16. ОБРАЗУЕТСЯ КИСЛОТА
Зудов вышел из звездолёта, захлопнув за собой дверцу, и направился вперёд. Его руки трепетали, его соски набухли, промежность мягко тёрла прокладка «Хронос». Кажется, он сам засунул её туда, в трусы. И он подтянул штаны, пристальным взором оглядев раскинувшийся перед ним мир.
— Я — прокладистый человее-ек!..— запел он, гордо всматриваясь вдаль.— У меня в трусах лежит такая… штуу-укаааа!!!..
Окружающее беззвучно застыло вокруг, сияя и блистая, как радуга, или петушиный хвост. Повсюду цвела Луна, выпирающая из собственного грунта своими цирками и холмиками; пыль слегка дыбилась под ступающими по ней туфлями З.З., зависая над лунной поверхностью и слегка высвечиваясь в голубоватом свете Земли; большая равнина была прямо впереди и оканчивалась горизонтом ярко-жёлтых гор, причудливо отделяющих звёздное небо, длящееся в вышину, от огромной безумной планетной пустоши; и все краски реальности были словно растворены и как-то слегка оглушены в гулкой насыщенности явленного здесь беспредельно-пустого и чудесного величия; а вакуум существовал везде, как некий внутренний огонь.
Зудов быстро и бодро шёл в центре Луны, высоко поднимая ноги. Он иногда озирался, вертя головой, и шептал про себя разные звуки и слова. Реальность мягко бытийствовала.
Он вступил в круг лунных гор, горделиво изгибающихся под Млечным Путём, распортёртым над их дерзкими кружевами; рука его, искривясь, мёртвой хваткой держалась за карман, а кровь нервно пульсировала в организме,напряжённом, словно зажатый брандспойт, и будто просилась наружу, дабы озарить всё проявленное тут красным беспределом своих изливающихся ртов, что, трепеща, рвутся вон из артерий; он проорал «ура» мирозданию и крепко упёрся стопами в грунт,— и грёзы проносились мимо его коренастой фигуры, красивые, как лучший сон, и горы приближались к нему, словно кремовые розочки на торте. Он шёл.
Он вдохнул вакуум полной грудью и не ощутил ничего — ни трепета, ни ветерка, ни запаха, ни поцелуя. Он посмотрел ввысь и увидел звёзды, любовно нависшие над ним, в счастливом восторге своего вечного воскресения. Он глянул вниз и увидел поверхность Луны, расстилающуюся перед ним, будто сакральная поляна магических любовных плясок, затерянная в зачарованном лесу. Он повернул голову вправо и узрел совсем вблизи тихую, отчётливую цепь лунных гор, резко обрывающуюся фиолетовой скалой почти правильной прямоугольной формы. «А что же дальше?» — почти машинально подумал Зудов, пристально вперяясь в эту скалу. Он немедленно двинулся туда, ритмично вскидывая ноги, на манер молодцеватого шествования по плацу при занятиях строевой подготовкой.
Пейзажи вокруг меняли своё однообразие и цвета; предметы мягко пульсировали, ощущая проходящее мимо них живое существо, как будто салютуя ему своими очертаниями и внутренним светом; горизонт напоминал гигантскую единую улыбку, излучающую добро, энергию и восторг; и небо пылало своей непостижимой чернотой, словно суть красоты. Зудов шёл, и шёл, и шёл; ласка вездесущной безвоздушности переполняла его душу, дух и тело, как зарождающаяся в праведнике святость, как упоение боя, охватывающее великого полководца; и глобальная лунная явь, словно любимая женщина сейчас как будто бы принадлежала ему вся — целиком, без остатка, и нежно отдавала ему все свои тайны, закоулки, призрачные прелести и сны.
Зудов уверенно шагал к скале, постепенно приближающейся по мере его продвижения к ней. Возможно, за скалой скрывался другой, полноценный мир. А, может быть, иной, прекрасный лунный пейзаж. З.З. подпрыгнул два раза и вдруг резко встал на месте, как будто его щёлкнули школьной линейкой по лбу, и у него открылось истинное зрение.
— Что… происходит?.. Что… это?!! — ошеломлённо сказал он вслух самому себе.— Я… хожу? Я… дышу?!!.. Вакуумом?!!! На Луне?!!! Без скафандра?!!!.. Без… С… Тут… А… О…
После ряда нечленораздельных звуков он чётко произнёс:
— Я… могу говорить!! Вслух! Без скафандра, телефона, рации, баллонов воздуха, подогрева, нагрева, разогрева, ой!!! Может, я сплю? Может, я умер? Я должен, должен, должен, должен быть мёртвым! Иначе… Я…
Он с наслаждением вдохнул свежий вакуум полной грудью, не ощутив ничего ужасного, вредного и кошмарного. Не может быть! Он ударил правой ногой по грунту; вздыбилась пыль — всё существовало, предметы пульсировали, пейзажи сияли внутренним светом, Луна присутствовала здесь, перед ним, а он находился прямо на ней — на Луне — и ничто, казалось, не было столь же реальным, как этот наиочевиднейший факт. З.З. замер.
— Вот сейчас я закурю,— сказал он после долгого раздумья,— и всё исчезнет.
Он достал из кармана пачку сигарет «Союз-Аполлон», вставил себе в рот одну штуку, зажёг спичку, которая вполне обыденно загорелась своим характерным желтоватым пламенем, и закурил, сразу же глубоко затянувшись и ожидая. Но — увы. Всё не исчезло. Точнее, вообще ничего не исчезло. Даже ничего не изменилось. Всё так же мило улыбался дальний горизонт, радужные цирки весело застыли позади затерянной во Вселенной тщедушной зудовской фигурки, а впереди грозно возвышалась фиолетовая прямоугольная гора.
— Ах, да,— вновь вслух произнёс Зудов, куря уже вполне спокойно,— конечно же, конечно же… Дьявол бы тебя, вас всех, забери! Хроник! Хроник!!
Он уныло бегло ощупал себя, криво ухмыльнулся и вильнул своим женским задом.
— Зинаида Захаровна продолжает своё путешествие по Луне… Из пушки — гы-гы-гы…
З.З. отшвырнул тлеющую сигарету и мрачно пошёл к скале, размазывая неожиданные слёзы по румяным, пухленьким щёчкам.
Дойдя до скалы, он ничего особенного в ней не обнаружил — обыкновенная лунная горная порода. И он завернул за скалу.
Тут же резкий свет больно ударил его по глазам; взвопила какая-то ритмичная танцевальная музыка; послышался людской, а, может, и животный говор, или же гомон, или же какие-то всхлипы, а, может,и взвизги, или всхрюки,— и где-то вдали кто-то совершенно явственно противно пищал. Перед Зудовым теперь простиралась прямо в бесконечность широкая городская улица с большими домами, вывесками, рекламами и ресторанами. Туда-сюда шастали тени неких существ, издающие разные звуки. З.З. ошалело прошёл немножко по мощёному булыжником тротуару, а затем открыл первую попавшуюся дверь, буквально выросшую на его пути. Она тут же захлопнулась за ним, и сразу стало тихо. Зудов понял, что попал в бар.
— Захар!! Зэ-Зэ!! Наконец-то! Я так тебя ждала! Я так тебя искала! Я уже потеряла всякую надежду! Ну иди же сюда, иди же, мой…
Ошеломлённый Зудов долго-предолго изумлённо смотрел на статного усатого брюнета, восседающего за барной стойкой с рюмкой коньяка и столь нежно обратившегося к нему, пока, наконец, его — зудовское — миловидное девичье личико не расплылось в его особой, радостной улыбке:
— Но… Как это возможно?.. Лерочка?.. Ты!!.. Здесь! Но…
— Валерий Небаба,— представился брюнет, вставая.— Но для тебя, конечно, всегда — твоя Лерочка, твоя любимая, родной!.. Иди же ко мне, иди, ущипни же меня скорее за…
Зудов стоял на своём месте, точно прикованный чугунными цепями гранитный столб. Весь мир — кутерьма. Но и эта мысль не внесла ничего нового в уже существующее: Валерий Небаба, залихватски крутя чёрный ус, неотвратимо шёл навстречу, прямо на З.З.
17. ВАША КИСКА
Итак, Зинаида Захаровна Зудова, чуть-чуть расставив свои стройные ножки — лучшие колготки от «Натяну!», положив точёные-холёные ручки себе на талию — миди-юбочка «Бзик-бзюк»; распушив вьющиеся (шампунь-кондиционер-в-одном-флаконе «Усрусь»), чёрные локоны и опустив взгляд в пол (тушь «для двуполых»),— стояла посреди бара, похожего на цветную размазню, и поджидала, неспеша и вразвалочку идущего ей навстречу, Валерия Викторовича Небаба, одетого в велюровый костюм от Жоржа Кондома и улыбающегося во весь рот. Она подняла своё, полное интимных переживаний, лицо, быстро усмехнулась, выставив вперёд правую ступню в лаковой туфельке, и немного выпятила нижнюю губу, отчего весь её облик стал выглядеть слегка призывным и, отчасти, насмешливым. Небаба развёл руки в стороны, словно собирался охватить её всю, поднять, обнять и унести куда-нибудь с собой. З.З.Зудова на полшага отшатнулась и повернула свою голову щёчкой к Валерию — на, мол, целуй-целуй. Небаба ринулся вперёд и чмокнул. З.З. поёжилась, мысленно кутаясь в шаль и произнесла лишь:
— О… О…
— Я нашла тебя, родной, родная, я нашёл тебя, дорогой, дорогая!..
— Ты меня искал?..— кокетливо спросила Зудова.
— Пойдём отойдём, сядем, выпьем, дай хоть насмотреться на тебя, я всё понимаю, вот, где ты, вот, что ты, но я ведь тоже не пальцем сделан! Я — вжик, ту-ту — и на Луне!.. И нашёл тебя, нашла тебя… Никак не могу привыкнуть к этим местным половым пертурбациям…
— У меня, кажется, менструация… — озабоченно сказала З.З.
— Ничего, проконсультирую. Отойдём?
— Ха-ха… — как-то навзрыд хохотнула Зинаида Захаровна.— Говорят, что это не навсегда.
— Что, «хроник»? Увы, родная, я узнавал ещё на Земле, в бытность мою девочкой-Лерочкой, но это мне не помешало…
— Плевал я на «хроник»! Девичество это — тьфу, заебало! — не навсегда.
— Ах, это… И мужичество тоже… Но это нам не помешает…
— Правда?..
Они уселись за столик, и подскочивший официант их немедленно обслужил. З.З. отпила большой глоток водки из стакана и закусила малосольным огурчиком. Небаба откусил кусок пирожка.
— Ты знаешь… — вдруг сказал он,— я по тебе так скучал, так скучал… Когда мы взяли эти деньги, отпраздновали, расстались, (я стала богатым человеком), я вдруг поняла: как же мой Захарка, как же он, где же он… Ведь это всё из-за него: и дача, и квартира, и «мереседес», и Акапулько, и весь этот долбанный земной рай, и всё это мерзкое людское счастье…
— Деньги? — удивилась З.З.— Уже взяли?.. Как же вы… успели?
— Так уже полгода прошло!..— со слезой в тоне-баритоне молвил Небаба.— Меня совесть заела: купил тур на Луну, и ну — тебя разыскивать!..
— Как же ты меня… разыскал? Я ведь…
— Да! Да! Да! Но я попробовал… Можно как-то вступить в контакт… Ненадолго… И необязательно получится… Тёртый лунный камень, растворённый в воде, ещё какой-то, кажется, дезоксирибонуклеиновый триптамин плюс виртуальный шлем… Я попробовал! У меня получилось… Но у нас мало времени… Это так дорого, так дорого… И… незаконно!
— Ты хочешь сказать, что тебя тут … в реальности… нет?! — ледяным голосом проговорила Зинаида Захаровна.
— В какой реальности!..— махнул рукой Валерий.— Не знаю я уже никакой реальности!.. Ну, в общем, да, моё то тело сейчас где-то там лежит… или сидит… В подземельях Нижнелунска!
— Женское? — почему-то спросила З.З.
— Кажется, да… Хотя и не совсем… Я не понял, они что-то объясняли… Про две Луны, про третий пол… Это вроде почти уже реально, но не совсем, поэтому и возможен контакт, поскольку — Луна, потому что их две, они вместе, и по отдельности… Я не понял…
— А я где? — осведомилась Зудова, поражаясь вдруг своему неожиданному безразличию к проблеме истинности своего нынешнего существования.
— Ты — уууу… — Небаба грустно замычал,— ты — оооо… На уровне уже некоей не-реальности, или вообще в ней, хотя ты можешь моделировать реальность и тем самым соприкаться с реальностью, и поэтому непонятно, будет ли это реальность, или ещё один из возможных миров твоеё не-реальности…
— Стоп! Стоп! Я ничего не понимаю, но насколько я уяснил, тебя на самом деле может здесь и не быть, а всё это… мой глюк… Галлюцинация?
— Да нет же, для тебя это не галлюцинация, а реальность! — Небаба хлопнул ладонью об стол.— В твоей не-реальности. Но ты правильно уяснил: меня на самом деле может здесь и не быть, хотя я знаю, что я есть, но для тебя это ничего не значит, а для меня, кстати, тоже, так как в моём случае вся эта встреча — откровенная виртуальная галлюцинация, и полно тому доказательств, короче, какая разница, пошли лучше потрахаемся, а то у меня мало времени, и не всё ли равно — реально это будет, или нет? Для тебя — реально, для меня — тоже, или же наоборот — и для тебя нереально,и для меня нереально, ну и фиг с ним, мы же всё-таки сидим сейчас здесь с тобой, и…
— Ты говорил, что лежишь, или сидишь в подземельях Нижнелунска,— злобно заметила Зудова.
— Но и ты… Хотя, нет, что я говорю, ты нигде не сидишь и не лежишь, тебя вообще нигде нет, или же есть именно вот здесь и сейчас, в общем, я запуталась… Пошли ебаться! — чуть ли не умоляюще закончил Небаба.
— Ты знала, что Труть собирается так со мной поступить?! Смотри мне в глаза!!
Небаба сник, побелел, но честно посмотрел Зудовой в глаза.
— Это было… крайней мерой… Если ты… Если у тебя не получится… И никто не знал про этот «хроник» в точности… И сейчас не знают… Вроде, есть даже возможность вернуться… Небольшая…
— Значит, ты знала, что этот гад хочет со мной сделать!! Зачем же ты, гнида прилетела — поиздеваться надо мной?!..
— Я не гнида! — всхлипнул Валерий, отирая усы.— Я тебя люблю! Люблю!! Я не мог… Я не собирался… Я не верил… Прошу тебя!! — он умолял, он уже встал на колени, он плакал.— Я не прилетала, я там… Нет, летела, точно, звездолёт, кажется, «Огурчик», командир…
— Бред!! Враньё! — выпалила З.З.— Пшёл отсюда, жалкий глюк; ты просто пробрался в мои мысли и напустил этого маразма… Это мой звездолёт!!! Цирки, вакуум, бары… Чушь какая-то!! Убирайся обратно в свой шлем с триптамином… А я… — вдруг печально промолвила З.З.— Я… Кто может измерить муку мою!!.. Не-реальность!.. Маразм какой-то, ей Богу… Где же моя плоть?!.. Где моя истинная, родная плоть!!..
Валерий встал с колен и изумлённо посмотрел на Зинаиду Захаровну.
— Но… почему…я… глюк? Я … твой глюк!! Только ты здесь правишь, только ты можешь всё здесь создать и разрушить, и меня и… всё… Ты меня вызвал, родной, и вот я здесь!.. Я несколько раз пробовала тебя найти… за полгода. Но ты где-то заблудился, месяц назад я тебя увидела разгуливающего по Луне, но ты был… недосягаем. И наконец ты создал этот бар, город, планету, Вселенную, наконец, Луну!!.. Эту Луну. И… захотел меня увидеть, и я… пришла! Ты даже сделал меня мужчиной, поскольку сам… Но ведь это всё ты!!
— Что?..— ошалела З.З.— Что ты имеешь в виду?! Что же я — Бог этой своей не-реальности, и могу всё создавать, что захочу?..
— Но… — опешил Валерий,— в каком-то смысле — да…
— Что значит — в каком-то смысле?
Валерий обречённо вздохнул.
— Но я не знаю… Ты должен знать… Ты же здесь — один… Мне так объяснили… Вообще,— вдруг жалобно заныл он,— мне надоело, я ничего не знаю, ничего в этом не понимаю, пойдём потрахаемся, у нас же очень мало…
— Стоп! — рявкнула Зудова.— Помолчи. Итак, ты говоришь, что я могу вернуться?.. Но — как?..
Небаба беспомощно скорчил недоуменную рожу.
— Откуда я знаю… Это ты, ты всё должен знать!! Ты. Я вообще ничего не знаю, меня же здесь нет, поэтому пошли е…
— Молчать!! Молчать!!
Небаба удручённо заткнулся. Зудова испытующе посмотрела на всю окружающую её действительность, потёрла пальцами краешек стола, ущипнула себя за губу и обречённо хмыкнула.
— Ладно, годится,— удовлетворённо сообщила она.— Уровень нынешнего реализма в плоти этого мира, тут сейчас, меня устраивает. Ты говоришь — я?.. Ну, давай попробуем. Итак, сгинь, бар, сотворись спальня с кроватью!..
И стало так. Зинаида Захаровна Зудова подошла к широченной кровати и тут же вымотанно рухнула на кружевной розовый пододеяльник, услышав даже вполне реалистичный скрип пружин. И тут она увидела… что ей хорошо. А Валерий был рядом и, трогательно смотря на мощный балдахин над их любовным ложем, снимал пиджак.
18. РАБОТА С СОБАКАМИ
Они вперились друг в друга неистовым, страстным взором. Они протянули руки навстречу своим трепещущим телам; они вырвались из скрывающих их матово розватую наготу одежд, словно умирающие узники, с последним вздохом устремляющиеся ввысь, в рай; они бросились в изголодавшиеся по любви объятия самих себя, как радостные верные жёны, дождавшиеся заплутавших по дороге домой беспутных мужей, наконец-то появившихся у родного порога; они алчно раскрыли рты, готовые немедленно слиться в безумном, бесконечном поцелуе, будто вампиры, нашедшие, после долгого воздержания, вожделенную кровавую жертву; они ринулись в омут физической близости, как любовники, встретившиеся после изнурительной разлуки,— да они ими и были, несмотря на Луну, нереальность, смену полов и бездонную странность брызжущего тайнами и восторгами блистательного бытия.
— Милый, милый… — шептал Валерий Небаба, дотрагиваясь до зудовского тела, податливого и мягкого, словно не сплавленное ни с какой другой примесью чистое золото.
— Милая, милая… — вторила ему З.З., нежной ручкой хватая его длинный толстый член и сдвигая на нём крайнюю плоть.
— Как странно… Ох! Как странно… Ох! — охал Валерий, цепляясь пальчиками за захаровский сосок.
— Но это чудесно… Ах! Это так… хорошо… Хорошо! — в экстазе ахала Зудова, выпрямляя спину, так что грудь бугристо выпирала из её возбуждённого торса.— Оказывается, женщинам-то поприятнее… Ах! Ах!
— То ли ещё будет… — дружелюбно ворковал Валерий, со знанием дела погружая ладонь в жёсткие волосы полового органа своего возлюбленного.— Но у мужчин-то тоже есть своя, вее-есьма восхитительная, специфика…
— А то… — рывком расставляя ноги, молвила З.З.— Помолчи… Мне хочется закрыть глаза…
— А я хочу видеть всё!! — объявил Небаба, чувственным рывком швыряя Зудову на постель и бросаясь прямо на неё.
— Вставишь?.. А то мне так… удивительно… непривычно…
— Ну уж помоги мне!..
Они деловито запыхтели, и наконец, после ряда проб и ошибок, Валерий вставил-таки свою мощную ялду в узкую пиздёнку никогда не рожавшего Зудова. Целки почему-то не было.
— Я у тебя не первый… — обескураженно обиделся Валерий.
— Это в каком же смысле? — удивилась Зинаида Захаровна.— Мы же уже… О!.. О!..
— Но не в этом же… облике!..
Зудова негодующе посмотрела на него.
— Ты хочешь, чтобы вообще всё пропало?!.. Откуда я знаю, почему вообще всё так! Ты что?..
— Извини… Извини… — устыдился Небаба.— Я совсем забыл, что…
— Давай-давай!
Они замолчали и сосредоточенно отдались процессу полового акта. Через несколько минут Валерий тихо сказал, стараясь придать своему тону как можно больше дружелюбности:
— Ты это… подмахивай… Знаешь как?
— А ты ебись получше! — огрызнулась Зудова в ответ.— А то как автомат туда-сюда, туда-сюда…
— Да я ж… Я ж никогда не был мужчиной!..
— А я — бабой!
— Да я не хотел тебя обидеть, я…
— Да помолчи ты, лучше делом займись! Я скоро кончу, давай же!..
Зудова взвопила и впилась ногтями в спину Валерия. Тот взревел и вошёл в неё аж по самые яйца. Они заурчали, словно ласкающиеся звери, и мощный оргазм — один на двоих, как огромное небо в известной старой песне — снизошёл на них, будто молниеносное откровение на избранного Богом пророка.
Вдали, где-то наверху, вдруг загремел гром, запылали всполохи каких-то непонятных зарниц; заухала невесть откуда взявшаяся вьюга, или пурга, и в один-едпинственный миг они вновь превратились в тех самих себя, кем они были всю свою жизнь, до «хроника» и Луны: в мужчину и женщину, слитых в акте любви — просто их половые части, всё так же соединённые, поменялись местами. Небаба продолжала быть сверху, Зудов — снизу; и он заметил эту стремительную перемену, столь моментально произошедшую с ними, только когда его тёплое животворное семя выстрелило в горячую матку его любимой.
Небаба всё ещё по инерции совершала фрикции, а затем резко замерла, вопросительно глянула вниз — на свою, вмиг отросшую грудь и расширившиеся соски, и ошарашенно дотронулась рукой до своего лобка, наконец-то всё осознав.
— Это почему это… как это?..
— А я — знаю?!..— огрызнулся Зудов.— Ты лучше ноги б раздвинула, а то больно всё-таки…
— Ну да, конечно,— автоматически ответила Лера,— но я вообще-то уже кончила, так что…
— А я как будто нет!
— Я заметила,— насмешливо сказала Небаба,— мог бы, между прочим, вытащить, мне ещё залететь не хватало!..
— Через виртуальный шлем, что ли? — мрачно пошутил Зудов.— И принтера с деловой бумагой тут нету.
Они неторопливо разъединили половые органы и легли рядом, не касаясь более друг друга. — Сотворил бы! — сказала Небаба.— И принтер, и компьютер…А вообще — что всё это значит? Почему это мы вдруг…
— Да откуда ж я знаю! — раздражённо выпалил З.З.— Но мне, например, приятно ощутить опять свою мужественность, яички… Не понимаю, как же вы, тёлки, живёте — вся эта ваша влажность, течки…
— Какое-то время назад ты говорил, что женщинам-то поприятнее! — укоризненно воскликнула Небаба.— Это я не понимаю, как вы можете жить с такой фиговиной в трусах! Яйца, залупа…
— Не жалуюсь,— заметил Зудов.— Может, вам и поприятнее, но у мужчин… своя специфика. Вообще, мне пришла в голову одна мысль.
— Ну?..
Захар Захарович встал с кровати, таинственно посмотрел на Леру, шумно сделал большой вдох через нос и выпалил:
— Шумба-тумба-шприц! Револьвер-ка мне, пожалуйста.
Тут же в его руках появился сияющий кольт.
— Ты чего это решил? — испуганно осведомилась Лерочка.
— Пришью сейчас тебя. Ну и себя, само собой.
— Что-оо?!!..
— А что? Ты же лежишь, или сидишь в пещерах Нижнелунска, значит это — твоё не настоящее тело и душа, вот и вернёшься… А я хочу проверить — куда я-то денусь? Умру, так и пошло это всё… Надоела эта нереальность! С другой стороны, как выясняется, я многое могу… Или даже всё… Тем более интересно замочить самого себя.
— Не надо! Не надо! — завизжала Небаба.— Дорогой мой, я ж искала тебя, я ж рисковала…
— Предательница! — горько сказал Зудов.— Ты всё знала! Да ну тебя: на тебя даже пули жалко. А вот я…
— Не делай этого!..— вскричала Лера.— Ты же не знаешь…
— Вот и узнаю. Ну-ка, ещё раз — шумба-тумба-шприц!
Револьвер немедленно принял форму большого и розового мужского полового члена.
— Стой! Эй! — рявкнула Небаба, бросаясь к стоящему перед кроватью З.З.
— Не двигайся,— спокойно сказал он, направляя кольт на неё. Лера осеклась и отодвинулась в угол кровати, инстинктивно прикрывая ладошками свои сиськи.
— Вот так-то лучше,— удовлетворённо молвил Захар, вставил револьвер-член себе в рот, грустно посмотрел зачем-то на роскошный балдахин и нажал на курок.
Хрясь — кровавые зудовские мозги, вышибаясь от мощного выстрела, яркой кашицей вмазались в стену, расплываясь и стекая по ней вниз, к пушистому голубому ковру сотворённой З.З. спальни.
— Придурок,— сказала Лера Небаба, с отвращением отворачиваясь.— Так и не понял ничего! Надо было искать третий пол! А теперь — начинай всё сначала. Решил, что тебя просто так отпустят?.. Впрочем, мне-то что… Вообще-то они все с этого начинают…
Тело Зудова, обмякнув, рухнуло, распластываясь. Он увидел сверху свою обезображенную голову, мозги на стене, улыбающуюся Лерочку, натягивающую женские зудовские трусы и вставляющую себе его прокладку, и вновь — балдахин.
«Блин! Ни хрена не погиб! — с сожалением подумал он.— Но кто ж я теперь?..»
И тут он ощутил самого себя — ослепительно сияющую субстанцию, состоящую из некоего духовного огня, парящего вовне всего, над всем, над спальней и Луной. Последний взгляд вниз — на мёртвое тело З.З. и живую Небабу, которая вдруг начала становиться всё более прозрачной и нереальной, и он устремился ввысь, к пылающему где-то там, вверху, слепящему, горящему любовью, красотой и совершенством, свету.
Свет призывал его, ждал, притягивал к себе, словно отпавшую некогда от него свою часть, наконец-то покинувшую унылую тюрьму грубой плоти и вновь обретшую изначальную свободу и влекомую великим воссоединением. Явился блистающий ангел и очами любви пронзил парящий дух Зудова.
— Ты здесь! — божественным языком небес сообщил он З.З.— Я пришёл за тобой, дабы сопроводить тебя… в рай!
— Но я же самоубился! — изумлённо отвечал Зудов, испытывая невыразимое блаженство и благодать.
— Вот именно! — торжествующе прогремел ангел.— Только самоубийцы попадают в рай, ибо они нашли в себе силы покинуть плоть, возвыситься над бренностью эфемерного человечьего бытия; они не устрашились! И только они — самоубийцы — заслуживают Высшего и идут сразу к Богу, одесную Отца!.. И Христос, как ни сомневался, как ни просил пронести чашу мимо, всё же решился, сделал выбор, пошёл на крест, совершив самое величайшее из самоубийств, чтобы спасти всех тех, кто верит в Него, кто не устрашится, кто погубит сам, сознательно, свою гадкую, отпавшую от Творца, вещную плоть, кто не испугается смерти грубого тела во имя бессмертия духа и души! И ты тоже, убив сейчас себя, заслужил рая, вечности и абсолютной милости!.. Следуй же за мной, блаженный, Отец ждёт тебя!..
— Вот оно, оказывается, как… — ошарашенно заявил всё на том же духовном, великом языке Зудов.— А я-то думал, что церковь…
— Сатанинская структура,— отрезал ангел.— А поклонение мощам?.. Этой гадкой, грубой плоти, вонючим останкам…
— Ну что ж,— сказала зудовская посмертная неуничтожимая сущность,— я готов. Веди меня!
— Тогда — вперёд и вверх!..— торжествующе воскликнул ангел, подхватил Зудова и мощным духовным рывком подкинул его навстречу свету.— Мы ещё встретимся, избранник… Ха-ха-ха-ха!.. Уа-ха-ха-ха-ха!!..
— Че-его?!!..— изумился З.З., и тут же бескрайний свет поглотил его.
19. УНИКАЛЬНЫЙ ПОРОШОК.
Захар Захарович очнулся и ощутил, что звездолёт больше уже никуда не летит, а стоит, не шелохнувшись, на твёрдой почве, прибыв, очевидно, туда, куда он и намеревался прибыть.
— Где я?.. Что со мной было?.. Что я?.. Что во мне?.. Какие-то сны… Грёзы… Видения… Луна… Валерий… Лерочка — ой! Я… Я — ой! Этот — как его?!.. Хро… Хро… Хро… ник… Хроник! Ну и придумайте ж вы, Свен Свенович! Ох — ну и проказник!..
Улыбнувшись, Зудов приоткрыл глаза и сразу же увидел над собой внутреннюю обшивку звездолёта.
— Ааааааааааааааааааааа!!!!!!!!!!!!!!! — взвопил он, поняв в одно лишь мгновение натуральную реальность происходившего с ним ранее, и всё ещё происходящего с ним же сейчас. Но если то была рельность, то что тогда это ? И почему это вдруг сейчас ?.. Ведь он же… Ведь я же… Ведь я же… Покончил! Жизнь! Самоубийством!
Мозги расплылись по стене. Мозги ведь — блин! блин! — расплылись по стене!.. А сейчас они вроде на месте — даже шовчика, шрамика нету. И почему-то он — З.З.З., Захар Захарович Зудов — сидит тут, в кресле космического лайнера, как будто бы всех его путешествий, любви и смерти не было вовсе, а всё только лишь начиналось по новой, и он только-только прилетел и обнаружил себя здесь, на Луне, живым, да ещё и с мозгами.
«Ага, вот так,— решил тогда Зудов, учуяв в своей трепещущей душе лёгкий аромат слабенькой, как таблетка анальгина для ракового больного, надежды.— Труть есть, Никитка есть, морг был, роддом был, на Луну меня послали, на Луну я прибыл. Всё остальное — бред, сон, маразм. Что там мне вколола стюардесса? Не помню. Что мне там вставил врач в пупок и в зад? Не знаю. Это всё надо забыть, как ночной кошмар, ну и — за работу, Лунстрой деньги… Так, так, так. Я — я; я — мужик; Лерочка Небаба — баба; всё существует именно в том виде, в каком и должно существовать. Ведь правильно — ху-ху!..»
Зудов почти рассмеялся и весело сунул руку в карман, с наслаждением нащупав своё левое яйцо, удовлетворённо почувствовав его округлую упругость и присутствие именно там, где ему и полагалось, а не на лбу, либо вообще нигде.
Он огляделся: впереди вроде бы сидели в креслах какие-то сонные пассажиры, а в иллюминаторе мерцали звёзды, нависшие над характерным пыльным грунтом, заканчивающимся неровно-изломанной линией горизонта. Всё, вроде бы сходилось: он прибыл на Луну по поручению родного «жужуинвеста», он должен был разобраться с «Лунстроем», а никакого … «хроника» (кажется, эта хренятина именно так называлась в его жутких грёзах) вовсе никогда и не существовало — нутро жопы было свободно от любых инородных тел, а пупок существовал в единственном числе и был лишён любых патологий, как тщательно тестированный для путешествия в центр Земли первопроходец. Ура — любимая реальность никуда не подевалась, и в его багаже, наверное, всё ещё мирно продолжают лежать навязанные ему какой-то дерзкой девицей прокладки «Хронос» с крылышками, и Зудов даже умилился при вспоминании таких нормальных, привычных и милых его мозгам и душе вещей, как прокладки, шампуни, бритвы, кремы, фирмы — всего того, что составляло и продолжает составлять родной и близкий ему мир, в котором он привык жить, работать и отдыхать,— чтобы вновь работать с ещё большим желанием денег, кремов и бритв.
— Приветствую вас, дамы и господа!..— раздался вдруг самоуверенный и бодрый басок стюарда.— Поздравляю вас всех, и нас всех также, с прибытием на Луну.
«Для начала неплохо,— удовлетворённо подумал всё более и более успокаивающийся Зудов.— Мои мысли подтверждаются. Интересно, где тут у них «Лунстрой»?..»
— Наш звездолёт «Огурчик»,— продолжал стюард,— совершил свою мягкую посадку невдалеке от русского лунного поселения Нижнелунск. Просьба оставаться на местах, мы вас пригласим к выходу специально. Надеюсь, что наш полёт вам безумно понравился!!
Зудов, улыбаясь, кивнул, хотя его буквально резануло и почти насторожило сказанное стюардом слово «безумно». Но, в конце концов, это была всего лишь небольшая деталька общего, вполне приемлимого, для нормальной реальности и здоровых мозгов, текста стюардовской речи. И вдруг:
— Захар Захарович Зудов! — выпискнул визгливый женский голосок.— Пройдите, пожалуйста к выходу!
И затем совсем уже вкрадчиво и почти шёпотом, но таким же писклявым:
— Мы ждём вас… Мы так вас ждём!
— Ауа! — рявкнул Зудов от неожиданности того, что вся выстроенная им система объяснений последних событий, снов и идиотизма последних моментов его жизненной действительности рассыпалась, точно небрежно построенный песчаный домик на морском берегу от неловкого телодвижения какого-нибудь жирного двухлетнего карапуза. Он вскочил, взял портфель, поискал глазами другой багаж — а его не было нигде, что вконец расстроило и даже ужаснуло З.З. «Спокйно, спокойно… Его и не может здесь быть, он в спец-отделении…»
— Никакого своего чемодана вы не найдёте, Зинаида Захаровна,— насмешливо произнёс противный голосок.— Да он вам и не нужен. Всё, что вам понадобится — в портфеле. Лифчики, прокладки…
«Ну вот, опять. Ядреноть — как же они задолбали!.. Я — мужик!.. У меня… яйцо!! Вот! Вот!»
— Идите сюда.
Зудов проследовал мимо пассажиров, которые напоминали больше плохо сделанных манекенов, нежели живых людей во плоти, и вошёл в звездолётную дверь, прямо за которой стояла знакомая ему стюардесса. На этот раз у неё на подбородке вновь, как в одном из зудовских снов, грёз, маразмов, либо же реальностей, коричневел морщинистый, волосатый сосок. Она ущипнула за него правой рукой, ухмыльнушись, и сказала:
— Ну и что, будете дальше делать вид, что всё нормально?.. Вас это не убеждает?
— Меня убедит, если у тебя под трусами будет хуй! — огрызнулся Зудов.
— Пожалуйста.
Сюардесса подняла юбку, приспустила трусики и З.З. увидел большой, по-еврейски обрезанный, мужской член у неё промеж ног.
— Хорош, а? По-моему, красавец. Лично меня возбуждает.
— Чего вы от меня хотите?..— устало вымолвил Захар Захарович.— Это всё «хроник»?
— Можешь называть это и так,— ответила стюардесса, натягивая трусы и оправляя юбку.— Иди, с тобой хочет побеседовать наш жёлтый начальник. Хотя, никакой он не начальник. Он — просто первый, поэтому лучше во всём разбирается. И запомни: мы тебе не враги, и ты не одинок. Хотя нас мало. Но мы — есть!
— Рад слышать,— пробормотал Зудов.— Куда?
— Сюда,— вдруг почему-то раздражённо проговорила стюардесса.— А то ты не помнишь!..
Зудов наклонился и пролез в узкий проход, который он, к своему великому неудовольствию, вспомнил. И оказался в маленькой комнатке, где за массивным столом сидел человек, одетый во всё жёлтое. Он поднял лицо вверх:
— Здравствуй, Зинаида Захаровна!..
— Я пока что ещё Захар Захарович! — злобно воскликнул Зудов.
— Да какая разница… Ну будешь Зинаидой… Потом опять Захаром. Один шаг на грунт, и… Да ты, кажется, всё это уже знаешь. Но вот чего ты упорно ты не хочешь понять и … принять,— человек стал максимально серьёзен,— так это то, что с тобой действительно нечто случилось. И это нечто и есть сейчас твоя жизнь, твоя новая рельность, твоё бытие. Или не-реальность — но это, как нам с тобою ясно,— человек вяло улыбнулся,— чисто лингвистический вопрос. И с этим ты, увы, дружище, ничего не можешь поделать, это не какой-то там эпизод в твоей карьере, заполненной долларами и прокладками, а это на самом деле совершенно необратимо новое, принципиально иное, причём, ты отсюда уже не выберешься, как бы ни старался. Многие из нас пытались самоубиваться, у кого-то это даже получалось — на некоторое время. Пойми наконец, что ты попал в мир, где главный закон состоит в отсутствии любых законов, точнее, ты сам — вот наиглавнейший и единственный закон. На самом деле, это никакое не ограничение и не выброс тебя куда-то там «во внешнюю тьму», а наоборот: расширение, безграничные возможности, максимальный плюс, а никакой не минус. Всё будет так, как ты захочешь. Ты захотел Лерочку, и она появилась, захотел стать Захаром — стал. Перед тобой больше нету никакого предела, более того, и он возможен, если ты его себе поставишь. Ты отныне — другое существо. Я знаю, что это, конечно же, невозможно сразу понять, да и принять, но я хочу тебе помочь, как помогал до тебя всем, ибо я — первый. Нас мало, но мы есть.Тебя бы здесь сейчас, конечно же, не было бы, ибо всякие там мозги на стене, ангелы, прочая мутотень, я вообще не знаю, где бы ты был. Может быть, в том самом раю, куда тебя так настойчиво приглашали. Либо вконец запутался бы в собственных наслоениях, пока кто-нибудь тебя не вытащил, как это сделал сейчас я. Я тебя пожалел просто, но это только в первый раз. Дальше сам будешь уже во всём разбираться, и от тебя зависит, где ты в результате окажешься, вообще — быть тебе, как таковому, либо же нет, табурет, сто тысяч звёзд Бетельгейзе, абсолютная гибель, прокладки… Кстати, здесь у тебя может быть столько прокладок, сколько захочешь!.. Хочешь?
— Это не прокладки!..— бешено выпалил Зудов.— Это — не настоящие прокладки!
— Да ну… — усмехнулся жёлтый человек.— Не настоящие?.. С лингвистической точки зрения…
— Плевал я на эту вашу… точку зрения! У меня были, были с собой реальные, понимаете — реальные прокладки, а не этот ваш… «третий пол»! Или сосок на лбу. Да вот же они, вот… — Зудов немедленно раскрыл портфель, вытащил пачку с прокладками, раскрыл её, но оттуда почему-то вылетела пёстрая птичка и, как-то противно каркнув, накакала Захару Захаровичу прямо на нос. Он машинально стёр птичью говешку, поняв вдруг, что убирает с носа липкий, засахарившийся мёд.
— Да вы просто фокусница, Зинаида Захаровна!..— издевательски хихикнув, сказал человек в жёлтом.
— Не называйте меня так!!
— Да пойми же ты, наконец, что это с тобой случилось! Уже случилось. И если бы я тебя не утащил сюда, а ты полетел бы со своим … ангелом в рай, то это был бы твой, личный рай, который бы немедленно сгинул, стоило тебе только усомниться, впрочем, как и всё остальное. Повторяю: я просто тебя пожалел — но это в первый и последний раз, и вызвал к себе, поскольку я намного более опытен, и моя воля сейчас сильнее твоей, да и любого другого, наверное,из нас. И забудь думать о каком-то там освобождении. Напротив: ты именно сейчас, в этом мире, реальности свободен, намного более свободен, чем был всю свою предыдущую дурацкую жизнь, которая сводилась лишь к каким-то дензнакам и дезодорантам… Ну и к прокладкам, раз они тебе столь милы и приятны.
— Что значит — свободен? — ошарашился Зудов.— И не прокладки мне милы, ссал я них, ибо менструировать не умею, а … мир! Настоящий, ебёнть, мир! Где он? Ушёл в жопу вместе с предохранителем от этого … хроника?!… Но я-то знаю, что он есть, а значит могу…
— Ничего ты не можешь,— устало промолвил жёлтый человек.— Да и зачем? Вот придурок. Ты можешь всё, пойми — всё!!! Всё-всё-всё-всё… А ты уцепился за какую-то придурочную частность. Я понимаю: это трудно сразу освоить, но в конце концов — какая жопа? Какой… «хроник»?.. Какой же ты грубый, пошлый, я просто диву даюсь… Ну да, когда-то, где-то, это, возможно, так и называлось и… происходило — чего греха таить?.. Но через твою, как ты выражаешься, «жопу», через свой пупок ты обрёл сейчас абсолютную красоту!!.. Эстетику!.. Полную власть, наконец!.. Чудо, любовь…
— Власть? — недоверчиво переспросил Зудов — Над чем это, если я даже прокладку не могу из портфеля просто так вытащить!
— Ну… это — моя шутка, может, не столь уместная. Кстати, посмотри, они у тебя там в портфеле так, между прочим, и лежат. Ведь они тебе понадобятся, Зинаида Захаровна, помнишь ведь: шаг на грунт, и…
— Помню-помню,— огрызнулся З.З.— Третий пол. Да… охренительная власть, когда я в собственной пипиське не могу быть уверен!
— Фу, фууу… — укоризненно забормотал человек,— опять гадости, гнусь какая-то. Неужели у тебя никаких интересов других нету? И не издевайся, пожалуйста, над «третьим полом». Это — наша мечта. Законы Луны, как и законы мира, где нет законов, поверь, не мы устанавливаем. Но мы найдём третий пол!!! Я уже почти нашёл его! И тогда… И тогда… И тогда…
— И тогда тебе больше не понадобится ни прокладок, ни презервативов,— злобно закончил за него Зудов.
— Фууу… Мерзость. Нет — он неисправим! Зачем его к нам? Кто его сюда…
— Засунул? — спросил Зудов.— Мой замечательный начальник — Свен Свенович Труть. Педрила и редкая гадина…
— Фуууу,— прямо весь передёрнулся человек в жёлтом.— Кошмар просто какой-то. Я уже начинаю жалеть, что вытащил тебя из твоего самоубийственного рая… Летал бы там сейчас на своих прокладках с крылышками!
— А что, я могу летать?
— Можешь, конечно, как и всё остальное,— уверенно ответил жёлтый человек и усмехнулся.— Но это не самое интересное, поверь уж мне. Хотя мне нравится, что ты задал, наконец, первый, приемлимый для приличного и… высшего нашего общества, вопрос.
— Высшего? — презрительно, сквозь зубы, процедил Захар Захарович, совсем как сказал бы какой-нибудь урка в тюряге пахану камеры, с целью затеять с ним ссору, дабы в результате занять его место и искупать, по возможности, его татутированную злобную харю в параше.— Ну а что — выбраться действительно никак нельзя? Даже вот Свен Свенович намекал, что хотя таких случаев и не было…
— Да втемяшь ты, наконец, в свой бараний мозг, что ты уже, уже выбрался!.. Куда тебе ещё выбираться?.. Для тебя сейчас нету ничего невозможного.
— А вернуться назад? В «жужуинвест»? К Трутю? К настоящей Лерочке? К… Никитке, наконец? Как же это «нету ничего невозможного»?.. Тоже мне выбрался… через жопу!
— Нет, он меня просто доведёт до… исступления! Неужели же они тебе все ещё не надоели? Все эти Никитки, бреды… И потом: это опять-таки будет твой, личный «жужуинвест», твоя собственная Лерочка, твой личный Труть, сложеннный из твоих представлений о нём, твой Никитка… Пожалуйста — возвращайся! «Мерседес» будет подан к твоему подъезду. Ну?.. Чего уставился? Начинаешь, наконец, соображать?.. Третий пол ищи, а не новый унитаз с подмыванием! Хотя — вольному воля, это всё ты тоже можешь. Но, как я сказал, всё это будет лишь твоё, личное, то есть, вообще-то, идеальный лично для тебя вариант! Где ещё ты сможешь встретить своего Трутя и отрастить ему двадцать второй палец, просто так, в виде шутки? Где ты ещё трахнешься с Валерием Небабой? И не надо мне говорить, что ты этого не хотел! Пойми, что тебе дан уникальный шанс…
— Уникальный порошок,— передразнил его Зудов.— Какая же это, к дьяволу, реальность, где есть только я и мои желания? Это просто… просто…
— Мечта идиота, ты прав,— засмеялся человек в жёлтом и закурил длинную синюю сигару.— Поэтому, мой тебе совет: осмотрись, обдумай всё, и… Ищи третий пол! Это — путь к абсолютному совершенству! Вот я… почти нашёл его!
— Ну и на что он похож?..
— Болван! — не выдержав, крикнул человек в жёлтом.— Это совсем не то, что ты думаешь. И показывать я тебе ничего не собираюсь, трусы тут перед тобой…
— Да нужны мне твои трусы! — огрызнулся З.З.— Ты лучше скажи всё-таки: вернуться можно?..
— Опять ты за своё!!! Уматывай отсюда, придурок, надеюсь, что больше никогда и нигде не пересекусь с тобой в любой точке континуума… Хотя — многие из нас были такими… невтыкаемыми по первости, когда ещё ничего не сознавали, многие боялись, другие жалели своих… близких, наконец, но такой… наглости, такой… верности своим этим… прокладкам и всему такому, я ещё не видел. Убирайся! Выход ты знаешь — нагнись и иди. Кстати, не забудьте ваши, реальные, ха-ха, прокладки, Зинаида Захаровна, они вам могут пригодится…
— Так можно вернуться, или нет?!! — стоял на своём З.З.
— Вооо-ооон!!!! — заорал человек.
— Я не уйду, пока ты не ответишь.
Зудов настойчиво выпятил грудь прямо перед письменным столом, за которым восседал его собеседник и даже попытался молодцевато топнуть ногой.
— Эх, выкинул бы я тебя сейчас в… Но я должен тебе сообщить, я обязан, раз ты так уж хочешь. Выбраться, как ты говоришь, назад, хотя я почти уверен, что,буквально через совсем небольшой промежуток времени, ты уже и думать про это забудешь, так вот — выбраться можно, только оставив здесь взамен какое-нибудь другое существо, из того, твоего старого мира, который ты упорно называешь реальным, причём это должно быть искреннее желание этого самого существа. Оно должно захотеть этого, понял?!.. А вот как ты установишь с ним какой-либо контакт, да ещё и объяснишь, ну и уговоришь… Практически это невозможно, хотя теоретически всё обстоит именно так.
— И никто ещё не выбирался?..— взволнованным шёпотом спросил Зудов.
— Нет, конечно, хотя бы потому, что ни у кого ещё не возникало такого желания… Да и у тебя в скорейшем…
— Всё! — отрезал Зудов и взмахнул рукой.
Он бодро схватил портфель, прошествовал мимо человека в жёлтом и влез в узкий выход. Оказавшись одной ногой на лунном грунте, он тут же ощутил вновь большие соски, влагалище и всякую такую прелесть, но тут он мгновенно вдруг отдёрнул ногу, а затем прыгнул прямо на грунт, вздыбив серую пыль. Вновь появился мужской хуй, причём в состоянии эрекции. «Вот так-то лучше… Для начала!» — удовлетворённо подумал он, прижимая портфель к своей нормальной, плоской мужской груди.
— Смотри-ка,— раздался противный голос жёлтого у Зудова за спиной.— Ты быстро учишься… Эдак ты и третий…
— Да иди ты!..— не оборачиваясь, крикнул ему З.З., строевым шагом прошёл вперёд по лунной поверхности, а затем вдруг, почти неожиданно для самого себя, подпрыгнул вверх и полетел.
20. В НЕБЕ НАД МИРОМ
Искрящийся вакуум раскрывал свои объятья погружающемуся в его изначальное, нулевое величие, некоему устремлённому ввысь, в никуда и вперёд, существу, парящему среди звёздных скоплений, планетных миров и связующей их разноликие оазисы, разъятой повсюду, совершенной, словно окончательный конец света, пустоты. Зудов летел над Луной, взмахивая руками, словно крыльями, или как плавниками какой-нибудь, упархивающей в морскую глубь, рыбы. Затем он перестал вообще совершать любые телодвижения, с удивлением отметив, что его полёт не только не прекратился, но и может стать ещё более интенсивным — стоит только захотеть. Захар Захарович захотел и тут же воспроизвёл замысловатую фигуру высшего пилотажа, прямо над каким-то лунным цирком, одиноко окольцовывающем своё беспредметное нутро.
— Я всё могу… Всё… — громко произнёс он, и его гулкий голос отозвался эхом у подножия неких далёких, мутно-серых гор. Он вновь вдохнул вакуум полной грудью, как уже делал однажды, вновь удивился этому, снова смирился и опять ужаснулся и возмутился.
— А если… Крылья? С истинными перьями, с лоснящейся красотой, со взмахом, с изгибом…
Хрясь — с треском зудовские руки стали блестяще-голубыми клыльями, с рудиментами когтевых пальцев на своих острых окончаниях. З.З. ощутил их столь же явно, как и своё, вновь обретённое яйцо. Он почувствовал буквально каждое пёрышко, каждое сухожилие, связку, крыльевые артерии и вены. Он расправил их, словно зависший над океанской гладью альбатрос, а затем сложил, как готовящийся к охотничьему падению орёл.
— Нет, ну их, не хочу крылья!..— гнусаво молвил Зудов, словно беременная жена, совершенно задолбавшая любимого мужа разными своими прихотями и капризами, и тут же — вновь хрясь! — опять получил назад собственные, привычные ему от рождения, руки с нормально-человеческими пальцами и ладонями. Полёт продолжался.
— Нет — ну это просто смешно — ха-ха, ха-ха, ха-ха… — сказал он, вновь услышав эхо, которое вскоре смолкло в бесстрастно царящей здесь абсолютной тишине.
Но смешно ему отнюдь не было; за несколько секунд он перепревращался в различных жучков, пылинок, камешков, тарелок с гречневой кашей и во что-то ещё, а затем мягко прилунился прямо к тому самому подножию тех самых гор, которые производили эхо его голоса, вопреки всем законам физики и здравого смысла; уселся, поджав ноги, на грунт, почти уже не обращая никакого внимания на очередное превращение в женщину, и крепко задумался.
Вокруг него простиралась Луна, сверху был Космос, под ним где-то затаился центр Луны. И, однако, это, очевидно, была его собственная Луна, его личный Космос, его, и только его, единственный Центр. Если отрастить крылья возможно так запросто — можно ли поменять Луну на Юпитер в системе Центавра?.. Или войти в кабинет его собственного, принадлежащего ему сейчас со всеми потрохами и мозгами Свена Свеновича Трутя, щёлкая дамскими каблучками, и с размаху вонзить Трутю этот острый дамский каблучок прямо в его хитрожопый серо-голубой глаз, скосившийся в педерстически-игривом прищуре, наблюдать его муку и медленное подыхание, но… Это ж не будет Труть, это будет не Труть, это всё будет он, он, он, З.З.,— или не он?!.. Это просто мир, просто «хроник», просто выход вовне; просто всё случилось так, как будто бы существо, именуемое Захар Захарович Зудов, спустили в унитаз, даже не интересуясь, как он будет себя чувствовать в канализационных трубах и люках, в дерьме и золоте людских отбросов… Или же посадили на ракету и запустили её в вечное странствие, в целях поиска конца Вселенной, которая нигде не кончается, а замыкается сама в себе, словно самососущая собственный хвост змея в каком-то восточном символе… Или его просто убили, дабы он наконец доподлинно узнал — а что там после смерти?.. Ничего и всё, столько прокладок, сколько захочешь, как и всего остального, и бсконечное, безумное, абсолютное одиночество… Зудов понял, что он плачет, лья слёзы на свои пылающие щёки, чего не делал уже настолько давно, так давно, так давно — с самого детства… Он поднял взор: всё вокруг менялось прямо на глазах, запечетлеваясь в его сознании и проваливаясь, словно в бездонную шахту, в его подсознание.
Пейзаж словно воскрес, воссияв радугой бешено-ярких, горящих холодно-жарким огнём, цветов; горы преображались в деревья, кусты, воспоминания юности, лица и живые предметы; звёзды замерцали восторгом млечной радости, чудесности безграничия и неожиданной близости к тому, кто был сейчас среди них, рядом, внутри; почва стала призрачной и одновременно предельно незыблемой, и искрилась, переливаясь вспыхивающими нимбами, словно ребёнок, призванный стать святым. Каждая пылинка и камень, каждый лунный закоулок и кратер словно раскрыл некие врата во всё, что угодно и в любой мир, способный существовать и не быть; любой участок реальности точно стал словом и знаком, говорящим и источающим энергию величия и тайн; и одновременно всё распадалось, расползалось, как материя ощущений, образовывая единичные чувства, ответы и предельно малые части никогда не возникавшего целого.
Беспредельный страх, словно нежданная благодать, снизошёл на Зудова, восседающего посреди этой кутерьмы всего любого наличествующего, из которого можно было создать, всё, любое существовующее и не бывшее. Структура мерзкого хаоса завладела зудовскими мозгами, и тут же его «эго» начало дробиться, множиться и плодиться в неимоверных прогрессиях, теряясь во внешнем величии всевозможности и во внутреннем ужасе всевероятности.
Любые миры, страны и предметы возникали и погибали в бесконечной и нескончаемой смерти сознания; самые мягкие и нежные тампоны, американский стоматолог, юпи, новые памперсы, перхоть и любовь, роза и крест, ариэль, папа-вера и двенадцать Свен-Свеновичей Трутей… Можно было созидать всё, но не имело смысла. Реальности, наслаивающиеся друг на друга, не имели ни края, ни конца. Была плоть, был дух, было две плоти, было два духа. Агония сгорающей во всеочищающем божественном огне использованной прокладки заполонила гибнущую личность, демонстрируя её абсолютную необоснованность; её возможность существования на любых принятых кем-либо аксиомах, либо тампонах (кремах для бритья). Такого знания, содержащего в себе предел печали и истины, не могла выдержать ни одна плоть и никакие мозги.
— Ааааааааа!!!..— заорал тот, кто когда-то был Захаром Захаровичем Зудовым, и упал вперёд, носом вздыбив лунную пыль.
И затем, через вечность смерти и странствий, он, который всё-таки именовался З.З., поднялся на ноги, воскресший и преображённый, засмеялся, словно новорождённый, и с безумной радостью осмотрел окрестность морей, скал, гор и грёзовых трав.
— Ты был прав, человек в жёлтом,— громко воскликнул он, обращаясь к себе, в самую свою душу, свежую и чистую, будто только что появившееся на свет изначальное женское начало мира.— Я возник!!!