ ИЗДАВАТЕЛИ «ВЕСТНИКА МУСОРОПРОВОДА» И «НОЧНЫХ ЗВЕРУШЕК РИА».
— ЙОБТ!!! — КРичал им БоГ на бегу. — УХОдите!
— Бля-адь! Бля-адь! — отвечали они ему, сидя на чёрной жести, среди размёТАННЫХ ШРИФТОВ.
Вот БоГ добежал до почтовых ящиков и выдернул из прокопчённой ванны своих удручённых родителей — Брока и Гамму.
Ой-ёй-ёй, в психушКУДАБЕЖАТЬ? КУДАСПАСАТЬСЯ? СЫНОКРОДНОЙЖЕПОМОГИ! МЫВСЕСГОРИМОПЯТЬ. МОПВАШУЯТЬ! АХОЧЕТСЯОСТАться, текут, текут, текут мозги…
— Пятку двинь! — крикнул БоГ папе Броку и потянул предков на Уровень, где и Воды и Огня было поровну и оттого — не так заметно. Однако, там был ад.
— Ну, что? — Папа Мулен-Ружский мужественно стоял на столе, в рясе цвета вишни и с аметистовым крестом на языке. — Путь нам — наверх. Сквозь медную змеетрубу на крышу. Там и спасёмся. Напоследок напаснёмся?
Рамзевс, раздвинув жемчуга и злато, скушал соляную кислоту, количеством «от-до» и без возврата. Его чадра пронзительно захмелела, а глаза ушли по шпалам своих оптических нервов.
— Я всё, — сказал Рамзевс. — То понял. На. Конец.
Дни горели как хана, как лоск, как сопли, как навоз. Мы всей компанией решиЛИ идти на крышу.
— Лифт не ПАШЕТ? Нет — РАБОТАЕТ! Где-то ДеД Мороз тихо ЛОПОЧЕТ, обугленный. О людях. ЛечиТЬ.. СДАВАТЬ, ой-ёй-ёй…
Вызов кабины, на стенке — кровушкой: «Мой вашу бать». Гул в шахте, шум скрипы клёкот, ток ток ток ток ток мозжечков. А в неисчисЛИМОЙ ВЫСИ ЖИлых этажей горит и тонет всякое таКОЕ: ВОЙНЫ, ТВАРИ, КИБОРГИ, ИНКУБУСЫ, ПОРНО, «КОРН», суфлёры, убитые в умат Марли и крабы Джоны, и улыбающиеся (!!!!!!!) хомячки! А в окне — снег, иней и вороны вороны вороны вороны вороны. На семисотом этаже молча погиб женский хохот с ароматом среднепалеоазиатского мятного котовника. Мы шли на крышу и жрали грибы, отбирая их то у ПОЖАРА, то у ПОТОПА. Мы захлёбывались, мы подгорали, но никто не сидел на всенеприкасаемой жопе и не ПЁРСЯ.
— Я конец. — произнёс Рамзевс из противогаза. — То понял. Всё.
— На, — прохрипел Путешественник, но его никто не слушал.
Папа Мисский прочёЛ БУЛЛУ, ВЫБРОСИЛ ТОНЗУРУ В ЦЕЛИБАТ И ОТкрыл люк на крышу. Дом шатался.
Теперь, когда тысячеэтажку обняли шесть зловещих трещин, когда в ней ревело и хлюпало, когда никто не выбирал ни глаголов, ни слов — наступало время ПРЕОБРАЖЕНИЯ. На крыше, среди покосившихся антенн и обезумевших глаголодекодеров, сидели мокрые и обгоревшие люди с белыми ромбами на чёрных пиджаках, с портфелями и сотовыми уликами.
— Прогон, — кротко бросил самый главный из них. — «Логос»!
Ничто больше не сдерживало речь, разум, душу, тело, тепло, свет, холод, тень, газ, тьму, воду, отопление, кафель, позывы, порывы, понимание.
Ветер принёс земляную пыль. Маклай застонал…
— Все вы, — вдруг начал Нараяма. — Все вы чувствуете, что пора. Пора становиться не кем-то, а только собой. Освободиться? Но что такое человек, чтобы думать о себе, что он в силах и вправе освобождаться? Пора очищаться от упаковок. — Нараяма стал сдирать с себя шелка парчу саранчу словари серебро фаянц бирюзу и меха. Всё это унёс хлороформный ветер. — А если и освобождаться, то только от непомерной гордыни, от тяжкой вины, от липового величия, от ложных блестящих имён, заслуг и умений. Понять, что мы — только люди, не боги, что мы не всемогущи и сиятельны, а совсем наоборот — малы и заблудились в этом лесенном лесу, среди лифтов, кладбищ и уровней. Понять, что всё, что мы ставили себе целью — только искушение. Что мы свернули с той светлой тропинки, по которой следует идти отроду, зашли в чащу, прельстившись чем-то ярким и пёстрым там, в глухомани, а маяк света — тропинку свою, оставили на время. Но пора вернуться туда, откуда мы были утеряны самими собой. Я не Нараяна, бред какой! У меня есть имя, такое же светлое, как и эта тропинка посреди всех этих тюремных зарослей. И всё, что от нас требовалось — только идти по ней, верить, любить и надеяться на спасение, ничего сверх этого, никаких мировых пожаров и потопов. Человек — только часть, как только это станет ему ясно, ему откроется путь из его узкой тропки. И, если человек умеет прощать, и умеет просить прощения, ему откроется весь свет. Тогда он услышит, увидит, почувствует и поймёт, что всё неспроста, что всё во благо. И раз здесь чистилище, то пора очиститься. Страх и алчность — плохие помощники, когда человек собрался вернуться Домой. Раз уж мы в чистилище, значит до этого мы зашли куда-то не туда, не на свой огонёк. Без греха здесь появлялся только один — и все об этом знают. А раз так, то мы сами пришли сюда, забыв прошлое, искушая себя, чтобы пройти все этажи, нигде не задерживаясь, чтобы, наконец, очиститься и спастись, и помочь спастись тем, кто идёт рядом. Ведь ты не БоГ, ты просто Слава, а ты не Папа, ты Олег, ты не Рамзевс, ты просто Рома, ты — Саша, ты — Людмила, ты — Сергей, ты — Павел, ты — Евгений, ты — Надежда, мы все узнаем, кто мы. И всё будет спокойно и светло. Мы прошли через этот ад, чтобы очиститься и избавиться от скверны и соблазна. Мы все видим, знаем и понимаем друг друга. Мы — дети, только разных возрастов. Не надо отчаиваться, милости и благодати хватит на всех. Мы все, как на ладони, вот они. И я буду молиться за вас, на дне или в духовке, буду помнить о вас всех, и не дайте мне брать на себя ничего сверх человеческого — я стал собой, я понял, где я, я принял всё, как единственный путь к спасению, Домой.
Упали вниз перламутры мудры смоги злато шито крыто. Посыпалась пустая мишура, чужие маски, краденые краски, рубины тамбурины и стрихнины.
Вдруг зашипел звук, и в одном мшистом углу вспыхнул телеканал Корпоративного Святого Духа: голубое солнце вливалось параболоидом в тетроид фиолетового неба, оранжевые губы вывели лиловые леса, а уши сотворили жёлтый берег у алых волн лазурного залива, возникший доктор смокингом пропел: у-у-у-ы-ы… ГБКХ!
Удар чемоданом потушил экран. Над погасшим теликом стояло несколько людей из «Логос и Ко». Сначала они правдоподобно молчали. Потом кивнули, посветлели, повернулись. Белые ромбы их спин расправились в широкие лебединые крыла, пух волос засиял вокруг их лиц, и они неторопливо взлетели в весеннее голубое небо, полное близкой радости прелести жизни света тепла и всепрощения.
Дом в тысячу этажей загудел лифтом, затопал по ступенями миллионами ног и стал столбом света, идущим ввысь, наконец-то, напоённым мудростью и благословением, которые всегда были здесь. Всегда были здесь, как и это бывшее экстрасоло, а теперь — просто голос, произносящий слово как позывной любви и братства. Было Есть Будет.