Часть I.
Потомственный Маргинал
В этой жизни я вместе с многими. Я был миллионером, безработным, отвисал на дурке, печатался в прессе. Это крутой Пресс. Я всегда видел, что происходит вокруг меня. Какая-то хуйня забирала меня больше — какая-то меньше. Я адаптировался вместе с многими. После безболезненного отделения Украины все её болезни повылазили наружу. Я тоже охуевал с этих неповторимых миллионов, деньги вдруг стали вырождаться, а попс стал единственной любовью для всех. Мне никогда не нравилось греть яйца на одном доходном месте; может быть, поэтому я последнее время считаю каждую ебучую копейку, чтобы жить. Средний читатель, ты меня поймёшь. Ни для кого не секрет, что морали больше не стало, остались только засаленные жаркими руками декорации. Те хитрожопые пиздаболы, что вовремя выебнулись и добрались к власти, теперь заняты материальным накоплением и, как всегда, видели ближних своих на хую. Государство — это те, кто сегодня хапает охуевшей здоровенной ложкой откуда только можно. Добра и зла нет, есть только зловонная стабильность и хитровыебанный прогресс, а всё, что материально, — абсолютно всё это, — можно купить. Это не сложно, надо только совершить Работу. Я свою всё ещё делаю — чем дальше, тем лучше. Это — повод моему оптимизму, когда я выхожу на уродливые улицы ещё одного голимейшего города, так похожего на мой родной; когда я вижу в толпе страх и самоунижение; когда пьяные пролетарии с пустыми карманами валятся на лёд с расстёгнутой ширинкой; когда каждого третьего можно недорого купить вместе с его говном; когда никто ни во что не въезжает и все тупо проедают жизнь. Вот в такой обстановке приходится работать. Послушай, средний читатель, ведь социализма больше не будет, даже города переименованы. Украина вертит перед ЕЭС своей голой жопой, но для европейцев это всего лишь стриптиз. Супружеское ложе маячит где-то во вневъебенном будущем. Мировой капитализм знает только одно — собственность на любую форму материи. Не продашь — не наебёшь, в ином случае всё в момент дербанится на части. Я просто наблюдаю, что происходит на Земле (уже подербаненной), пока я тут развиваюсь. Всё так странно устроено — есть от чего прихуеть. Хотя бы и от себя самого.
Я, например, родился в ебучей зоне угледобычи и вырос в семье директора шахты. С детства у меня всё было заебись. На учёбу в школе я положил хуй, как только въехал, что мне нечему научиться у людей, называющих себя учителями и преподавателями. Я сам по звёздам — Лев и между мной и отчимом всегда была дистанция. Отчим почти никогда не наезжал. С первого дня его появления в нашем доме, я понял, что этот тип будет нас содержать, — а было мне тогда лет десять. Мой папаша умер видным деятелем Горкома и через два года появился энергичный директор шахты. Мы же с сестрой отвязывались — каждый в свою сторону. Со временем меня всё это до того заебало, что я решил прыгнуть с седьмого этажа. Прыжка не состоялось, зато я стал притарчивать на такой вещи, как план. Я уже заканчивал школу, — экзамены покупал отчим, — и как минимум дважды в неделю я напивался манго или накуривался до оебунения. Это был конец 80-х, корчи новой волны. В моей комнате мы с другом устроили минипритон, где и торчали, исследуя клей и колёса, пока нас не спалила мама. С сестрой у меня были особые фишки — мы были заодно, но после того, как я её выеб в неполные 13 лет, она отдалилась, занимаясь только заманиванием подходящих юных и не юных самцов. Короче говоря, сестра моя сразу приняла в этой жизни роль пожирательницы сердец. Если она обзывала меня при случае мозгоёбом, то я говорил ей, — а ты манда бешенная. Так я царствовал на исходе своего детства. Родители не трогали меня, и вообще — не могли врубиться, чего мне надо, поэтому опасались узнать какую-нибудь мою «правду». Однажды я удолбался нехуёвой кашей и меня угораздило угнать у собственного дяди (он — главный архитектор города) «волгу», которую я слегка разъебурил о телефонную будку прямо напротив мусарни. Дядя и отчим не раз вытаскивали меня из разной хуйни с мусорами, но я воспринимал это как само собой разумеющееся.
А потом покатили эпопеи с выставлением госимущества. Супернаглые кражи, когда киоск чистился за спиной у патрульного «ГАЗа». Ширка порой творила чудеса. Ихтиандр, Шерлок и я как-то в конце лета вмазались, чуть позже накатили по горсти транков, и в девять вечера, слушая каждый шорох за километры, предоставив всё в руки фортуны, влезли со стороны проезжей части в окно золотой мастерской на третьем этаже «Дома Быта». Вылезли с ломом и пошли к Суме, скинуть всё это. Идём, а нас прёт — ебать-копать, родной город не узнаём, заруливаем в частный дом — воды попить, в десять вечера без делов, а хозяев нет. Взяли бабки, магнитофон и пошли. Маг по дороге утеряли. Когда возвращались от Сумы — патруль нас выцепил у того же дома, где маг пизданули. Обыскали, у Шерлока только машину нашли, повыёбывались, потом отпустили. Ихтиандр вообще был тип — ехал из Харькова в автобусе под молоком и бухой к тому же, и увёл у водилы из пиджака лопатник да ещё у бабы какой-то сумку со шмотьём — итальянские сапоги на меху. Вышел не на своей остановке, тормознул тачку и поехал дальше. По пути накурил водилу, они заехали в какой-то хуев колхоз вместо родного города и их там прищемили мусора. Ихтиандр загрузил мента, а потом съебался. Говорит, полпути по трассе с чемоданом, набитым обувью пиздячил. Сума под паркопаном ходил летом колядовать. Всё честь по чести, с балалайкой запёрся к кому-то и начал «Группу крови» лабать, «сею-сею-посеваю, пожелай мне удачи в бою». Не поняли его хозяева, Сума хозяина ухуячил своей балалайкой, забрал вазон пластмассовый, с конфетами, и ушёл. Потом, как цыган с маком наебали — это отдельный пиздец. Нам головы пообещали поотрезать. А раз нажрались колёс и ночью залезли в аптеку. Прихватили препаратов, только выходить — встречаем в этой же аптеке Солому — Соломатина. Он говорит нам, — я с КПЗ сбежал только что, и в аптеку защемился, джеф нужен. Мы смотрим — а у него глаза в темноте горят и губы синие, как слива. Короче, мы шли по центру города и ещё волокли на себе отъехавшего Солому. А Солома всю жизнь был на сплошных подрывах. Мы завалили к Шерлоку домой, у него предки на дачу свалили. Добавили ещё по феназепаму, а потом сели в карты играть. Пока играли — Солома в спальне стал сдыхать. Шерлок в кипиш, кричит — на хуй мы этого пидара волокли. Вызвали скорую. Говорим коновалам — тип какой-то зашёл и упал тут, не дышит. Медики забрали его, но Солома кончился по дороге в реанимацию. А Сума через год ослеп от какой-то хуйни. Приблизительно в это же время я совершил косвенное убийство. Стоял я с одним левым знакомым у него на балконе, на шестом этаже. Со мной была хорошая шмаль и я раскумарился с этим типком, а потом давай его грузить на всякие темы, — в принципе, под кайфом все темы катят как одна — самая хитрая и волшебная. Тут из подъезда прямо под наш балкон выходит какой-то мужик. Я говорю типу — смотри, судьбе было угодно, чтобы наверху оказался ты, неважно, что ты поднялся по лестнице, важно, что он — внизу, по большому счёту. Въезжаешь? Всё символично до опизденения. Тебе — карты в руки… Короче, прочесал я типу в этом духе, он сразу взял откуда-то полкирпича — и вниз. Мужику по черепу — еблысь! Тип этот смотрит на меня, как на пророка, и улыбается. Я на измену. Говорю, ты меня не видел, долбоёб — и съёбываться. Внизу люди пособирались, мужик лежит готовый, я тихо из подъезда выполз и потерялся. Потом узнаю: мужика — на кладбище, типа — в колонию.
Я продолжал удалбливаться, влюбил в себя одну врачиху молодую и покатил недорогой морфин. Потом врачиха стреманулась, я в порыве ревностного торча бегал со скальпелем за кем-то по больнице. Потом не без участия врачихи я попадаю на дурку. Там — друзья детства и гашиш. И я въезжаю, как всё меняется вокруг и во мне самом. Я врубаюсь, что уже не могу просто торчать, да и не только я. Начинается самовыкупание и выкупание такой фишки, как вещество. Я выхожу из дурдома и застаю семейную ситуацию: сестра уезжает непонятно с кем в Москву, маман борется с супермигренью лошадиными дозами транков, а Ихтиандр уже сидит. Снова тасоваться по прежним движениям — я не вижу смысла. Средний читатель, я уверен, что на моём месте ты поступил бы точно так же. А я не поступил никак. Год я не торчал, выкупал всё на обычняке. Потом появилась синтетика и какое-то время я нагонял себя на охуевших оборотах. Как Карлсон — с винтом. Я прошёл градации и миллион иной иллюзорной еботни. На магической дате своей жизни я побывал Митрахристом и носил свой нимб на шее. Короче, дорогой средний читатель,
Моя сестра 18-ти лет всё таки съебалась в Москву; через два месяца она была уже в Акапулько замужем, а через год её там убили вместе с мужем. Друг детства Шерлок со своим вечным передозняком в свои вечные 24 года прописался на кладбище, а я жил в новом городе. Любой город похож на прочие, и в любом городе можно выкупить его гнилой расклад. Я понял схему города — от дна и до самой пробки. Мне было интересно:
— Расскажи, как ты представляешь себе свой город. Все районы, всю мифохуемотину местную, транспортные линии, все садки, колорит, — если есть такой. И фуфло не двигай, по-честному.
Все людские скопища одинаковы. В некоторых всё устроено по уму и по делу с самого начала. А вообще — «город наш небольшой, все обо всём всё равно узнают, каждое четвёртое ебало — чуть ли не родное. Такая хуйня». И катит лента образов: точки таксистов, мусарни, базар-вокзал с фонтаном, юные шалавы на конечной остановке, зады гостиниц, цивильные коридоры, полигоны бытовых отходов, блатное отвисалово, пятаки, хаты, русло системы, нарсуды, ходы аэропорта, уверенная в своём небытии алкачня, тупейшие лоходромы и странные пидары в зассатом переходе.
Я вникал в экономику: всё эквивалентно всему, целиком и полностью. Ебучий рот! В бухгалтерии вот уже который год используются такие обороты, как «нематериальные активы». Если моих активов хватило на раскумарку — я дам тебе пыхануть, средний читатель, пойми. Охуеть можно с того, как в мире всё зажимается. Бля буду, если здесь не жмут даже то, о чём мало петрят — к примеру, право на сознательный акт или честный интеллектуальный ход. Знаешь, средний читатель, полный мудило тот, кто считает, что есть лове, деньги — и всё остальное. Это заблуждение, хотя мне — поебать, кто во что не втыкает.
И всё так шло, шло. Где-то меня любили до усерачки, где-то укрывали в три пизды. Не бздеть — это стало моим первейшим правилом, и я не терял время даром. В конце концов я не стал никем, но купанул, кем же был всегда. Для этого пришлось я хуею как измениться.
Всё поменялось и всё осталось по прежнему — однохуйственно. Я жил. Всё случалось к лучшему, и это при том, что по-любому выкатывало — «всё хуйня». Большая хуемотина всё это приключение. В этом есть особый, отгороженный кайф. Чистый и вечный. Не думай, средний читатель, ничего плохого, на хуй я тебе соли не насыплю, залупаться — не в моих свойствах, да и кипиша никакого не будет, всё будет ништяк. Ты пойми — вся эта хуйня вокруг и есть вечность, та же самая вечность. Купани это дело и всёхуй!
В общем, протасовался я там и тут, и приметил, что я не один такой. Существуют варианты по моему типу и признаку. Я жопой чуял — иначе и быть не могло. Иногда покажется, что одиночество — это всё, пиздец. Я постоянно исследовал сам себя, пас и припасал, и людишек тоже каких только не встречалось. У каждого — чуть ли не свой вселенский расклад, каждый — чуть ли не очко мироздания. Такой наив лезет порой хуй знает откуда, такая тупейшая ложь стоит за всеми этими ёбаными святынями. Неправда, средний читатель, неправда, прогон и маразм, а за всем этим — часть моей жизни, положенная на выкупалово. Один мой коллега прогорел на тупом деле, как я понял, специально слажал и теперь мотает на зоне. Устроился там, выпадает вовсю. Зона же живёт, как организм. Меняются поколения, с ними меняются мелкие фишки, а люди как жили за колючкой, так и живут. И там въезжают, что слово «Воля» — пошире будет неохватных километров Родины со всем её ширпотребом, «Воля» — это что-то глубоко внутри и так круто, что ну его на хуй терять своё лицо из-за всякого говна.
Другой коллега пошёл цивильно, подмазался под официоз, круто закосил и выёбывается в ящике — тележурналист. Вешает иной раз такую чернуху — ебаться горько в череп! И всё из-за высокой цели самореализации. По мне, так этот чёрт на извилину не мастак, берёт больше техникой понта. Я с ним виделся один раз и он, пидар, обломался потолковать в открытую. И хуй ему на рыло, пусть живёт, как может и как знает.
Вообще, все эти фишки скользки и мне бывает просто-напросто смешно. Жизнь напоминает мне попсовый фильм, снимаемый по всем правилам. Недаром весь бывший совок припал на эти жалкие сериалы. Раз! — и ты на момент забываешь свой комикс и втыкаешь в чужое и нереальное. Хули базарить — искусство!
Ну а самый нормальный коллега, тот — писатель. Да, этот навороченный и в тот же момент — простой, как две копейки. Владеет чужими сознаниями посредством своей писанины. На хуя ему это? А на хуя вообще всё? У него такая дорога и он въезжает на раз, по-моему без особых иллюзий. Этот — замечательный вариант, знает, как надо. Говорит как-то: «Даже тёмное чухно нутром чует, что Язык — великая сила, а Речь — магический способ». «Рискую повториться», — звучит смешно. И тем не менее… Прошёл вагон времени. Не так много, чтобы соединить Низ и Верх в Центре. Однако, я перестал поражаться странностям этого мира и из моего заебательского словаря постепенно исчезло былое восклицание — «ебическая сила!!!».