Несмотря на многократные заявления в том духе, что литература для него — только вид коммерции, Борис Виан (1920-1959) с самого начала своей литературной деятельности воспринимался в артистической среде Парижа как один из самых ярких представителей французского авангарда, подтвердив эту репутацию принесшим ему славу романом «Пена дней» (1947). Еще годом раньше вышел в свет роман «Я заплюю ваши могилы», подвергшийся впоследствии запретам, как и еще две книги, включая «Мертвые все одного цвета» (1947). Виан выдал это произведение за перевод из наследия американского мастера «жестоких» детективов Вернона Салливена. Эта маска потребовалась Виану, поскольку во Франции его книги производили слишком шокирующее впечатление предельной откровенностью, с какой изображена люмпенская среда огромного города. Преобладающая в романах Виана установка на абсолютную достоверность картины, где все названо своими именами, органично соединена в этой остросюжетной прозе с философской проблематикой бунта против жалкого человеческого удела, вызова бытующим представлениям о морали и самоутверждения личности, стремящейся создать для себя ситуации, которые требуют мобилизации всех духовных сил и готовности к гибели во имя сохранения свободы выбора и поступка. В западной литературе XX века Виан занимает место между Генри Миллером и Альбером Камю, сочетая договаривающий все до конца фактографизм с интеллектуальной насыщенностью, отличающей французскую прозу. Его книги, оставаясь популярными в самых разных читательских кругах, давно признаны современной классикой.
I
В этот вечер клиентов было немного и оркестр, как всегда в таких случаях, играл слабовато. А мне-то было до лампочки. Чем меньше народу, тем лучше. Выставлять, да еще с церемониями, по пол-дюжине пьянчуг каждый вечер в конце концов порядком надоело. А поначалу мне даже нравилось.
Еще как нравилось, нравилось врезать этим свиньям по морде. Но через пять лет такого спорта я был сыт по горло. Целых пять лет никто из них и не подозревал, что рожу им каждый вечер чистит метис, черномазый. Конечно, сперва это меня возбуждало. Да еще эти мерзостные бабы, накачанные виски! Я засовывал их в их тачки вместе со шмотьем и спиртягой в кишках. И так каждый вечер, неделя за неделей. Пять лет подряд.
Ник очень неплохо платил мне за эту работенку, потому как я выгляжу прилично, да к тому же умею в два счета их оглоушить — ни разговоров тебе лишних, ни скандалов. Свои сто долларов в неделю я имел.
Все они сидели спокойно. Правда, двое, там в углу, чего-то раскричались. Но не слишком. Там, наверху, тоже не шумели. Джим дремал за стойкой.
Там, наверху у Ника, играли. Игра подонков, само собой. Можно было и девок найти, кому охота. Там и пили тоже, но кого попало туда не пускают. Двое в углу, худощавый парень и потрепанная блондинка, встали потанцевать. Пока их только двое, можно было не беспокоиться. Вот когда начинают бить друг другу морду, натыкаясь на столы, дело серьезное. Тут-то я спокойненько усаживаю их обратно.
Я потянулся. Джим дрых вовсю. Троим музыкантам на это было наплевать. Я машинально поглаживал отворот смокинга.
Не больно-то мне нравилось бить им морду, вот в чем дело. Но я привык. Я был белым.
Я подскочил, уразумев то, что только что подумал.
— Налей мне стаканчик, Джим.
— Виски? — пробормотал Джим, еще не проснувшись,
— Виски. Но чуть-чуть.
Я белый. Я женился на белой. У меня белый ребенок. Отец моей матери работал докером в Сент-Луисе. Уж до того черный был докер, разве что во сне приснится. Всю мою жизнь я ненавидел белых. Я прятался от них, убегал. Я был похож на них, но тогда они меня пугали. А теперь я про то больше не вспоминаю, потому как мир я теперь вижу не глазами. Потихоньку переменился, сам того не замечая, и в этот вечер я чувствовал себя преображенным, изменившимся, ассимилировавшимся.
— Уходили бы уж..,— сказал я Джиму. Я это сказал, чтобы лишь что-нибудь сказать, чтобы собственный голос услышать.
— Угу,— произнес Джим усталым тоном. Он посмотрел на часы.
— Рановато еще.
— Ничего,— сказал я.— Разок можно было бы и пораньше закрыть. Много их там, наверху?
— Да и не знаю,— сказал Джим.— С той стороны тоже заходят.
Танцующая пара зацепилась за кресло и с грохотом повалилась. Женщина села и ухватилась рукой за нос, вся растрепанная и вконец отупевшая. А ее мужик так и валялся и беззаботно смеялся.
— Выставь их,— сказал Джим.— Избавь нас от этой рвани. Выбрось их на улицу.
— О! — пробормотал я.— Другие-то все равно останутся.
Я подошел к ним и помог женщине подняться. Потом я подхватил парня под мышки, поставил его прямо. Ничего, нетяжелый. Еще один чемпион по бейсболу в койке.
— Спасибо, милашка,— сказал он мне. Женщина заплакала.
— Не называй его милашкой,— сказала она.— Это я милашка.
— Конечно же, милашка,— сказал мужчина.
— Не пора ли по домам? — предложил я.
— Ага.— сказал парень.— Я не против.
— Доведу вас до машины,— сказал я.— Какого она цвета?
— Ммм… Она там…— сказал этот тип, неуверенно махнув рукой.
— Отлично,— сказал я.— Найдем. Пошли, птенчики.
Женщина вцепилась мне в руку.
— Сильный вы, а? — сказала она.
— Я его сильнее…— сказал мужчина.
И — я и не смекнул, что к чему — врезал мне кулаком прямо в живот. У этого болвана и мяса-то на костях не было, а все равно дыхание у меня перехватило.
— Ну, ты полегче,— сказал я. Я схватил их каждого за руку и слегка сжал запястье самца. Он позеленел.
— Пошли,— повторил я.— Будьте паиньками, идите по домам.
— Не хочу быть паинькой,— сказал мужчина. Я сжал его запястье еще чуть крепче. Он попытался высвободиться, но какое там.
— Ну, ну, тихонько,— сказал я.— Знаете, я уже раз сломал одному руку вот таким точно захватом.
Я дотащил их до двери, которую распахнул ударом ноги.
— Какая машина ваша? — спросил я.
— Третья…— сказала женщина.— Там… И указала на одну из тачек на стоянке, а была она не трезвее своего мужа, так что пойди разбери какую. Я сосчитал три, начиная с первой попавшейся, и затолкал их внутрь.
— Кто за руль сядет? — спросил я.
— Она,— ответил мужчина.
Так я и знал. Я захлопнул дверцу.
— Спокойной ночи,— сказал я.— Добрых вам снов.
— До свиданья,— сказал мужчина, махнув мне рукой.
Я вернулся к стойке. Все по-старому. Двое клиентов поднялись, вроде уходить собрались. Я зевнул. Джим тоже зевал.
— Работенка не из легких! — сказал он.
— Скорей бы Ник спустился,— сказал я. Когда Ник спустится, можно, значит, закрывать.
— Скорей бы…— сказал Джим.
Я говорил как он. Я был как он. Он говорил, даже не смотря на меня.
А потом я услышал тихий звоночек под стойкой. Два раза. Меня вызывали наверх.
— Давай, иди,— шепнул Джим.— Гони их всех.
Я отодвинул бархатную штору, закрывавшую лестницу, и, чертыхаясь, полез наверх. Черт побери, неужто эти сучьи дети не дадут мне вернуться домой спокойно?
Моя жена, наверно, спит… Скорей бы в теплую пружинящую кровать.
II
Железная лестница глухо постанывала под моими шагами. Я поднимался без натуги. Я никогда не упускал случая размять свои здоровые бицепсы. Они того заслуживают. Наверху опять висела бархатная штора. Ник любил бархат. Бархат и жирных баб. И монету…
На втором этаже потолок был низкий, а стены обиты темно-красной материей. С десяток мужиков играли, расставаясь с бабками ради прекрасных глаз Ника. Вдоль стен Ник устроил отдельные четырехместные кабинки со столиками, где разгорячившиеся могли успокоить нервы в компании одной из девок, которых всегда было вдоволь. Не знаю, платил ли им Ник процент, или же наоборот, но поскольку эти девки без работы не скучали, они всегда прекрасно договаривались с хозяином.
Меня побеспокоили как раз из-за одной из этих пресловутых кабинок. Когда я вошел в зал, пятеро типов стояли, перегнувшись через низкую загородку, и глядели внутрь. Ник увидел меня и жестом приказал мне оторвать их от совместного созерцания, Две девки попытались оттянуть их за рукав, но безуспешно. Дело испортилось, когда я взял за плечо того, кто был поближе. Максиме, довольно аппетитной блондиночке, досталась оплеуха, предназначавшаяся, понятное дело, мне — прямо в рожу. Я не смог сдержать улыбку, глядя на ее физиономию, Типчик был не в состоянии бить сильно, но она от него только что отцепилась после безуспешных попыток, и это вывело ее из себя.
— Сукин сын!..
Голос у нее был колючий, точно ерш. Этим она не ограничилась и выдала ему пару таких затрещин, которые забыть невозможно, даже если ты мертвецки пьян, Я стоял прямо за ней и схватил его руку как раз тогда, когда он собирался дать ей сдачи. Тут я все повернул на свой манер. Сработал я неплохо, хотя ему можно было и посочувствовать.
А в кабинке было на что поглазеть. Та парочка сил не пожалела. Платье у девки было задрано до сисек, сразу видать, что палаша ее был из ирландцев, весь в рыжих веснушках и с красивыми голубыми глазами. Тип лежал на ней и слюнявил ей живот. Наверное, клиент он был хороший: так помещение загадить, не всякий сумеет.
Они буквально купались в виски, и тип еще был ничего, получше девки, да и то лишь потому, что лежал сверху.
Я отбросил того парня, которого продолжал держать, прямо в стену. Он в нее так и влип. У меня создалось впечатление, что одна его рука не больно-то слушается. Во всяком случае, он тряс другой рукой и ему как раз ее хватало, чтобы удержаться. Остальные четверо, кажется, ничего и не заметили, а Ник жестом приказал Максине заткнуться; он знал, как это делать.
— Не пора ли вам по домам?
Я бросил это прямо в рожу первому из четырех оставшихся. Он даже и не шевельнулся. Я оглянулся и поймал взгляд Ника. Все в порядке. Можно начинать.
— А ну, валите отсюда, все четверо!
Я схватил сразу двоих, каждого под мышку, и дотащил их до лестницы. Ник взялся сам спустить их вниз. Он прекрасно умеет обращаться с дубинкой. Даже если ты наполовину оглушен, то по лестнице всегда можно спуститься без малейшего риска. Я думаю, что ноги двигаются в силу рефлекса, или из-за привычки получать по кумполу,
Я передал Нику двух следующих. За столами продолжали играть, как ни в чем не бывало. Как только я начинал действовать, клиенты Ника становились хорошо воспитанными. Очень сдержанными и неболтливыми. Только эти два идиота в кабинке продолжали вовсю разыгрывать комедию.
Ладно, теперь их очередь.
Я вошел в кабинку, перешагнув через них. Самец не особо трепыхался. Я схватил его, посадил на стул и застегнул ему пиджак. А что еще было делать? Я хотел поступить точно также с девкой, но это оказалось далеко не так просто. Как только я к ней прикоснулся, она стала извиваться как червяк, тыкаться мне в ноги и пытаться повалить меня на себя. Девка была что надо. К Нику она захаживала нечасто, но довольно аккуратно. Не знаю как ее звали.
— Ну, ну,— сказал я.— Будь паинькой, детка.
— Да брось ты…
Она отчаянно смеялась, цеплялась за меня, трясла меня, как грушу. Устоять было трудно, потому что, не совру, было на что посмотреть, но мне удалось одернуть ей юбку и прикрыть ляжки.
— В постельку, красавица, спатки.
— Ага. Отвези меня домой.
— Этот господин тебя и отвезет.
— Нет, не он… Он ни на что не годен, В дупель пьян…
Я поднял ее с полу и усадил на стул рядом с тем типом. Но он-то был, как мертвый, кроме шуток.
Вот и Ник появился.
— Те четверо на улице.— сказал он.— Теперь выкидывай этих,
— Она еще ничего… но мужик не очень стоит на ногах.
— Выводи,— приказал Ник. Я подхватил типа под мышки, а девица вцепилась мне в плечо. И давай мне бицепсы щупать.
— Его тачка на улице. Идем, покажу.
— Давай вперед,— сказал я ей.
Двоих сразу тащить — это вам не хаханьки. Хорошо еще, что она могла идти, хотя и не очень.
Я спустился с ними по лестнице и прошел в коридор за стойкой бара: оттуда тоже можно было выйти.
— Ну, где эта тачка?
Несколько минут она искала ее взглядом.
— Вон та, синяя.
На этот раз точно, та самая. Но клиенту моему свежий воздух не шибко помог. Девка открыла переднюю дверцу.
— Сажай его сюда.
Я втолкнул его, как мог, и он растянулся на сидении.
— Не довезет он тебя.
Она еще сильнее вцепилась в меня.
— И что теперь делать?
— Да он очухается.
Я был настроен оптимистически.
— Побудь со мной, мне страшно. А может, ты меня отвезешь?
— Это как же?
— Да на его тачке.
Мне уже надоело. Я хотел спать. Я хотел вернуться к жене. Проклятая работенка!.. Она терлась об меня, как сучка во время течки.
— Отстань,— сказал я.
— Поехали.
Она влезла в машину, не отпуская моей руки. От нее разило виски и духами, но мне ее уже почти хотелось. Совсем захотелось, когда она опрокинулась на сиденье и одним жестом оторвала подол своего платья. В проволоке и набивке на грудях она отнюдь не нуждалась.
— Постои,— сказал я.— Давай отыщем местечко поспокойней.
— Иди сюда… Сейчас иди. Я больше не могу ждать.
— Пять минут подождешь.
Она засмеялась легким низким смехом, столь возбуждающим, что мои руки дрожали, когда я открывал переднюю дверцу… Я выжал газ и мы домчались до Центрального парка. Так было проще всего. Мы даже не захлопнули дверцу, когда вылезли из колымаги. Я овладел ею на земле в первом же попавшемся темном уголке.
Было не слишком жарко, но мы настолько прижимались друг к другу, что я видел, как ее кожа дымится в холодном воздухе. Ее ногти впивались мне в спину сквозь сукно пиджака. Она совсем не предохранялась. Мне это нравилось.
III
На этом дело и кончилось в тот вечер. Я вернулся к Нику на тачке того типа. Он все еще дрых, а девка тоже на ногах не держалась. От меня несло виски и бабой. Я оставил их перед дверью и поднялся наверх, для очистки совести. Все спокойно. Я спустился вниз. Там уже никого не было. Можно отправляться спать.
Джим зевал, натягивая пиджак.
— Неслабый вечерок,— сказал я.
— Ничего особенного, — подвел итог Джим.
— Ничего,— повторил я.
Ничего. Ничего, если не считать, что сегодня исполнилось как раз пять лет. Пять лет, как никто меня не расколол. Пять лет, как я бью им морду и трахаю их баб. Я машинально ударил кулаком в стену. Но удар получился сильный и я, чертыхаясь, затряс рукой. Они одержали верх.
Я был больше белый, чем они, потому что теперь мне нравилось быть белым. Хотя, в общем-то, что такого?
Плевать мне на все это. Просто плевать. Не так уж плохо быть белым. Иметь белую женщину в своей постели. Белого ребенка, который преуспеет в жизни.
Чего это Джим продолжает зевать?
— Спокойной ночи…— сказал я ему.
Я толкнул дверь, потянулся и вышел. Станция метро была недалеко.
Жена тоже была недалеко. Побаливала поясница… Ее ногти в моей спине… Нет, я был еще в форме.
Весной, в Нью-Йорке — как нигде.
Метро. Четверть часа. Опять люди. Моя улица. Мой дом. Тихий и спокойный. Запах виски висит там на вешалке вместе с моим смокингом. Но на моих руках еще остался запах женщины. Запах дочери голубоглазого ирландца. Я поднялся на три этажа, не поднимая шума. Как всегда одним махом. Я был в полной спортивной форме. Ключи звякали в кармане. Три моих ключа. Нужный я распознал по толщине. Вот этот.
Дверь открылась… Сама собой,
Я закрыл толстую дверь и, не зажигая света, направился на ощупь в ванную. А потом я споткнулся в темноте о растянувшееся тело и упал. Прямо на него.
Я высвободился в одну секунду и бросился к выключателю. Вспыхнул свет. Я застыл на месте, как приклеенный. Он и не проснулся, но стал храпеть. Пьяный, вне всякого сомнения. Грязный черномазый. Ричард. Он был в перепачканном костюме и исхудавший. Я чувствовал его запах оттуда, где стоял. Сердце неравномерно билось в груди, прыгало, как затравленный зверь, и я не смел сделать ни шагу, не решался приблизиться. Я не смел пойти выяснить, знает ли уже Шейла правду. За мной был шкаф. Я открыл его, не сводя глаз с Ричарда, и ощупью ухватил бутылку ирландского виски. Я выпил… четыре, пять глотков. Ричард валялся передо мной, а из спальни не доносилось никакого шума, хотя дверь была закрыта. Все было мертво, все спало вокруг меня, Я посмотрел на свои руки. Потрогал лицо. Посмотрел на Ричарда и засмеялся, потому что это был мой брат, и он разыскал меня. Он зашевелился, и я подошел к нему. Я поднял его одной рукой. Он еще наполовину спал, и я его встряхнул как следует.
— Проснись, скотина.
— Что такое? — сказал он. Он раскрыл глаза и увидел меня. Его лицо сохраняло прежнее выражение.
— Какого черта тебе здесь понадобилось?
— Я нашел тебя. Дан. Видишь, я тебя нашел. Господу было угодно, чтобы я тебя нашел.
— Где Шейла?
— Кто такая Шейла? — спросил он.
— Кто тебе открыл?
— Я вошел… никого не было.
Я бросил его и побежал в спальню. На комоде, на обычном месте, лежала записка от Шейлы: «Мы с беби у мамы. Целую».
Пришлось уцепиться за комод. С головой еще было куда ни шло, а ноги совсем не держали. Я медленно вернулся в прихожую.
— Убирайся отсюда!
— Но, Дан…
— Давай, проваливай. Вали отсюда. Я тебя знать не знаю.
— Но, Дан, Господь дал мне найти тебя.
— Вали отсюда, тебе сказано!
— Я совсем без денег.
— На, возьми.
Я порылся в кармане и протянул ему десятидолларовую бумажку. Он посмотрел на нее, пощупал, засунул в карман и сразу же утратил свой дурацкий вид.
— Знаешь, что неграм не очень-то рекомендуется приходить к белым?
— Я твой брат, Дан. У меня и бумаги есть. Тут я на него мгновенно кинулся. Я схватил его
за шкирку и стал сквозь зубы выплевывать угрозы
и проклятия.
— Бумаги, говоришь? Какие еще бумаги? Сволочь!..
— Я ношу ту же фамилию, что и ты, Дан. Господь сказал, что нельзя отрекаться от отца с матерью.
Мне лишь одно оставалось, это я и сделал. Мой кулак сжался и расплющил его нижнюю губу. Я почувствовал, как крошатся его зубы, и волна стыда нахлынула на меня, А Ричард и глазом не моргнул. Его глаза уставились на меня, и я увидел в них… Нет, что я, с ума сошел? В глазах никогда ничего увидеть нельзя. Я попытался образумить себя. Попытался, но безуспешно. А Ричард молчал и смотрел на меня, и мне стало страшно.
— Где ты работаешь. Дан?
Разбитая губа исказила его голос, а по подбородку стекала струйка крови. Он стер ее тыльной стороной руки.
— Убирайся отсюда, Ричард. И, если жизнь дорога, чтобы больше твоей ноги здесь не было.
— Где я смогу тебя увидеть. Дан?
— Я и не собираюсь с тобой встречаться. — Ну, может, Шейле захочется…— задумчиво произнес он.
Я вновь подавил в себе желание убить его, пронзившее меня, точно острый нож.
Он двинулся к двери, осторожно ощупывая свою разбитую губу.
— Пошел вон.
— Десять-то долларов не слишком дорогая цена. Это был мой брат, а мне хотелось, чтобы он сдох. Все во мне сжалось от ужасной тревоги. Я боялся, что он вернется. Мне хотелось знать…
— Постой. Кто дал тебе мой адрес?
— Да никто…— сказал он.— Так, приятели… Я ухожу. До свиданья. Дан. Я зайду к тебе на работу.
— Ты не знаешь, где я работаю…— сказал я.
— Ничего, Дан. Это не страшно.
— Как ты открыл дверь?
— Я умею открывать двери. Господь тому свидетель. До свиданья. Дан. До скорого.
Я отупело смотрел, как он уходит. Часы мои показывали полшестого утра. Светало. На улице послышались голоса разносчиков молока. Шейла с ребенком спала у своей матери.
Ричард был негр, У него была черная кожа. И пахло от него негром.
Я закрыл входную дверь и начал раздеваться. Я сам не понимал, что делаю, и осматривался вокруг. Потом я пошел в спальню, но остановился на пороге. Передумал и пошел в ванную. Я стоял перед зеркалом. На меня смотрел крепкий парень лет тридцати пяти, широкоплечий и дышащий здоровьем. О таком парне и сказать нечего. Самый настоящий белый… только мне не нравилось выражение его глаз.
Глаз человека, который только что увидел призрак.
IV
Прямо назавтра я стал подыскивать другую квартиру, но это было трудновато и предстояло выложить кругленькую сумму. Шейле я об этом ничего не сказал. Я знал, что она очень любит нашу квартиру, а потому боялся ей говорить. Какой бы предлог выдумать? На улице я бесконечно оборачивался, смотрел, не идут ли за мной, искал взглядом худощавую фигуру Ричарда, его кожу полукровки, курчавые волосы, мятый костюм и длинные руки. Сохраненные в памяти детские воспоминания, связывавшие меня с этим самым Ричардом, обладали одним тревожащим и тягостным оттенком, хотя я и не мог установить, в какой именно момент появился в них этот оттенок, ведь это были такие же точно воспоминания, как и у всех детей. Ричард был наиболее темнокожим из нас троих, и этого обстоятельства было, вне сомнения, достаточно, чтобы частично объяснить мое беспокойство.
Я добирался к Нику окольными путями, то проезжая лишнюю станцию, то недоезжая, а затем возвращался к бару кружным путем, как бы по лабиринту, который я бесконечно сплетал из соседних улиц, достигая этой изнурительной игрой -мысленно, хочу я сказать,— подобия отсрочки, мнимую безопасность, обманчивая решетка которой защищала меня от возможного нападения.
Но в конечном счете всегда приходилось входить к Нику, отбросив предосторожности, как ни в чем не бывало, стараясь не оглядываться. Что я и сделал в этот день, как делал во все остальные.
Джим просматривал вечернюю газету, разложив ее на стойке, и, заметив меня, оторвал от нее глаза.
— Привет…— сказал он.
— Привет.
— Тут к тебе один тип приходил.
Я так и застыл. А потом, вспомнив о посетителях, прошел за стойку прежде чем идти переодеваться.
— Какой тип?
— Черт его знает. Хотел тебя видеть.
— Зачем?
— Откуда мне знать?
— Обычный тип?
— Ага, обычный. Да что с тобой такое?
— Ничего.
— А… Ну, ладно,— сказал Джим. Он вновь уткнулся в свое чтиво, но почти тотчас же поднял голову.
— Он вернется через час.
— Сюда?
— Ага, сюда. Я ему сказал, что ты будешь.
— Ладно.
— Тебя это что, смущает? — спросил Джим. С полной безучастностью в голосе. Простое любопытство,
— А почему это должно меня смущать? Я его ведь вовсе не знаю.
— Ты никого не ждешь?
— Никого!
— Ну, пусть…— сказал Джим.
Я пошел в гардеробную и стал раздеваться. Через час, значит.
Это не Ричард. Джим бы сказал, если бы заходил негр.
Так кто же тогда?
Надо просто подождать часок. Я кончил одеваться и вернулся в бар.
— Сделай мне виски со льдом, Джим.
— Не слишком виски? — сказал Джим.
— Не слишком воды.
Он посмотрел на меня, воздержался от комментариев и наполнил стакан. Я залпом выпил холодную и терпкую жидкость и попросил еще, Не люблю спиртного. Я почувствовал словно уксус в желудке, но остался спокойным, совсем спокойным и напряженным.
Я уселся на краю стойки, откуда я мог наблюдать за всеми входящими и выходящими.
Я ждал.
Вошли две девицы. Завсегдатаи. Они мне улыбнулись. Когда они проходили мимо меня, я похлопал их по задику сквозь тесные платья, подчеркивающие развитые формы. Они сели за столик рядом со стойкой. Хорошие клиентки. Вот на таких-то девках Ник и подрабатывал во второй половине дня.
Я развлекался тем, что смотрел на них. Хорошо накрашенные, чистюли, воистину аппетитные. Безупречные белокожие куклы. Я вспомнил о Ричарде так сильно, что даже сделал защитное движение. Чтобы хоть как-то объяснить его, я сделал еще одно такое же.
Джим возился с кассой, но я вдруг почувствовал, что он странно на меня смотрит. Как только он понял, что я это вижу, он сразу же отвел глаза. Мне чертовски надоело вот так ждать. Я попытался развлечься тем, что стал оглядывать пол, стены, потолок, неоновые лампы, бутылки в сверкающих металлических ячейках, снова посетителей, посетительниц. Я сидел слишком высоко и мой взгляд недостаточно проникал меж ляжек той брюнетки. Я слез со своего насеста, подтянул стул и уселся прямо напротив нее. Она прекрасно поняла, чего мне надо, и слегка раздвинула ноги, чтобы я мог усладить взор. Свет был слабоват, но у меня сложилось впечатление, что мои взгляд не встречает никакого препятствия. Мне это нравилось, я чувствовал себя хорошо и уютно.
Она сделала мне знак и поднялась, чтобы пойти в туалет. Я потянулся.
Может быть, это даже неплохой способ убить время до прихода того типа.
Я пошел не тем же путем, что она, а к лестнице, ведущей в игральный зал. За бархатной шторой можно было пройти в коридор, выходящий на улицу, а оттуда спуститься в туалет с другой стороны.
У Ника так хитро все устроено, что телефонные будки превратились в удобные кабинки. Тесноватые, конечно, но, как правило, никто не жаловался,
Она ждала меня в первой из них. Она знала, чего мне хочется.
Я тоже знал и потому вошел без обиняков. Она курила, ничуть не смутившись, что меня даже малость обозлило. Ведь можно же как-нибудь сделать так, чтобы они хоть что-нибудь чувствовали. Она же ведь пришла сюда не только для того, чтобы доставить мне удовольствие.
Тут она бросила сигарету, и ее полные холодные губы впились в мои. Я тихонько покусывал ее нежную надушенную кожу. Я был счастлив. Мной, точно в ватном тумане, овладело белое и округлое блаженное состояние. Ее шелковая кожа с завитками волос приближалась навстречу моей руке, и она помогла мне овладеть ею тут же в будке, по-быстрому, стоя. Она закрыла глаза и вся дрожала, потом понемногу расслабилась и опять закурила, даже не высвобождаясь. Я держал ее за ягодицы, и руки мои проходили под ее изогнутыми ляжками. Мне было хорошо.
Мы молча отделились друг от друга, и я стал приводить себя в порядок: одежда моя была поистине в огромном беспорядке. Она открыла сумочку и вытащила губную помаду. Я бесшумно закрыл дверь будки и вернулся к лестнице.
Я очень быстро поднялся наверх. На некоторое время развеявшаяся тревога тотчас же охватила меня.
Джим так и не двинулся со своего места. Никого нового не было. Я жадно оглядел стойку, столики.
— Налей мне виски, Джим.
Он налил. Я выпил, поставил стакан и тут застыл. Какой-то тип толкнул входную дверь. Он был один, обычный, нормальный.
Джин указал на него подбородком.
— Вот и твой клиент,— сказал он.
— Ладно,— сказал я.
Но не двинулся с места.
По-видимому, он меня не знал и пошел к Джиму.
— Пришел Дан? — спросил он.
— Вот он,— сказал Джим, указав на меня.
— Здравствуйте,— сказал тип.
И внимательно посмотрел на меня.
— Хотите выпить?
— Виски,— сказал я.
Он заказал два виски. Невысокий такой, но здорово широкоплечий.
— Вы хотели меня видеть?
— Да,— сказал он.— По поводу вашего брата, Ричарда.
— Вы один из его друзей?
— Нет,— сказал тип.— Я не держу черномазых в друзьях.
Говоря это, он посмотрел на меня. Я и вида не подал.
— И я тоже,— сказал я.
— Ричард правда ваш брат?
— Отцы у нас разные.
— Это его отец был негр?
Я не ответил. Он подождал, потягивая виски мелкими глотками. Джим стоял на другом конце стойки.
— Пойдем,— сказал я типу. — Сядем в спокойном уголке,
Я взял оба стакана и направился к столикам. В это время брюнетка, которую я поимел в будке, вышла из туалета. Она уселась и послала мне улыбку. Я машинально подмигнул ей в ответ.
Мы сели.
— Ну, давайте,— сказал я.— Выкладывайте.
— Ричард не может сюда войти,— сказал он,— Он предложил мне пятьдесят долларов. ну я и пришел.
— Пятьдесят долларов? И откуда же он их возьмет?
— Из ста, которые вы мне дадите для него. Я глубоко задышал. Я уцепился обеими руками за край стола, и суставы мои побелели.
— А если у меня нет ста долларов?
— Может быть, хозяину этого заведения будет любопытно узнать, какого цвета кожа у вашего брата.
— Нику-то? Да ему абсолютно наплевать,— уверил его я.
Тип этот, похоже, растерялся. Он посмотрел на меня. Ну и пускай смотрит.
Другие уж насмотрелись, за пять-то лет.
— Откуда вы знаете Ричарда? — спросил я.
— В баре одном повстречались.
— Вы метис,— резко и внезапно сказал я.— Покажите-ка ваши ногти.
Он встал.
— Уж извините меня,— сказал он.— Но мне непременно нужны эти сто долларов. Придется попросить их у кого-то другого. У кого-то, кого вы, кстати, знаете.
Я тоже встал. Я плохо стоял, достаточного замаха не было, но я так прочувствовал этот удар, что моя рука вылетела вперед почти непроизвольно. Его челюсть затрещала, а я схватил его правой рукой за ворот пиджака в тот момент, когда он стал тихо валиться.
Я дважды или трижды разжал и вновь сжал свою левую. Я чувствовал себя прекрасно. Девка и драка, вот это-то и есть жизнь… С чего это я взял, что бывает иначе? Господи! Лишь бы у меня только хватило времени всех их раздавить, уничтожить, прежде чем они погубят мою жизнь, и тогда, клянусь, никогда не стану хандрить.
Никто, конечно, и не заметил нашего маленького выяснения отношений.
Джим смотрел на меня. Он отвел взгляд, увидев, что я гляжу на него. Тот типчик стоял. Не знаю уж, как только он держался. Он был совсем без сознания, но стоял. Я усадил его на стул и стал ждать. Он с усилием разлепил веки и сильно сглотнул. Затем, словно некую драгоценность, осторожно ощупал подбородок.
— Вставай,— сказал я.
— Зачем? — прошептал он.
— Пойдем к Ричарду.
— Нет.
Я сжал кулак и небрежно постучал им о край стола.
— Не знаю я, где он,— добавил тип.
— Когда ты должен был с ним встретиться?
— Вечером.
— Уже вечер. Пошли, а я за тобой.
— Пить хочется…— сказал он.
— Допей виски. Еще осталось в стакане.
Он с усилием выпил. Вид у него был неважный.
— Не знаю я, где Ричард,— повторил он. Он явно и сам не был в этом убежден.
— И я не знаю. Потому-то мы и пойдем его искать. Давай, двигай.
Я встал, поднял его и дотолкал до стойки.
— Джим,— сказал я,— дай мне мое пальто.
Джим направился в раздевалку.
— Ну так,— продолжил я,— где же этот миляга Ричард?
И тут я увидел свое лицо в стекле над стойкой и понял, почему этот тип ничего мне не ответил. Хотя я и был спокоен, гораздо спокойнее, чем в тот вечер, когда нашел спящего Ричарда у себя в передней. Гораздо спокойнее, чем все эти дни, что я искал квартиру.
Сегодня вечером надо было с этим покончить или же все бросить. Все. И девку из телефонной будки, и драку, и Шейлу, и ребенка. За все это я вдруг стал держаться, как никогда. За это и за виски, и за то, чтобы бить по морде этих кретинов. напивающихся вместо того, чтобы спокойно трахаться, потому что трезвыми они никак не осмеливаются.
Джим протянул мне мой плащ, и я его натянул. чтобы не выходить прямо так на улицу.
— Пошли,— сказал я тому типу. Ник ни о чем меня не спросил. Нечасто такое со мной бывало.
Тип вышел первым.
— Далеко это? — спросил я.
— Не очень,— ответил он.— Возле 115-ой улицы.
В Гарлеме, значит.
— И часто ты связываешься с черномазыми подонками? — спросил я.
— На этом можно неплохо заработать,— ответил он.
— Какой дурак этого не знает,— согласился я,— Только что-то нормальные люди несколько нервными становятся от такого рода мыслей.
Он посмотрел на меня с тревогой. Я был намного выше его, но и в нем тоже кое-какой вес имелся. А в плечах широк, что твоя пивная бочка.
— Тебе нравится,— спросил я,— получать по роже?
— За пятьдесят-то долларов.— сказал он,— почему бы и нет.
— Хотелось бы мне знать, о каких долларах идет речь,— поднял я его на смех.— Если только мой так называемый братец Ричард не успел за это время найти другого такого простофилю, как тьг…
— А зачем вы тогда идете, если это не ваш брат? — спросил тип.
— Да хочется на их рожи взглянуть,— ответил я.
Я знаю что со мной было. Я раздвоился и отдавал себе отчет в том, что рано или поздно, а выбирать прядется. И вот этот день настал. Я подумал о Шейле, о телефонной будке, о том как учили черномазых дубинками по кумполу во время заварухи в Детройте, и я громко засмеялся. Выоор сделан. Между получать удары и бить самому предпочитаю второе.
Даже если придется бить этого полного подлеца, братца Ричарда.
Я остановил проходящее мимо такси и назвал шоферу адрес.
V
В помещении было грязно и воняло. Приведший меня тип что-то сказал черномазому за стойкой. и тот указал нам лестницу, ведущую в подвал. Я спустился первым, не оборачиваясь. Не знаю, много ля там было посетителей, я не в состоянии описать, что я бегло увидел в этом кабаке, похожем на все другие.
Планировка этого заведения показалась мне странной. Внизу лестницы шел коридор, поворачивающий под прямым углом. Мы пошли по нему, а на другом конце я опять увидел лестницу вверх. Эти две лестницы легко можно было спутать. Нам нужна была третья дверь направо.
В задымленной пропахшей комнате находились две девки цвета кофе с молоком и один мужчина. Одна из девок праздно сидела на стуле, ожидая непонятно чего. А мужчина и другая девка, ничуть не стесняясь, тискались на видавшем виды диванчике, Девка скинула платье, а оставшегося на ней явно не хватало, чтобы удержать то, что предполагалось удерживать.
Мужик был, ясное дело, Ричард. Его худое лицо блестело от пота, и он медленно поглаживал бедра своей подружки. Они растянулись на диване во всюдлину, в одну и ту же сторону, и я видел, как руки Ричарда тянутся к твердым и крепким чашечкам замусоленного лифчика. Хорошо я сделал, что поразвлекся с той брюнеточкой у Ника, потому что, понятно, смотреть на это было противно, но и возбуждало. В комнате был страшный беспорядок. Пахло потом. Меня охватила дрожь, но это было отнюдь не неприятно.
Никто из троих не встал, когда я вошел. Слышно было лишь шумное дыхание девки на диване, да как копошится Ричард. Глаза его были закрыты.
Тот тип, что привел меня, развеял чары, и я поймал себя на том, что смотрю на другую девку. У нее были длинные жесткие волосы, слегка выступающая челюсть и длинные худые руки.
— Ричард,— сказал тот тип,— вот твой брат. Ричард медленно открыл глаза и оперся на локоть, не отлепляясь от девки. Рука его потянула за лифчик, который вдруг лопнул. Круглые и коричневые, очень крупные соски выделялись на более светлой коже, и я видел, как пальцы Ричарда сдавливали упругую предлагающую себя плоть.
— Привет, Дан,— сказал он. Я не ответил.
— Я знал, что ты придешь,— сказал он.— Брат не может бросить брата.
— Никакой я тебе нс брат,— сказал я,— и ты прекрасно это знаешь.
Он опрокинул девку навзничь на диван и, ничуть не стесняясь, лег на нее. Вид у него был слегка отсутствующий, как будто наркотиков накачался. Марихуаны, наверное, накурился или другой какой гадости в том же роде.
— Да нет же, ты мой брат,— сказал он.
Девка почти не шевелилась. Голова ее склонилась набок, а полусогнутые руки прикрывали лицо. Я видел блестящие капельки на ее подмышках. Моя ярость как-то улеглась, и я чувствовал себя очень усталым. Усталым и почти спокойным. Другая девка сидела, не двигаясь, и постукивала по столу длинными костлявыми пальцами.
Тот тип все смотрел на нас всех, а потом пожал плечами и вышел. Слышно было, как он ходит взад и вперед по коридору.
Девка на диване постанывала от наслаждения, но Ричард высвободился и встал. Он привел одежду в порядок и уселся на стол. Неутоленная девка продолжала предлагать себя, и ее грудь и бедра колыхались на грязной обивке дивана.
— Чего ты хочешь? — сказал я Ричарду. Он мне вдруг показался до того безобидным, что я уж и позабыл страх и тревогу, что испытал в тот день, когда нашел его у себя дома. Забылось даже как с того дня я подыскивал другую квартиру. Почему? Зачем? Из-за этого тощего потрепанного мулата? Из-за этого типа, столь далекого от меня?
— Дай мне сто долларов,— сказал Ричард.— У меня ни гроша не осталось.
— Откуда у меня сто долларов,— сказал я.
— Ты должен помочь твоему брату,— сказал Ричард.— Господу было угодно, чтобы я тебя нашел. И мою сестру Шейлу.
Я резко взглянул ему в лицо и поймал его взгляд. Он смотрел на меня исподлобья, исподтишка, пристально и испытующе, со странной улыбкой. Он вытер вспотевший лоб тыльной стороной руки, затем отвел глаза и уставился в угол комнаты.
Я смутно чувствовал, что снова, как и давеча, нависла опасность, но реагировать больше не мог. На миг я заколебался. Я на секунду спросил себя. несильнее ли рассудка зов крови, не влечет ли меня неудержимо к Ричарду вся моя негритянская наследственность, несмотря на рефлексы, приобретенные годами общения с белыми. Да нет. Этого не может быть, абсурд какой-то. Я был связан с белыми всеми крючками, как бы прикрепившимися к моей коже, всеми привычками, самой их непринужденностью со мной, чувством, что среди них я «у себя дома». Шейлой, моим сыном, который получит хорошее воспитание, поступит в колледж и преуспеет в жизни, станет богатым и уважаемым, обзаведется кучей черномазых слуг и собственным самолетом.
— Послушай-ка, Ричард, если я дам тебе сто долларов, даешь мне слово, что вернешься в Чикаго и оставишь меня в покое?
— Клянусь Господом, который слышит нас,— сказал Ричард вставая.— Только на сто долларов долго мне не продержаться.
— Буду посылать тебе деньги каждый месяц,— сказал я, еле сдерживаясь.
Почему я не решался раздавить его в лепешку? Почему я не бросился на него, чтобы раз навсегда от него избавиться? Я сам не понимал, что испытываю. У меня было ощущение, что я стою на краю пропасти. Вот чуть-чуть сместится ритм времени, и равновесие нарушится.
— Сколько? — спросил Ричард. Девка на диване не шевелилась. Она глядела на нас блестящими глазами, а потом сделала мне знак. Монотонные шаги в коридоре.
— Буду посылать тебе деньги,— повторил я, еле сдерживаясь.
Мне хотелось думать о другом, надо было думать о другом.
— Я должен дагь пятьдесят долларов моему приятелю,— сказал Ричард.— Из ста немного останется…
— Позови его.
Он вышел и привел его.
— Уходи теперь,— сказал я тому типу.
— Ладно,— ответил он.— Но не думайте, что вы хитрее других.
Мне не хотелось причинять ему боль, но откатился он метра на два.
— Вставай,— сказал я.
Девицы глядели, ни слова не говоря, и я слышал как они тяжело дышат.
— Возьми вот двадцать долларов и проваливай,— сказал я, доставая бумажки из кармана,— а если я еще когда-нибудь увижу твою рожу, то ты себя потом в зеркале не узнаешь.
— Давайте деньги,— сказал он.— Больно мне надо еще раз вас видеть, да и его тоже.
Он затолкал бумажки в карман и вышел. В коридоре послышались его шаги, а потом наступила тишина.
Девка встала с дивана, совсем голая, и закрыла дверь. Она подошла к Ричарду и села на стол. Я почувствовал ее терпкий и горячий запах. Она странно смеялась и смотрела на меня.
Что мне делать? Убить Ричарда? Я видел обеих девок, худощавое тело моего брата и его затаившийся взгляд. Ужасный запах ударял мне в голову и от этого все во мне тряслось, Я представил себе мои руки на этой жилистой крепкой шее и крики девиц. Конечно, надо было избавиться от него, и уж не деньгами на Чикаго. Ясное дело. Но нечего делать, если и девок заодно не убрать. Ладно, придется пойти на это.
— Сходи за виски,— сказал я той из двух, что была еще одета.— Как тебя звать?
— Энн,— сказала она.
— А меня Салли,— сказала другая.
Она смотрела на меня снизу вверх и смеялась, чуть склонив голову на плечо, а ее круглые крепкие ляжки слегка расплющились на шершавой поверхности стола. Капельки пота стекали с ее подмышек на крепкие ляжки. Она слегка изменила позу. Теперь я видел низ ее голого живота, едва покрытый легким вьющимся пушком, чуть темнее кожи. Я закрыл глаза и представил себе, как моя ладонь сжимает плотную выпуклую массу ее лобка. Я почувствовал, что начинаю оступаться, проигрываю игру. Я напрягся и еще раз попытался представить себе мое падение и гибель, Шейлу, сына, крах моей мечты. Нет, Ричард с его тощей шеей и порченными руками вовсе не серьезная угроза моему положению. Запах этих двух негритянок как бы истекал отовсюду: из грязных стен, из поблекшей потрескавшейся краски, от холодного влажного пола, допотопного дивана, стола, от ног этой девки, от ее нетерпеливо напрягшейся груди, ляжек и тугого горячего треугольника, который я сейчас расплющу всем своим весом…
Ричард потянулся и вновь положил локти на стол. Салли посмотрела на него с настоящей нежностью и погладила ему волосы. У нее были длинные, легкие, проворные пальцы, и я уже представлял себе их на моем теле. Энн отправилась за виски с пятью долларами, что я ей дал. Я выпью виски. Я вновь встретил холодный и жесткий взгляд Ричарда. Он-то ждал не виски, он денег хотел.
Мне было то страшно, то нет. Половое возбуждение, овладевшее мной, мешало сосредоточиться на возможных последствиях присутствия Ричарда в городе, хотя эта тревога неотступно преследовала меня уже многие дни. Я думал об этом теперь лишь вспышками, время от времени. Я видел лишь два тела на потрепанном диване: мое и Салли. Ричард следил за мной.
Я подошел к столу. Мне было достаточно лишь одного жеста, чтобы дотронуться до Салли.
Жест этот сделала она. Встала, тесно прижалась ко мне, взяла мою правую руку и приложила к своей острой груди. Ричард не шевелился. Я услышал, как открылась дверь. Вошла Энн, заперла дверь на ключ и поставила бутылку на стол. Ричард схватил виски, поколебался, но откупорил, и я увидел как он жадно пьет.
Энн тоже поджидала бутылку и улыбнулась, когда наши глаза встретились. Я чувствовал, как трется и извивается Салли, и не осмеливался думать о ней. Вдруг она высвободилась и помогла мне стащить плащ. Шляпу я положил рядом.
Ричард оторвался от бутылки и протянул ее Энн. Она взяла ее, выпила, а затем наступила моя очередь. Тем временем она и Салли стягивали с меня одежду. Ричард рухнул на стол, уронив голову на локти. Я понес Салли на диван. Она держала бутылку. и отдала ее мне пустой. Я ласкал губами ее зернистую кожу, втягивал горьковатую влагу ее пота, хотел вгрызться в ее плоть. Она притянула меня к себе и направила мою голову. Я почувствовал как она предлагает себя, открывается, когда я ее целую, а в это время Энн прижалась ко мне. Я овладел ей грубо, она чуть не закричала. Наши тела дымились в холодном воздухе комнаты, и я забыл, что у меня белая кожа.
VI
Когда мне удалось высвободиться из переплетения тел, все мое собственное тело болело, а голова разламывалась. Голова Салли безжизненно моталась и опять упала, когда я попытался усадить ее на край дивана. Она приоткрыла глаза, смутно улыбнулась и вновь их закрыла. Энн отряхивалась, словно вылезшая из воды собака, и меня потрясла упругая грация ее фигуры манекенщицы, длинной и тонкой, с высокими, маленькими грудями н хрупкими, нежными косточками. Ее движения были мягкими, как у дикого зверя. Шейла потягивалась точно так же.
Шейла. Я посмотрел на часы. Что подумает Джим? Ник… Ладно, Ник ничего не скажет. Я уставился на стол с внезапно нахлынувшим страхом. Моя одежда валялась рядом, а Ричард спал, уткнув лицо в согнутые руки.
У меня при себе не было ста долларов… Придется еще раз вернуться. Но прежде нужно… а почему бы не воспользоваться сном Ричарда?
Я встал, размялся. Все шло отлично. Отупение быстро развеивалось. Две девки — лучшее противоядие от виски. Салли спала с открытым ртом. Меня охватило отвращение, и я понюхал свои руки. Все мое тело пропиталось их запахом. Я вздрогнул, но когда я увидел охрового цвета тело второй девки, беззаботно одевавшейся и напевавшей какую-то песенку, мне опять ее захотелось. Я чувствовал ее плоть на моей плоти, жгучую и тесно прижимающуюся. Но меня преследовала мысль о лице Шейлы, ее волнистых светлых волосах, пунцовых ее губах я пронизанной голубыми венами коже ее нагой груди.
Я не хотел давать сто долларов Ричарду. Он спал. Мне оставалось лишь уйти.
Я дотянулся до одежды и натянул ее. Неплохо было бы принять душ, но надо было поторапливаться. Вернуться к Нику, заступить на работу. И то счастье, что все это случилось днем. Во второй половине дня я обычно не был занят.
Как избавиться от этого запаха? И думать нечего, чтобы Шейла ничего не заметила. Понемногу ко мне возвращалось четкое осознание моего положения, и я чувствовал, что опять начинаю все нормально ощущать. Я впитывал в себя новые, тем более что сильные, впечатления.
Ричард не шевелился. Он и в самом деле крепко спал. Я протрезвел. Я снова стал думать здраво. Слишком здраво. Ни на шаг я не продвинулся. Просто поддался влечению. Все мужчины хотят переспать с негритянкой, все белые мужчины, как и я. И не в расе тут дело. Обыкновенный рефлекс. Всегда думаешь, что с ними будет по-другому.
Так оно и было, по правде говоря.
Я сжал кулаки. Я совершенно сбился с толку. Какой-то замкнутый круг. Энн наблюдала за мной лукаво и удовлетворенно.
— Когда ты вернешься? — шепнула она.
— Никогда,— грубо ответил я.
— Не хочешь больше видеть Ричарда?
Она подошла к нему, чтобы разбудить, ясное дело. Я остановил ее жестом.
— Не трогай его,— сказал я сухо. Она повиновалась и застыла на месте.
— А почему не хочешь вернуться? — сказала она.
— Я ему не брат. И цвет его мне не нравится. Не хочу его видеть.
— А мой цвет тебе нравится? — спросила она с улыбкой.
Мое тело испробовало каждый миллиметр ее плоти и помнило о ней необычайно четко и ясно.
— Я белый,— сказал я.— Не хочу с вами знаться. Она пожала плечами.
— Сколько белых живут с негритянками. Здесь тебе не Юг, мы все-таки в Нью-Йорке.
— Без вас обойдусь,— сказал я.— Мне и так хорошо. Не хочу, чтобы кодла черномазых мной пользовалась.
Она все улыбалась, а мной овладевал гнев.
— Обойдусь без вас троих,— сказал я.— Я вас ни о чем не просил. Вам лишь бы меня шантажировать.
Вроде как я защищаюсь, хотя никто на меня и не нападал. Да разве эти три безобидных существа могут на меня напасть?
— Мы из разных миров,— сказал я,— которые сосуществуют, но встретиться не могут. А если и встречаются, то получаются лишь несчастье и гибель. И для одного, и для другого.
— Ричарду нечего терять,— сказала она. Угрожает Энн или просто делает вывод? Я подумал о том, что их связывает всех троих: Энн, Ричарда и Салли.
Она опять спросила:
— Когда ты снова придешь?
Она задрала юбку до самых бедер, чтобы поправить чулок, больше, чем требовалось. Я увидел тени на ее коже и решил, что лучше будет мне уйти. Я бесшумно обогнул стол и внимательно прислушался к дыханию Ричарда-
— Дай мне денег,— сказала Энн тихо. — Ричарду надо поесть.
— А тебе? — сказал я.— Ты что, не ешь?
Она помотала головой.
— Мне деньги не нужны. И так дают все, что надо.
Я стоял в смущении. Отчего? Я порылся в кармане, вытащил бумажку.
Оказалось, что это десять долларов.
— На,— сказал я.
— Спасибо, Дан. Ричард будет рад.
— Не называй меня Даном.
— Почему? — тихо спросила она.
Почему? Откуда ей знать, что Шейла говорит мне «Дан» точно так же, чуть врастяжку. Тем хуже для нее, могла бы догадаться.
Я покинул комнату, не задерживаясь. Энн и не пыталась меня удержать. Я шел по сырому коридору. Я был весь возбужден разными впечатлениями, которые все смешались и привели меня почти в физическое помешательство. Я вдруг испытал такое острое ощущение необходимости все изменить, бросить квартиру, нанять другую, спрятаться, что лицо мое покрылось потом. Меня охватила какая-то тревога, тревога затравленного человека. Больше того, тревога зачарованной жертвы, покорной своему палачу и заигрывающей с ним. Вам никогда не приходилось видеть мышь в тот момент, когда кошка убирает лапу с ее малюсенькой спинки? Она не шевелится, даже не пробует убежать, а кошка опять наносит удар лапой, и он кажется ей легче ласки, любовной ласки, выражающей любовь жертвы к своему мучителю, который платит ей тем же.
Что там говорить, Ричард меня любит. Так когда же ударит лапой? Но обычные мыши не умеют и не могут защищаться. Д у меня есть кулаки и пользоваться револьвером я тоже умею.
Никогда не знаешь, но это может пригодиться…
VII
В этот вечер я долго у Ника не задерживался. Устал, больше морально, чем физически, и все эти кретины, игравшие и напивавшиеся каждый вечер одним и тем же манером, вызывали во мне отвращение сильнее, чем обычно.
Меня мучили тревожные мысли, смутные, словно тени, и судьба, очевидно, сжалилась надо мной, потому что ночь окончилась быстро и без эксцессов. Я очутился в полном одиночестве на улице, сверкающей от желтого света. Я шел рядом с тенью, поворачивающейся, словно секундная стрелка, всякий раз, как я проходил под следующим фонарем. Город копошился в темноте, был слышен его ни на миг не смолкающий гул, и я убыстрял шаги. Меня толкало нетерпеливое любопытство, влекло к Шейле.
Я не сразу прошел в спальню. Сначала я тихо заглянул в ванную, окно которой было открыто. Разделся и полез под душ, но странное чувство, овладевшее мной, сопротивлялось холодной воде сильнее опьянения, я это помял, вытирая холодную кожу полотенцем.
Я там и бросил одежду и пошел к Шейле. Она спала, совсем сбросив одеяло. Пижама распахнулась, обнажая ее безупречную грудь, а расплетенные волосы закрывали почти все лицо. Я растянулся рядом с ней и обнял ее, чтобы поцеловать, как каждый вечер. Не открывая глаз, она, полупроснувшись, отвечала на мои поцелуи, а потом отдалась моим нетерпеливым рукам, и я раздел ее догола. Она упорно не размыкала век, но я знал, что ее глаза откроются, когда я раздавлю ее всем своим весом. Я ласкал ее прохладные свежие руки и плавную округлость бедер. Она бормотала нежные неясные слова, подчиняясь моей ласке.
Я все обнимал ее, поглаживая теплое крепкое тело. Прошло несколько минут. Она, конечно, ждала, что я овладею ей, но я и не шевелился. Я ничего не мог поделать. Шейла еще ничего не почувствовала, а я уже понял, что холоден к ее поцелуям, что ее плоть не возбуждает меня, что все, что я делаю, это только машинально, в силу привычки. Мне нравились ее фигура, крепкие длинные ноги, золотистый треугольник живота, коричневые мясистые соски круглых грудей, но я любил их безучастной, инертной любовью, как любят фотографии.
— Что с тобой, Дан? — сказала она. Она произнесла это, не раскрывая глаз. Ее ладонь, лежавшая на моем плече, спустилась ниже по моей руке.
— Ничего,— сказал я.— Много было работы сегодня.
— У тебя каждый день много работы,— сказала она.— Ты меня сегодня не любишь?
И прижалась еще сильнее, а ее рука принялась искать меня. Я тихонько высвободился.
— Я о другом думаю,— сказал я.— У меня неприятности. Ты уж прости.
— Неприятности с Ником?
В ее голосе не было ни малейшего интереса к моим неприятностям. Она точно знала, чего хотела, а была обманута в своих надеждах. Я ее прекрасно понимал. Я старался думать о чем-нибудь возбуждающем, попытался вообразить тело Шейлы. когда мы занимаемся любовью, ее полуоткрытый рот, поблескивающие зубы и слабое, похожее на воркование, похрипывание, которое она издавала в такой момент, мотая головой то влево, то вправо, а руки ее царапали мне спину и бедра. Шейла ждала. Она еще не до конца проснулась, но уже вполне понимала, что случилось что-то неладное.
— Да,— сказал я.— Неприятности с Ником- Он считает, что я ему обхожусь слишком дорого.
— Сам виноват, что у него мало клиентов,— сказала Шейла.
— Не мне же ему об этом говорить.
— Ты предпочитаешь заниматься клиентками, от которых все равно никакого дохода.
Она отстранилась от меня, а я даже и не попытался притянуть ее обратно. Я плохо себя чувствовал, был встревожен и тщетно продолжал копаться в памяти в поисках возбуждающих сцен. Передо мной вставали вечера у Ника, девки, которыми я овладевал в телефонных будках — брюнетки и блондинки, общение с которыми как бы прибавляло мне сил.
Эти короткие встречи с женщинами, которые меня не любили и видели во мне лишь то же самое, что я в них — удобного, натренированного в любви партнера,— не только не изнуряли меня, но даже обычно усиливали влечение к Шейле, будто я чувствовал, что мое и их желание — лишь физическая потребность, и от того я еще сильнее тянулся к этой женщине, которую любил всей душой.
Ничего себе душонка у вышибалы из заведения Ника!..
Мое тело оставалось холодным и вялым. Встревоженные мускулы прыгали под судорожно сжимающейся кожей, словно звери.
— Шейла…— прошептал я. Она не ответила.
— Зря ты на меня обижаешься, Шейла.
— Ты пьян. Оставь меня.
— Я не пил, Шейла, честное слово.
— Уж лучше бы напился.
Она говорила тихо, сдавленно, едва не плача. О, как я ее люблю, Шейлу.
— Это все чепуха,— сказал я.— Только бы ты мне верила. Может, я зря так разволновался…
— Даже если бы Ник тебя ограбил, Дан, это еще не причина, чтобы меня презирать.
Я безуспешно попытался сделать еще одно усилие, чтобы почувствовать возбуждение, вообразить эротические сцены, развеять нездоровый ступор, приковавший меня, бессильного, к простыням нашей кровати. Сколько раз я занимался любовью с Максиной и ей подобными. Сколько раз я возвращался домой в спокойном состоянии духа, радуясь увидеть жену, радуясь, что могу удовлетворить ее, ведь всякий раз ее безупречное тело придавало мне новые силы.
Но сейчас я не мог. Совсем ничего не мог.
— Шейла,— сказал я,— прости меня. Не знаю, что ты думаешь, что навоображала, только тут не в женщине и не в женщинах дело.
Теперь она плакала. Слабые, короткие всхлипы.
— О, Дан, ты меня больше не любишь. Дан… Ты…
Я наклонился к ней. Я поцеловал ее. Я сделал все, что мог. Есть женщины, которых удается так успокоить, и я искренне хотел, чтобы Шейле было хорошо, но она резко оттолкнула мою голову и закуталась в простыню, словно укрываясь от моих посягательств.
Я ничего не сказал. В спальне было темно. Я прислушивался. Всхлипы стихли и по ровному спокойному дыханию я понял, что она уснула.
Я осторожно встал и пошел опять в ванную. Моя рубашка висела на стене. Я взял ее и стал обнюхивать.
Запах Салли и Энн еще не выветрился. Я почувствовал, как все мое тело напрягается.
Я бросил рубашку и провел руками по лицу. Запах почти развеялся, но что-то смутное и терпкое от него осталось. Я вновь мысленно увидел Энн и Салли, наши переплетенные тела в сыром подвале гарлемского кабачка.
Рядом в спальне спала Шеила. Я никогда не задавал себе вопроса, изменяю я ей или нет, когда удовлетворяю свое желание с девками у Ника, когда лезу под юбки проституткам в машине под самым носом их клиентов. Но сейчас я понял, что поступал плохо, непростительно, предавал ее духом, и вот мое тело оставалось бесчувственным к ее плоти.
Я попытался успокоиться. Ладно, возможно, что переспать с двумя негритянками утомительнее, чем с белыми, и мне просто-напросто нужно передохнуть. Но мое напряженное тело говорило о другом, и образы, приходившие мне на ум, отнюдь не были похожи на синие умиротворяющие озера.
Я залез в ванну и потянул цепочку душа. Опять ледяная вола, но на этот раз, чтобы успокоиться.
Ведь я даже не смел воспользоваться моим состоянием, пойти разбудить Шейлу и развеять ее подозрения.
Мне было страшно. Я боялся, что сейчас сравнение окажется не в ее пользу. Я вышел из ванны сломанным больше морально, чем физически. Все мое тело ныло.
Я опять залез в постель. Я лежал в темноте, чем-то травмированный. Я боялся слишком хорошо понять чем. В конце концов сон овладел мной.