АКМ

Дмитрий Александрович Пригов

Советские тексты

  • Картинки из частной и общественной жизни
  • Пятая тысяча или Мария Моряк Пожарный Еврей и Милицанер
  • Представители красоты в русской истории и культуре
  • Картинки из частной и общественной жизни
    1979

    Предуведомление

    Приятно быть правильно понятым, т. е. в ту меру серьезности, которую ты приписываешь предмету разговора. К примеру, как: — Ты шутишь? — Нет, я серьезно.— А-а-а… По сему поводу и возникают дополнительные тома к сочинениям, которые иногда становятся основным пафосом остатка жизни. В моем же, скромном, случае, возникают предуведомления, вернее, они делают вид, что они предуведомления, на деле же — они продукт той же последующей страсти быть правильно понятым. Вот так я однажды, в некоторой объяснительной поспешности обозвав себя «советским поэтом», понял, что всякое объяснение обречено быть точкой на том же векторе, который именно и требует объяснения. Объяснив себя «советским поэтом», я получил в ответ иновекторные реакции, соответствующие понятию: советское — значит лучшее, или прямо противоположному.

    Теперь, поняв, что надо собственно объяснять, я попытаюсь быть более строгим хотя бы в сфере отграничения терминологии от ненужных ассоциаций. Желая вернуть термину «советский» его историко-географическое значение, решил я обозначить себя как «эсэсэсэровского поэта» (и если при этом опять-таки возникает чисто звуковая ассоциация со словом «эсеровский», то это должно быть отнесено к сходству фонетических основ, породивших эти определения, что само по себе интересная тема, но не моя).

    Желая дальше определить себя среди других возможных эсэсэсэровских поэтов, определил я свой стиль как соввитализм. Уже из двух составляющих можно понять, что он имеет отношение к жизни (в данном случае термин «витализм» взят именно для акцентирования некоего всеобщего и всевременного значения понятия жизнь), и к жизни именно советской. Т. е. этот стиль имеет своим предметом феномен, возникающий на пересечении жесткого верхнего идеологического излучения («верхний» в данном случае чисто условное понятие, принятое в системе философских и социологических учений) и нижнего, поглощающего, пластифицирующего все это в реальную жизнь, слоя жизни природной. Наиболее верное и точное определение этого феномена появилось, кстати, в самое последнее время — «реальный социализм». И если научно-коммунистическое и диссидентское сознание акцентируют свое внимание на понятии социализм, уже в нем самом, в самом заявлении его определяя его реальность или нереальность (т.е. реальность со знаком минус), то мы (в смысле я) отдаем предпочтение определению «реальный социализм» как феномену, коррелятом которого в сфере нашего искусства (т. е. моего) служит соввитализм. Т. е. еще проще, как Советское Шампанское есть ни шампанское, ни советское, а именно Советское Шампанское.

    И еще, если в плане духовно-экзистенциальном можно вполне не совпадать (даже умышленно) со своим временем, то в плане языково-исторически-бытийном это несовпадение грозит деятелю искусства быть мертвородящим.

    Стояли дни весенние
    Но не сейчас — давно
    Я был обычный юноша
    Мечтал я о любви
    И вот она случилася
    Но не сейчас — давно
    И я — давно не юноша
    Давно не до любви
    Но снова дни весенние
    И кажется, спроси —
    Я снова, снова юноша
    Спроси меня, спроси!

    Гамлет, мой миленький дружок
    Что приключилось в королевстве?
    Убийство, говоришь? — так если
    Убийство — очень хорошо!
    Так подними народных масс
    Непобедимое восстанье
    Они еще узнают нас!
    Узнают, что такое — Пригов!
    Когда сотрем их в порошок
    И знамя красное воздвигнем
    Вот так-то, Гамлет, мой дружок —
    И вся интрига

    Сижу я в зале ресторанном
    Прислуживает человек
    И думаю, как это странно
    Ведь я ж советский человек
    А вот сижу, как в древнем Риме
    То унеси, подай мне то
    Как все-таки неистребимо
    В людях эксплуататорство

    Вот новое постановленье
    Об усилении работы
    Его читает населенье
    И усиляет те работы
    Его ничто не удивляет
    Но усиляя те работы
    Попутно эти ослабляет
    И дисгармонью устраняет
    Между Работой и работой

    Два скульптора стоят перед стихией —
    В их мастерской вдруг прорвало сортир
    И жижа ползает между творений
    Так в верхний мир ворвался нижний мир
    Меж двух миров, обоим не ровня
    Они стоят, не по себе им стало —
    Вот верхний мир сорвется с пьедестала
    И их расплющит столкновенье сил

    Крыса в домике моем
    Поселилась как хозяйка
    Что там ночью! — даже днем
    Ходит, косится свирепо
     
    Непонятная внутри
    Словно страшный бог дикарский
    Может две их, может три
    Может там их многобожье
     
    Подложу-ка я в ответ
    Ей отравленное сало
    Скушает — приму обет
    Настоящему я Богу

    Ах ты, гадина такая! —
    Крысе говорит Мария
    Бродит вкруг нее с поленом
    Крыса щерится, на стену
    Прыгает прыжком опасным
    Падает, кричит ужасно:
    Дай уйти! Не то я внуков
    И детей перекусаю! —
    Ах ты, гадина! — Мария
    В череп ей бревно бросает
    Крыса падает на землю
    И кричит как поросенок
    Ах ты, гадина такая!
    Дети плачут сквозь просонок
    Крыса плачет умирая

    Всего за полтора рубля
    Проводишь целый день на юге
    В соседстве ласковой подруги
    Тоже за полтора рубля
    В смысле — не стоимость подруги
    А пребывание на юге
    Ей стоит полтора рубля
    А сколько стоит вам подруга —
    То не зависит уж от юга

    Малолетняя женщина бродит по пляжу
    В окружении собственных женских частей
    Только что объявившихся и для куражу
    То потянется, то пробежится быстрей
     
    И не знает она, что вот эти вот части
    Приведут ее скоро бог знает куда
    А пока они ей — для игры и для счастья
    И пока еще даже чуть-чуть для стыда

    Он в городе, кажется. Мирном
    Ракетный простой офицер
    В Москву он приехал по делу
    И здесь полюбил не в пример
     
    Но что он в Москве среди мирных
    И занятых делом людей!
    Война разве только случится —
    Тогда он, конечно, герой

    Словно в Замбии расист
    С обагренными руками
    И безумен и рысист
    Я гонюсь за тараканом
     
    Только пользы! — наши дни
    Сочтены — пора признаться:
    Где расправимся с одним
    Там уж трое народятся

    К событиям в аэропорту
    им. Дж. Кеннеди

    1

    На этого бы Годунова
    Да тот бы старый Годунов!
    Не в смысле, чтобы Сталин снова
    А в смысле, чтобы ясность вновь
     
    А то разъездились балеты —
    Мол, какие славные мы здесь!
    Давно пора бы кончить это
    Какие есть — такие есть

    2

    Людмила Власова, оставив мужа
    К отчизне прилепилась всей душой
    Отчизна, ясно, что магнит большой
    Хотя и не всегда удачный
    Но здесь вопрос совсем иных традиций
    Иных законов, прав и ремесла
    Муж — это точка: ясно, где лепиться
    В отчизне ж разных точек — несть числа

    Бывает — рабочий, а чистый подлец
    Бывает — художник, а честный, достойный
    Бывает — член Политбюро, наконец
    В отдельных поступках не очень достойный
     
    Жизнь много сложней чем любой приговор
    Какими же мерками мерить полезем
    Когда бы всяк честный был столь же полезен
    У нас не случился б про то разговор

    Пятая тысяча или Мария Моряк Пожарный Еврей и Милицанер
    1980

    Предуведомление

    Формирование всякого сборника окончательно определяется для меня рождением его названия и возникновением предуведомления, Если название обыкновенно выплывает где-то в середине написания сборника и в какой-то мере само конструирует остатную часть, то предуведомление уже есть ретроспективный взгляд на сотворенное, свидетельство не его эстетической ценности, но причастности к моей судьбе. (Кстати, именно по этой границе проходит различение официальной и неофициальной поэзии. Вроде бы и там и там есть таланты, и там и там есть стихи — но цена платится за них разная. Кстати, хотя и эмиграция платит тоже цену немалую, но иную, не нашу, наша местная валюта неконвертируема. Но это вопрос сложный и ответственный, и не здесь о нем говорить.) Так вот, сборник порешился, с предуведомлением все ясно, обратимся к названию. Пятая тысяча — это просто констатация того, что написано четыре тысячи стихотворений и пошла пятая. Встает вопрос, не только перед опытным читателем, но и предо мной самим — зачем столько? Вглядываясь в написанное (т. е. прожитое), понимаю, что количественную сторону этого предприятия объяснить решительно не в состоянии (наверное, чтобы жить). Не могу объяснить и само побуждение писать (наверное, тоже, чтобы жить). Но как писать? Как писать именно мне? Как писать именно мне и именно в это время? Могу заметить, что я (как и еще некоторые в русской культуре) всеотзывчив и болтлив. И в соответствии с этой слабостью, а может быть, не совсем слабостью, все мои усилия были направлены, вернее, сконцентрированы осмысленно и интуитивно на отыскании такой системы, в пределах которой и в стилистике которой можно было бы болтать обо всем, о чем болтается с друзьями, со встречными, на собраниях, в книгах и в газетах. Удалось? — в какой-то мере. Во всяком случае, я не чувствую в себе никакого явного количества остатного, гниющего, неиспользованного языкового материала. Для себя, со всеми возможными и очевидными оговорками, я старался разрешить интонационную задачу пушкинской поэтики. И в результате вышеупомянутого количества на пределах ограниченной поэтической судьбы возник достаточно насыщенный интонационный раствор. И естественным следствием (возможно, спровоцированным не только внутренними свойствами моей стиховой деятельности, но и общими закономерностями бытования культуры в обществе) было возникновение кристаллических образований в этом растворе. Т. е. интонация стала местами свертываться в знак (как в ортогональных проекциях линия свертывается в точку, а плоскость — в линию). Об этом, собственно, и есть вторая часть названия сборника. Распределение в сборнике этих образований, могущих быть выделенными и в отдельный цикл, сознательно и в соответствии с естественным принципом их возникновения, случайно и неравномерно. Будет ли этот процесс кристаллизации определять дальнейшее мое творчество и приведет ли к образованию окончательно жесткой структуры — не берусь судить. На то и есть судьба. На то и есть свобода поэта и читателя встречаться на перекрестках судеб личных и всенародных.

    Дело к вечеру идет
    Уже праздный и лукавый
    Честный и трудолюбивый
    Усмиряется народ
     
    Да и ты, душа моя
    Занятая слов слияньем
    Уже дремлешь под влияньем
    Своего веретена
     
    Но не спи! Терзай себя
    Беспокойными перстами
    Вот народ — он завтра встанет
    И правды потребует с тебя

    Не прыгай Пригов супротив
    Всеобщего прыжка
    А то будет как в прошлый раз
    Иль в позапрошлый раз
    А что там было в прошлый раз?
    И в позапрошлый раз?
    А было то, что был прыжок
    Всеобщего супротив

    Пожарный зданье поджигал
    И весь как зверь дрожал он
    Милицанер его держал
    Его увещевал он
     
    Я понимаю, твоя страсть
    Нездешнего отсвета
    Но здесь ведь люди, им ведь жить
    Им не понять ведь этого
     
    И там стоял один еврей
    Или их было много
    И он уж точно был злодей
    Или их было много

    Конфеточку нарезывает он
    И на хлеб кладет
    О, деточка болезная
    Послевоенных лет
     
    Когда бы то увидел
    Какой капиталист
    То он при этом виде
    Весь задрожал б как лист
     
    Вот детка человечая
    Насекомая на вид
    Головкою овечею
    Над сладостью дрожит

    Вымою посуду —
    Это я люблю
    Это успокаивает
    Злую кровь мою
     
    Если бы не этот
    Скромный жизненный путь
    Быть бы мне убийцей
    Иль вовсе кем-нибудь
     
    Кем-нибудь с крылами
    С огненным мечом
    А так вымою посуду —
    И снова ничего

    Письмо японскому другу

    А что в Японии, по-прежнему ль Фудзи
    Колышется, словно на бедрах ткань косая
    По-прежнему ли ласточки с Янцзы
    Слетаются на праздник Хокусая
     
    По-прежнему ли Ямотото-сан
    Любуется на ширмы из Киото
    И кисточкой проводит по усам
    Когда его по-женски кликнет кто-то
     
    По-прежнему ли в дикой Русь-земле
    Живут не окрестясь антропофаги
    Но умные и пишут на бумаге
    И, говорят, слыхали обо мне

    Ты помнишь, как в детстве, Мария
    Мы жили в деревне одной
    Со странным каким-то названьем
    Уж и не припомню каким
     
    Ты помнишь, гроза надвигалась
    Нет, нет — это в смысле прямом
    А в сталинском и переносном
    Тогда миновала уже
     
    И были мы дети, Мария
    Коли угрожала нам смерть
    То вовсе не по разнарядке
    А в виде подарка как бы
     
    И жизнь тоже в виде подарка
    На самый различный манер
    По-прежнему нам угрожает
    Но мы не боимся ее

    Вот цветочки полевые
    А над ними в высоте
    Пролетают кочевые
    Облака, да уж не те
     
    Что бывало пролетали
    Вниз глядели на цветок
    Те наверно уж в Китае
    Если ветер на Восток
     
    Так и мы вот проживаем
    Глядь — а жизнь уже не та
    А та жизнь уже в Китае
    Да и там уж прожита

    А ну-ка, флейта, пыли средь и зноя
    Подруга Первой Конной и Второй
    Сыграй нам что-нибудь такое неземное
    Что навсегда б взошло над головой
     
    Сыграй-ка нам про воински забавы
    Или про страшный подвиг трудовой
    Заслушаются звери, встанут травы
    И люди лягут на передовой

    Пожарный — в Первой Конной служил
    Милицанер — во Второй
    Еврей комиссаром там памятным был
    И в Первой и во Второй
     
    Моряк же все время перебегал —
    То в Первую, то во Вторую
    Мария со знаменем шла впереди
    Кожанка грудь обнимала тугую
     
    Пронеслось все. Пожарный в подполье ушел
    Моряк же дальше помчался
    Еврей потихонечку отошел
    Но где-то рядом остался
     
    Мария же знамя и револьвер
    Ремни и кожанку сняла
    И передала их Милицанеру
    Сама же на небо ушла

    Восток — он все время на Запад глядит
    А Запад — глядит на Восток
    А кто это там посередке сидит? —
    А это сидит СССР
     
    Глядит он на Запад — сомненье берет
    Глядит он тогда на Восток
    Восток его тоже к себе не берет
    Да не очень-то и нужен — Восток
     
    Вот он на себя как на центр глядит
    Он центр и есть — СССР
    Восток на окраине где-то сидит
    А Запад уж и вовсе — незачем

    Когда умру: Вот — скажут — умер Пригов
    А как живу — все слышу приговор:
    Какой он — Пригов?! Этот Пригов — вор!
    Он жизнь ворует для интригой
     
    А что мои интриги, если взять —
    Ну, дураком кого-то обозвать
    Ну, попрекнуть Орлова дочкой
    Все ж для других, а для себя — ни строчки

    Когда я в армии служил
    Мой командир меня любил
    За то, что храбрый был и смелый
    Шутник я был, танцор я был
    Хоккей смотрел, поделки делал
    Стихи писал, жену любил

    Представители красоты в русской истории и культуре
    1979

    Предуведомление

    Как говорится, в красивом теле — красивый дух. Красиво говорится. И вправду, если внешняя человеческая красота и гармоническое сочленение частей тела и лица являются не просто оболочкой, шкурой, но закономерным выражением красоты и гармоничности духа (при несомненных достижениях носителей ее в какой-либо сфере русской истории и культуры), то данный список должен заставить нас по-новому взглянуть на привычную иерархию, сложившуюся по самостийным и необоснованным законам, иерархию имен русской истории и культуры. А взятый целиком лист имен представляет собой взгляд на русскую историю и культуру с точки зрения красоты.

    1. Самый красивый русский царь Николай II

    2. Самый красивый русский святой Димитрий

    3. Самый красивый русский патриарх Филарет

    4. Самый красивый русский полководец Багратион

    5. Самый красивый русский политический деятель Плеханов

    6. Самая красивая русская политическая деятельница Рейснер

    7. Самый красивый русский революционер Бауман

    8. Самая красивая русская революционерка Арманд

    9. Самый красивый русский философ Карсавин

    10. Самый красивый русский ученый Лебедев

    11. Самый красивый русский поэт Надсон

    12. Самая красивая русская поэтесса Павлова

    13. Самый красивый русский писатель Гаршин

    14, Самый красивый русский живописец Левитан

    15. Самый красивый русский скульптор Шимес

    16. Самый красивый русский композитор Френкель

    17. Самый красивый русский актер Кторов

    18. Самая красивая русская актриса Райх

    19. Самый красивый русский певец Лемешев

    20. Самая красивая русская певица Образцова

    21. Самая красивая русская балерина Карсавина

    22. Самый красивый русский танцовщик Лиспа

    23. Самый красивый русский хоккеист Якушев

    24. Самый красивый русский футболист Воронин

    25. Самый красивый русский шахматист Карпов


    Самый красивый русский человек Христос

    ВПЕРЕД