21. НОВЫЙ, ОРИГИНАЛЬНЫЙ, МЯТНЫЙ
Зудов взлетел и неторопливо, вращаясь вокруг собственной оси, словно некая небольшая планета, двинулся вперёд, осматривая окрестности всех, любых миров — тех, которых он мог представить и тех, которых не был в состоянии вообразить. Под ним расстилалась незыблемая лунная, пыльно-серая поверхность, иногда вспыхивающая неведомыми цветными пейзажами с деревьями, травой и разнообразными существами, а порой просто полностью пропадающая, обращаясь в сияюще-чёрный провал всевозможности, где могло быть сотворено всё, что угодно, либо можно было просто раствориться в нём, дабы не быть, не существуя, а лишь пребывать в вечности совершенного, как истинная вера в Творца, отдыха — от трудов, мыслей, чувств и беспечной праздности радостных мгновений.
Он летел, почти не ощущая самого себя, а только испытывая блаженство своего, явленного здесь и сейчас, сверкающего и почти ирреального духовного тела; он смотрел вперёд и вниз, наблюдая великие кратеры, горы и замершие, как улыбка кота на фотографии, беспредельные равнины; он источал восторг и сладость абсолютного успокоения души; и он увидел вдруг неказистые постройки Нижнелунска и спустился вниз, чтобы рассмотреть их вблизи, войти в них и заявить о смысле жизни и смерти; постараться стать заметным и проявить в каком-нибудь встреченным им существе любовь и веру в любовь.
Он подлетел к ближайшему домику, построенному из лунного камня и облицованного внутри герметичным металлом, чтобы дать реальным существам возможность жить и дышать привычным им воздухом, в чём З.З. сейчас совершенно не нуждался; прилунился на обе свои ноги, получив мужской облик, и тихо прошествовал сквозь стену, оказавшись в некоей рабочей конторе, где на двух стульях перед круглым столом сидели два бородатых человека, озабоченно вглядываясь друг в друга.
— …Ну вот ты, скажем, мне нравишься,— вкрадчиво сказал один другому,— ну и что мне теперь делать?..
Другой мерзко ухмыльнулся.
— Я тебе сразу сказал: я ничего не имею против… однополой любви, как ты это называешь, но просто я — не такой. На здоровье, но лично я люблю женщин.
— Женщины… какая гадость! — с отвращением воскликнул первый.— Ну ладно, но если ты без комплексов, то… как же так?.. Ты же сказал, что ничего не имеешь против…
— Да, да, да, я — без комплексов!..— с жаром заявил второй. Видно было, что эта беседа ему порядочно надоела.— Но я тебе ещё раз повторяю: я — не такой! Я не рождён таким, как вы. Я, как это вы называете, «натурал»!.. Поэтому, я ничего не имею против, но только не со мной!
— Вот неувязочка-то!..— нетерпеливо проговорил первый.— Но ведь ты мне нравишься… Ну что с тебя, убудет, что ли?.. Ты же в принципе не против… Не против нас… Честно говоря, редко с таким сталкиваюсь, уже обрадовался — и вот, на тебе!..
— Да не могу я! — отмахнулся от него второй, как от надоедливой мухи, или моли. И почти со страданием в голосе добавил: — Я женщин люблю, баб, понимаешь?.. Сиськи, пизду…
— Понимаю,— не сдавался первый.— Я всё понимаю. Но вот, скажем, минет. Если я тебе, к примеру, отсосу, то — какая тебе разница?.. Баба, мужик, рты-то у всех одинаковые…
«Бля, и здесь ищут третий пол!» — пронеслось в возвышенных мозгах Зудова.
— Минет?..— остолбенело переспросил первый, наливая себе в большую рюмку какой-то алкогольный напиток из бутылки и залпом выпивая его.— Ты… мне… отсосёшь?..
— Отсосу!..— обрадованно заявил первый.— О!.. Ты — мой Давид!
Второй замолчал, видимо обдумывая этот новый поворот разговора. Затем вновь выпил ещё алкоголя, как-то крякнул и выпалил:
— Ладно! Давай попробуем. Может, это действительно всё равно. Я даже помню, читал надпись такую в общественном туалете: «Самое лучшее — это когда тебе сосут хуй, неважно кто, парень, или девка.»
— Вот-вот,— подхватил первый.— Ну… Ты готов?..
— Соси,— обречённо сказал второй и расстегнул ширинку.— Только постарайся куда-то бороду убрать, а я уж попробую представить, что ты — тёлка.
— Всё сделаю! — ликуя, рявкнул первый и бросился на четвереньках к своему другу, видимо, боясь, как бы тот не передумал в последний момент.
— Какая гадость! — сказал Зудов и вышел обратно сквозь стену из этого домика. Но его, кажется, никто не услышал и вообще не заметил его присутствия; зато З.З., удаляясь, успел явственно различить хлюпающие, сосущие звуки, муторно нарушающие общую безвоздушную благодатную тишину. Зудов зашёл в следующий, соседний дом. Там лежали на кровати две женщины, сплетённые в каком-то немыслимом объятии.
— Олюсенька… — страстно прошептала одна из них,— сделай мне ртом, я так, так хочу…
— Счас, Светик, ну а уж потом ты мне…
— О чём базар!
— Давай, а то я кончу, прежде чем ты начнёшь…
— Я сама кончу!..
— Клитор, клитор-то давай…
— Знаю, сама такая…
— Никто лучше не знает нас, женщин, кроме нас, женщин. Мужчины — тьфу!
— Козлы…
— Давай…
«Чмок-чмок-чмок,» — раздалось на всю округу.
«Да что они тут все, с ума посходили, что ли!..— ошарашенно подумал Зудов.— Вот тебе и Нижнелунск… Или это всё — тоже мой бред?.. Надо искать третий пол, этот придурок в жёлтом опять-таки прав и в этом!..»
Он вышел и из этого дома и задумчиво побрёл наугад, неизвестно куда, пытаясь вернуть себе возвышенно-великое расположение духа, существовавшее в нём, когда он парил вверху, на манер ангела, или отлетающей после смерти души, и старался выбросить из своей памяти только что увиденное и услышанное, либо преобразить это воспоминание так, чтобы в нём возник некий, отсутствующий в реальности, свет и смысл.
Пройдя так какое-то время, он подпрыгнул и опять полетел вперёд, со страшной скоростью уносясь из этого противного места. Прямо почти сразу за Нижнелунском располагался огроменный, вырытый стоящими по его краям экскаваторами, карьер, откуда, наверное, добывали лунный камень для посёлочных построек. За карьером возвышался опрятный двухэтажный коттедж, над входом в который красовалась аккуратная надпись: «Лунстрой».
— Вот сюда-то мне и нужно было… в прошлой жизни,— почему-то обрадовался З.З., снизился и прямо-таки влетел в этот коттедж, вновь проигнорировав лунно-каменные стены и металлическое нутро.
В кабинете, за прямоугольным столом, покрытым красной клеёнкой, сидел серьёзного вида человек и насупленно смотрел на двух других, стоящих перед ним навытяжку, чуть ли не по стойке «смирно».
— Илья Абрамович… Илья Абрамович… — лепетал один из стоящих,— извините нас, мы хотели, как лучше…
— Капусту вы себе хотели — вот что! — строго сказал Илья Абрамович.— Вы мне швындорку запиндрючили, а теперь меня с Земли достают: бабок, бабуль, башлей… А кто виноват?.. Кто виноват, я вас спрашиваю?.. Получается, я, начальник Лунстроя, Илья Свет. А вы мне пыполку сейчас зюзюкаете… Надысь коровушка залетала, так она и то пиписку прижала, а вы… Мондроёбы вы, вот кто!.. Но я вас научу стебаться!.. Это ж надо было — перепутать хокку с танка!.. А теперь разгребай тут за вас переплюси… Вот ты, Тахир, и ты, Зуфар, что вы тут передо мной харюшки-то выпучиваете?.. Роман — это одно дело, героин — другое, а бабки, бабули, кто будет выхезывать?.. Джойс?.. Или Пырьев?.. И Земля, «жужуинвест»…
«Так это ж про меня!» — возликовал Зудов, услышав, наконец, знакомое слово. До этого он не понимал ничего.
— Господа,— сказал он, обращаясь ко всем ним, и приседая на краешек стола, так, чтобы не касаться ногами почвы и не стать женщиной,— я — как раз представитель «жужуинвеста», и прилетел к вам за деньгами, или за капустой, как вы это тут, по-лунному, называете…
— Ты слышал?..— испуганно озираясь, воскликнул Тахир и взял за руку Зуфара.
— Я слышал некий тихий вопль, какой-то призрачный шёпот,— проговорил Илья Свет.— Но, кроме нас, здесь нет никого. Вот уже до чего докатилось, до глюков тут с вами дозалупался!.. Всё, пошёл домой… Чтоб к утру была капуста, либо бабули! Уяснили?.. А не то — швандарахнитесь к долбанному внучатому племяннику!..
— Будет исполнено! — хором гаркнули Тахир и Зуфар, а потом Зуфар тихо добавил: — Нет, ну ты слышал?..
— Всё, пацаны, я умчался,— резко молвил Свет, встал из-за стола и пошёл к выходу. Он напялил скафандр и резво пошёл вон, на лунную поверхность.
«Они меня не видят и не слышат! — отчаянно подумал Зудов.— Но мне-то что?.. Их ведь тоже нет. Точнее, они — это я. Может, убить их? Или превратить в… швандарахнутости?.. Посмотрим, однако, куда он пошёл…»
Он полетел за Светом, который, неспеша дошёл до большого дома, открыл дверь, напоминающую более некий люк какой-нибудь подводной лодки, потом закрыл её, нажал на какой-то чёрный рубильник, и помещение, являющееся, очевидно, своеобразной шлюзовой камерой, стало наполняться воздухом. Дождавшись нужного наполнения, Свет ловко снял скафандр, открыл следующую дверь-люк, и вошёл в комнату со множеством кресел и стульев.
— Жена, Люба! Дочка, Вероника! Я пришёл!
Из тёмного угла комнаты к нему радостно приблизилось два женских существа: одно — зрелых лет, а другое — совсем юная девушка.
— Илюшечка!..
— Папа!..
«Как она прекрасна!..» — восхищаясь, подумал З.З., почти коленопреклонённо всматриваясь в рыжие, густые волосы Вероники.
И Захар Захарович Зудов понял, что он безнадёжно, с первого же взгляда, влюблён. И она, она, самая прекрасная девушка в любых мирах и реальностях, была сейчас прямо рядом с ним, и её зелёные глаза сияли, глядя сквозь З.З., совершенно не замечая его присутствия и существования.
— Как же ты прекрасна! — вслух сказал З.З., словно пытаясь пробиться к ней сквозь миры и Вселенные, но никто не ответил ему, и ничто не изменилось. И только любовь была тут, сейчас, повиснув между абсолютным несоответствием их континуумов и действительностей, будто Святой Дух, незримый, но присутствующий в каждой точке любого возможного бытия.
22. ВО ГЛАВЕ КРАСИВЫХ ВОЛОС
Вероника Ильинична Свет — прекрасная юная девушка с рыжими, длинно-густыми волосами и зелёными глазами, напоминающая невинную речную русалку, влюбленную в царственного принца и в светлую жизнь божественного бессмертия — спала в своей спальне, обняв подушку, словно своего единственного возлюбленного; и зов её радужных снов пронзал её душу, будто обоюдоострый меч любви, или грёзы о счастье и о бескрайности Духа.
Захар Захарович Зудов — сияющий и красивый, будто воплощенная девическая мечта о неизбежности сладостной любви и раскрываемой, как маковый бутон под утренним солнцем, безбрежной страсти — восхищённо смотрел на её нежное, сонное тело, доверчиво раскинутое на постели, и лишённое ночной рубашки, как и вообще любого одеяния; и умилённо плакал, чувствуя радость явленного ему женского совершенства и боль собственной невозможности хоть как-то возникнуть в её великой душе, либо хотя бы просто дотронуться до её тёплой, прекрасной плоти,— ибо не существовал здесь, сейчас, а был вовне всей этой простой, лунной действительности, окружающей сон его возлюбленной, словно подлинный фон единственной реальности, к которой он сейчас не принадлежал, или находился в ней, словно светлый призрак, либо ангел-хранитель, являющийся человеку лишь во снах, молитвенных откровениях и в случайных прорывах алчущей раскрытия изначальных тайн мироздания души,— прорывах в неведомые, иные миры, где вершится Высший Суд, и отворяются наружу, изнутри, двери рая.
Вероника спала, а Захар парил над ней, как бесплотная субстанция, готовая обратиться в любое чудесное существо, сверкающее и внеземное. Вероника улыбалась, видя сон о застывшем прямо над ней прекрасном возлюбленном, и Захар тоже видел её сон и себя в этом сне, и скорбел, и трепетал, и простирал к ней свои руки, пылающие холодным огнём запредельности.
— Кто ты? — спросила Вероника во сне.— Я не знаю тебя, но я всегде тебя знала, ждала и верила, что ты придёшь!..
— Я пришёл к тебе, Вера! — отвечал ей З.З., дотрагиваясь до её сонных волос.— Я всегда буду с тобой, но ты можешь только сейчас видеть и чувствовать меня; всё остальное время я буду тебе, увы, недоступен, но знай отныне, что я — всегда с тобой, всегда в тебе, всегда подле тебя…
— Но кто же ты?..— счастливо улыбаясь, повторила свой вопрос, не требующий ответа, Вероника.
— Я — твой лучший сон, я — твоя мечта, я — принц твоих грёз, я — твой возлюбленный, я — твой ангел и твой мужчина, я — твоя вера, Вера, и я явился к тебе и нашёл тебя, и больше тебя никогда не покину!..
— Я люблю тебя,— сказала Вероника,— я всегда тебя любила и ждала, и вот ты, наконец, пришёл… Но неужели это — только мой сон? Моя мечта?.. Моё желание, мой идеал, мой вечный мужчина, мой принц?.. Неужели я проснусь, и ты пропадёшь так же, как исчезает всё самое лучшее, что есть в жизни, и сама жизнь?..
— Нет, я никогда не пропаду, но ты не всегда сможешь меня чувствовать и видеть; может быть, только в твоих снах, в твоих молитвенных откровениях, в твоих прорывах в запредельное, где вершится Высший Суд и отворяются двери рая…
— Но как же мне остаться, как же мне быть с тобой?.. Я люблю, люблю, люблю тебя…
— Ты останешься, ты будешь со мной,— уверенно произнёс З.З.,— ибо я тоже безмерно люблю тебя, а истинная любовь связывает любые миры и побеждает самые разные реальности, встающие преградой на пути двух совершенно влюблённых друг в друга существ… Клянусь, я сделаю так, что мы будем навечно вместе!.. Сейчас ты проснёшься, и в следующий раз мы встретимся следующей ночью в другом твоём сне… Но помни обо мне весь день, верь в меня, и я приду к тебе вновь, и больше уже не уйду от тебя никогда!
— Никогда? — прошептала Вероника, с сомнением осмотрев полупрозрачную, горящую холодным огнём запредельности, фигуру Захара Захаровича.
— Никогда,— твёрдо сказал Зудов и поцеловал её в лоб, обжигая её своей страстью и верой.
— Я верю тебе. Я буду ждать тебя. Я люблю!
— Я люблю,— эхом повторил за ней З.З., с грустью ещё раз осмотрев всю её — счастливую и улыбающуюся,— и улетел ввысь, вдаль, в холодое безбрежье.
Вероника открыла глаза и проснулась, увидев свою обычную комнату и свою привычную кровать.
— Ко мне пришёл мой возлюбленный,— сказала она вслух, скрещивая руки на груди,— и отныне он всегда будет со мной. Как же я счастлива!
И улыбка любви вновь осенила её лицо, и душа её расцвела,будто маковый бутон, раскрывающийся навстречу утреннему светлому солнцу.
23. КТО НЕ ЗНАЕТ — ТОТ ОТДЫХАЕТ
(СЧАСТЛИВЫЙ МАЛЫШ)
Вероника вновь спала, когда в её сон, полный сладостных ожиданий и счастливо-тревожных предчувствий, вошёл Захар Зудов, спустившийся с лунных небес прямо в душу своей любимой девушки.
— Я ждала тебя,— сонно произнесла Вероника, узрев З.З., нависшего над её, жаждущим ласк, нежности и счастья, телом.
— Я пришел,— ответствовал З.З., парящий под потолком маленькой девичьей спаленки; красивый, сияющий и мудрый, словно истинный Муж Миров, нашедший любовь до гроба, и радующийся этой величайшей находке своей безмерной жизни, будто древний мифологический персонаж, отыскавший свою истинную «половинку», чтобы воссоединиться с нею, дабы уже не расставаться никогда — ни в счастье, ни в беде.
— Я так тебя ждала… Так ждала… — повторила Вероника, сквозь закрытые глаза, сквозь зажмуренные веки, нежно смотря на Захара Захаровича, который излучал любовь, тепло и страсть.
— И вот я пришёл к тебе… Я пришёл… — тоже повторил Зудов, спускаясь ниже — к лицу любимой.
— Мой папа сегодня весь день какой-то взвинченный, кошмарный… Говорит, что у них в «Лунстрое» призрак появился, из какого-то «жу-жу»…
— Это — я,— запросто сказал Зудов.— Давай, лучше полетаем?..
— Как это?..— удивилась Вероника.— Во… сне?..
— Наяву,— убеждённо проговорил Зудов, беря её за руку, и она выскользнула из своего тела, словно из одежды, явившись перед возлюбленным в виде некоего сияющего женского ангела — с золотыми волосами и синими глазами.
— Это — я?..— поражённо молвила она, увидев саму себя каким-то внутренне-духовным взором.
— Ты! — восхищённо ответил З.З., осматривая её своим внешне-душевным зрением.— Ты так прекрасна!.. Полетели!..
Он схватил её почти в охапку, словно букет роз, и они устремились ввысь, пройдя сквозь потолок дома семьи Светов, и уже через миг они были в ослепительном Космосе, меж звёзд, планет и комет.
Они неслись вверх, излучая вокруг самих себя ореол бездонной любви; они падали навстречу Солнцу и шныряющим повсюду метеорам; они присели на краешек астероида, чтобы отдохнуть от бешенства своего полёта и счастья; и они вновь ринулись вперёд — в любых направлениях, вниз и назад, вверх и внутрь, повсюду, в любую точку пространства, куда только мог проникнуть их дух, и куда их влекло преисполненное нежностью и совершенным знанием смысла Вселенной их единое сердце.
Они достигли Сатурна и оседлали его кольца, словно диких коней, обуздываемых волей беспечного ездока; они смеялись и прятались друг от друга в ледяной гриве этих колец, отыскивая затем самих же себя, и смешивая в одно целое свои воздушные тела; они безумно скакали верхом на каких-то космических булыжниках, как будто играя в перегонки, и как будто стараясь обратить вспять точное астрономическое движение по орбите своих космических мустангов; они словно стремились привнести хаос в Космос и существовали посреди всего этого искрящегося жарким холодом и бескрайностью мира, как какие-то юные дети, никак не устающие наиграться во все мыслимые любые игры и насытиться своей беспредельной привязанностью друг к другу.
— Как я могла быть без тебя!.. Как я могла существовать в своём обычном мире… этой Луны… этих всех «Лунстроев»… фирм… прокладок, наконец!..— восклицала Вероника, распушивая свои ослепительные волосы, словно бесконечный кометный хвост.
— А я как мог!.. Как… Почему ты вспомнила про… прокладки?..— спрашивал Зудов, закруживаясь вихрем, будто некий глобальный винт.
— Я… не знаю!..— смеясь, отвечала Вероника, ныряя под него, и взлетая над ним.— Прокладки — символ этой, или же, скорее,той реальности, такой же незыблемый, как, скажем, ну… жопа по телевизору!
— Ха-ха-ха-ха! — хохотал Зудов, изумляясь её мудрости и святому веселью.— Жопа по телевизору! Это абсолютно точно!.. А давай полетим на Землю — на нашу Землю… Мы можем там… шалить… и делать всё, что угодно!.. Как я хочу сейчас увидеть свою фирму, свой «жужуинвест», своего начальника и… вставить ему в его жирную жопу телевизор!.. Ха-ха-ха-ха!!!
— Ух ты… проказник!..— разрумяниваясь от полёта, кричала З.З. Вероника.— Кстати… — тут она вдруг подлетела совсем близко и стала серьёзной,— кто ты? Дьявол? Бог? Ангел? Или же… просто мой сон?..
— Какая тебе разница,— на ушко шепнул ей Зудов.— Я сам ещё точно этого не знаю. Но я… могу!.. Я — и то, и другое. И я — твой возлюбленный!
— Я так и знала,— так же серьёзно сказала Вероника Свет.— Полетели на Землю.
Миг — и они уже пробивали облака земной атмосферы, кружась в полёте над небоскрёбами Москвы и аккуратным красным Кремлём.
— Ну и где? Где «жу-жу»?
— Ту-ут!! — заорал Зудов, вновь хватая за руку возлюбленную, и влетая с ней прямо в окно своего родного, розово-зеркального здания, где на двадцать втором этаже располагался «жужуинвест».
Лера Небаба что-то резво печатала на компьютере, рядом с ней стоял Свен Свенович Труть и нежно поглаживал попку Никитки, который на четвереньках губами приник к его ширинке и ласково облизывался.
— А вот и мы! — рявкнул Зудов, приземляясь на стеклянный стол перед всеми своими сослуживцами, держа Веронику на руках.— Не ждали?..
Все остолбенели; Труть инстинктивно отпрянул от Никитки, а тот ошалело потянулся почему-то к чулочной ножке Небаба.
— … Захар… Захарович… Вы?.. Откуда… Я же… вас…
— Я там и есть,— сказал З.З.— Ваш «хроник» — это супер! А вы тут занимайтесь своими прокладками и деньгами! Зато у меня сейчас есть вся Вселенная и любовь!
— Кто это? — укоризненно спросила Лерочка, тяжко вздохнув.
— Вера! — твёрдо заявил Зудов.— Да ну вас всех!.. Козлы. Но одну вещь я всё-таки сделаю!
Он бережно оставил Веронику висеть над зеркальным столиком, а сам быстро слетал в кабинет Трутя и схватил большой телевизор «Сссаньё», горделиво стоявший прямо перед трутёвским столом.
— Разворачивай зад, Свеныч! — жёстко приказал он, возращаясь назад.
Труть остолбенел, потом вдруг всё понял, послушно снял штаны с трусами и выставил, приподняв слегка вверх, свою большую, жирную жопу, горестно стискивая зубы и расставляя ноги. Зудов мгнговенно задвинул «Ссаньё» в задний проход Трутя, который оказался настолько, видимо, мощно разработанным, что вместил себя весь телевизор, оставив только шнуровую вилку снаружи. Труть как-то хрюкнул, обмякая, побелел, высрал телевизор назад, вместе с говном, кровью и кишками, и упал на пол, чуть не пришибив Никитку, и, очевидно, в сей же момент померев.
— Убийца!..— тявкнул Никита, а Небаба тут же схватила принтер и запустила им в Зудова.
Принтер пролетел сквозь воздушно-сияющее, небесное тело З.З. и шмякнулся об стену.
— Сгиньте-ка вы все! — взмахнул рукой Захар Захарович.
Всё исчезло; З.З. и Вероника стояли посреди зелёного тропического леса.
— И что дальше? — спросила Вероника.— Как же с тобой… забавно!
— Я приглашаю даму сердца в ресторан,— вежливо сказал Зудов, поправляя галстук и манжеты.
Они сидели за столом огромного, бесконечно теряющегося в каких-то мировых далях, ресторана и пили чай, чокаясь.
— Как я могла быть без тебя… — проговорила Вероника Свет.— И без настоящего мира! Где всё возможно! Возьми меня к себе! Насовсем! Я не хочу никуда возвращаться!
— Я попробую,— ответил З.З., даря ей большой лиловый цветок.— А пока — до свидания. Славно повеселились! Я возьму тебя к себе, и мы построим наш собственный мир, где будем жить, как захотим, и сколько пожелаем. Я попробую. Я тебя через всё проведу!..
— Я люблю тебя… — прошептала Вероника Свет, перевернулась на другой бок и заснула долгим, тёмным сном в своей спальне, в отчем доме, рядом с «Лунстроем».
24. ПЕРХОТЬ И ЗАПАХ
В следующую ночь Зудов явился, едва дождавшись Вероникиного сна — настолько он был в неё влюблён, окрылён и счастлив. Вероника удовлетворённо кивнула ему своим заснувшим лицом, а потом вдруг озабоченно проговорила:
— Я не знаю, что мне делать… Весь день — Луна, папа, мама, скафандры, всё, как положено, прокладки засовываю, моюсь шампунью, а потом, ночью, вдруг — ты… Не мучай меня, уйди, или возьми в этот свой мир, где мы с тобой можем… всё!..
— Я могу всё,— подтвердил Зудов, обволакивая её воздушностью своей ирреальной плоти.
— Нет!..— вдруг отмахнулась от него Вероника, чуть не проснувшись и вмиг не потеряв свою любовь.— Я хочу ощутить тебя, хочу, чтобы ты стал моим мужчиной, хочу почувствовать твою плоть, хочу услышать твой зов, учуять твой запах… Я хочу стать женщиной в твоих объятьях!.. Бери меня — я хочу тебе отдаться, я хочу тебя!.. Сотвори всё, что угодно, но… дай мне ощутить тебя, пощупать тебя, дотронуться до тебя… Где ты, где ты, любимый?..
— Я здесь,— печально сказал Зудов, высвобождая её из тела, словно из одежд, и унося её с собой — туда, где он мог сотворить всё, что угодно, и быть единственным Богом и Творцом своей личной реальности, так же, как было в прошлую ночь; так, как было, есть и будет всегда и всегда — а разве вообще может, и могло ли быть иначе?!..
— Где мы? — спрашивала Вероника, улетая с З.З. прочь из своей жизни и Луны, соприкасаясь с ним духом, хотя она хотела всего лишь ощутить его тело.
— Мы — тут,— многозначительно отвечал ей Захар Захарович Зудов, летя со своей любовью в неосязаемую обнимку сквозь пёстрое пространство, кишащее однообразным разноцветным фоном вокруг и повсюду, и как будто бы не имеющее из себя никакого выхода и даже входа, поскольку З.З. ещё не успел придумать и сотворить некий мир, где было бы хорошо.
— Но где же ты, где ты, где?..— трепетала Вероника, пытаясь ощутить объятье своего возлюбленного и прильнуть к нему, как к своей любимой подушке, или к материнскому соску в младенчестве.
— Я здесь,— заявлял З.З., оборачиваясь вокруг её души, пытаясь вдохнуть в неё реальную жизнь и хотя бы на миг овеществлить самого себя и окружающее его бытие.
Он застыл с ней посреди всего мира, явившись единственным мужским началом, создав её, словно первую и последнюю женскую суть; он проник в неё, растоворяясь в ней и растворяя её в себе; он простёр их сущности до размеров всей Вселенной, замкнув их в самих себе; и он сотворил высшее блаженство, неизмеримое, словно вечность, и нерасчленимое, как математический ноль, или апофеоз любой рельности, либо личности.
Вероника умерла, погибла, воскресла, пребывая в З.З., над, внутри, снаружи, вовне своего любимого; и время застыло, смолкнув навсегда, как оборванный звук выключенного и кончившегося Света; и всё, что, только могло быть, было в них, а всего, чего быть не могло, тоже присутствовало внутри их безмерного союза, из которого дети-миры мириадами рождались и тут же отлетали прочь, будто умершие души, получая новые, никому неведомые ипостаси,— туда, до этого было Ничто; и Зудов замер, любя, а Вероника вросла во всё его существо, образовывая вместе с ним истинный инь-ян, нерасщепляемый и абсолютно совершенный.
Но что-то произошло на грани бесконечности, и некая часть Веры вдруг возникла в виде конкретного, полу-телесного, лёгкого образования, и она вдруг обратилась к своему божественному любовнику, пробуждая его от благодати и небытия:
— Нет!.. Нет-нет-нет!!!.. Я хочу не этого! Я не этого хочу! Я этого не хочу!..
Зудов немедленно очнулся, возник и воплотился в некое подобие конкретики:
— Любимая! Я же дал тебе всё!!..
Вероника грустно смотрела на пустое пространство и мечтала о любой реальности, которая дала бы ей ощущения.
— Возьми меня к себе! Будь! Я чувствую, что если бы я была бы полностью в твоём мире, мы бы… могли быть вместе по-настоящему!..
Зудов задумлся и сел в кресло — красивый, бытийственный и чудесный.
— Это можно сделать,— наконец сказал он.— Но… Ты должна… В общем, я знаю, как тебя взять в свой великий мир, сделать полностью своей и… провести тебя через всё, что ты захочешь… Но…
— Я согласна на всё,— сказала Вероника, пытаясь дотронуться губами до его губ.— Я хочу тебя!..
25. ЛЮБОВЬ
Стоял солнечный лунный день. Вероника Свет сидела в гостиной своего дома, располагающегося прямо у карьера «Лунстроя», рядом со своей мамой Любовью Свет, в ожидании своего любимого отца — Ильи Абрамовича Света. В голове её резким потоком проносились воспоминания неких снов, прекрасных, словно осуществлённая мечта о подлинной возможности совершенной вседозволенности любых действий, тайных желаний, самых наиразнообразнейших воплощений и любви. Она, механически орудуя пальцами и спицами, вязала ярко-зелёный свитер, не зная точно, кому и зачем, но восторженно ощущая, что объект этого вяжущегося ею сейчас свитера, не просто душевный ветерок тайных закоулков сладких девических грёз, а нечто большее, чем даже просто реально существующий субъект — со смазливым лицом и с подлинным хуем под трусами. Она насмешливо вздохнула и случайно уколола спицей палец, слегка ойкнув.
— Вера!..— строго промолвила Любовь Свет.— Осторожно!.. Смотри лучше на своё вязание, а не думай, чёрт знает о чём!..
— Чёрт не знает, мама,— уверенно ответила Вероника, дуя ртом на пострадавший палец.— А я, вот, знаю. И, по-моему, он ужездесь.
— Так кто же… он ?..— укоризненно спросила Любовь.
— Тссс! Тссс!
Захар Захарович Зудов действительно уже давно был тут и умилённо смотрел на свою вяжущую возлюбленную, не желая пока ничем проявлять своё присутствие, имитируя тем самым реальную призрачность своего существования в жизни Веры. А о её маме — Любови — он вообще, увы, даже и не думал, хотя её красота даже поспорила бы с дочерней, если бы её решить оценить по-знатоковски.
Наконец он не выдержал, приблизился к Веронике и резким выдохом поверг её в мимолётное забытье, растягивая это мгновение на любую вечность, которая бы ему понадобилась.
Вероника застыла, узрев З.З., радостно бросила на пол свои спицы и недоделанный свитер и потянулась вперёд, дабы поцеловать своего возлюбленного, или хотя бы хоть как-то коснуться его.
— Тссс!..— повторил Зудов недавнее междометие своей Вероники.— Мне нужно с тобой серьёзно поговорить!..
Вероника кокетливо улыбнулась.
— О чём нам с тобой разговаривать?.. И зачем?.. Полетели лучше сквозь Вселенную, занимаясь космическим сексом и… трахая весь этот долбанный мир!..
— Это-то мы, конечно, можем,— махнул руками З.З.— Но… Ты ведь хотела ко мне насовсем!.. Навсегда — в мой мир, где возможно всё, что угодно, и где мы сами создадим себе свой личный тихий уголок с уютной природой и мягкой постелью, с вечной негой и радостью безумных чувств…
— А-ах!..— печально вздохнула Вероника.— Ну, конечно же, хочу… Боьльше всего на свете! Но… как это сделать?.. Ведь мы находимся настолько в разных… как это лучше выразиться… мирах, что даже… простым, извиняюсь, траханьем заняться не можем, а только лишь всяким великим единением иня и яна и прочими такими божественными штучками… Ладно — я готова видеть и иметь тебя как угодно, лишь бы ты только был, лишь бы являлся хотя бы в моих снах, религиозных откровениях и… мечтах! Полетели на Меркурий?!..
— Это мы можем,— вновь взмахнул руками Зудов.— Ты действительно можешь быть навсегда со мной, в моём мире. Но ты должна полностью бросить свой,, реальный, единственный для большинства его жителей, мир, оставить отца и мать, Луну, Землю, Лунстрой, реальное своё тело, наконец!.. А взамен ты навеки получишь меня, вечную жизнь, Меркурий и любые миры, которые ты только будешь в состоянии создать и вообразить!..
— Я тебе уже говорила,— вдохновенно сказала Вероника,— я согласна на всё, лишь бы навеки быть с тобой, в твоём мире. Что нужно делать?..
— Подожди, не спеши,— погрозил ей пальцем Зудов.— Подумай о том, чего ты лишаешься!..
— А чего я лишаюсь?..— гневно изумилась Вероника.— Ничего я не лишаюсь! Чего я там лишаюсь?.. Луны, Нижнелунска, «Лунстроя», Земли, всяких там, прокладок, наконец… Ну и хрен с ними! А к маме и папе я и так смогу являться, как ты сейчас ко мне… А мы заживём… Там, где захотим и так, как пожелаем… А полёты… И Вселенная… Наша Всленная…И… Меркурий! Наш Сатурн!.. Я согласна на всё! Так что же надо делать?..
— Согласна? — недоверчиво переспросил Зудов.
— Да! Да! Да!
З.З. помолчал, словно решаясь на что-то.
— Хорошо,— сказал он.— У меня есть план. Теперь выслушай меня, не перебивая, а потом уже скажешь своё окончательное слово…
— Я уже сказала!..— нетерпеливо воскликнула Вероника.— Что надо делать?!..
— Для начала выслушать меня и не перебивать,— строго вымолвил Зудов.
Они сидели на одном из астероидов, свесив ноги в вакуум и опираясь руками о неровную каменистую поверхность маленькой планетки.
— Ладно, слушаю,— сказала Вероника.— Ну?..
— Ну, ну… — зачем-то передразнил её Зудов, ловя в ладонь метеор, будто ночную бабочку, а затем выпуская его на волю, чтобы он дальше продолжал своё чирканье по чёрному небесному своду.— Можешь мне верить, а можешь не верить… Дело в том, что я был создан и прожил всю свою жизнь в таком же мире, в котором сейчас находишься ты… Я работал в фирме — «жужуинвест»… И однажды я получил задание лететь на Луну и разбираться с «Лунстроем», который должен был нам какие-то деньги…
— Это — мой папа! — крикнула Вероника, устраиваясь поудобнее и опираясь локтем о некий пригорок.
— Знаю. Помолчи. Но до того, как я полетел, в меня вживили такую штуку, которая… Короче, мне объяснили, что она останавливает для меня время. Но что это такое на самом деле — они и сами не знали. И в звездолёте они заставили меня её задействовать!..
— Ну… и?..
— Они таким образом, как выяснилось, решили от меня избавиться,— как бы оправдываясь, проговорил Зудов, для храбрости отпивая большой глоток лунной текилы из хрустального бокала.— Но оказалось, что… Короче, оказалось, что я не только ничего не потерял, но и приобрёл… Всё! Весь мир, любые миры, любые Всленнные… Вот только ты…
— Так в чём же дело?..— нетерпеливо воскликнула Вероника.— Давай… Мне тоже вживят эту штуку… И я всегда буду здесь, с тобой!..
— Я уже думал об этом,— грустно сказал Зудов.— Но это… Совершенно секретная разработка! Если ты, скажем, полетишь на Землю. и обратишься, тебя даже никто и слушать не станет!.. И потом… Как тебе это сказать… Чтобы возникнуть здесь, где я сейчас пребываю,— З.З. нарочито приосанился, изобразив вокруг своего прекрасного чела радужный нимб,— надо пройти через… своего рода смерть, что ли. Короче, я не знаю. что с тобой может случиться, ты не только меня можешь не найти, но и… себя потерять, наконец!..
— Так что же делать?..— опешила Вероника, печально допивая зудовскую текилу.
— Я придумал, что делать! — гордо заявил Захар Захарович.— У меня возник план. Дело в том, что ты можешь взять у меня эту вещь, и мы… поменяемся местами, что ли… Понимаешь?..
— Ничего я не понимаю,— сказала Вероника,— я тогда буду там, где ты, а ты вернёшься в этот… как его… реальный мир и… Что же тогда получается?.. Мы вновь не вместе! И никогда уже не будем вместе — сам говоришь, что неизвестно, где я смогу оказаться…
— Так в том-то и дело,— победоносно воскликнул Зудов,— что я возвращюсь в этот самый… реальный, как мы договорились его называть, мир, иду опять в свой «жужуинвест», и вживляю себе вновь эту штучку… Уж мне это её вживят, тем более, если я добровольно пойду на некоторую жертву, за что они… Ну, короче, деньги они получат. В общем, мне его заново вживят, я его задействую, и тут же найду тебя! Я уже научился здесь ориентироваться. Более того: поскольку времени тут как бы и нет, либо есть любое, лично для тебя не пройдёт ни единого мгновения, как я вновь буду с тобой. И вот тогда-то мы оба будем в этом… Мире Миров! Теперь — поняла?..
— Поняла,— тут же ответила Вероника.— Я согласна. Я верютебе. Но как это сделать?..
— Ты… точно согласна?!..— важно переспросил Зудов.
— Я люблю тебя,— сказала Вероника, пытаясь его обнять.
З.З. достал небольшой чемоданчик, раскрыл его и извлёк оттуда четыре белых листка бумаги.
— Тогда распишись здесь… Это — своего рода договор… Это — начало подлинности нашего обмена!
— Кровью? — усмехнулась Вероника.
— Ну зачем же! — укоризненно молвил Зудов.— Чернилами.
Они сидели в комнате с большой кроватью за коричневым столом. Захар Захарович протянул Веронике синюю пишущую ручку и листки, белоснежные, словно свежий воротничок первоклассницы, и достал одновременно из кармана батистовый носовой платок, промокая выступивший у него на лбу от волнения пот.
Вероника взяла ручку и листки, и в конце каждого размашисто написала: «Вероника И. Свет».
— Всё? — спросила она.
— Пока — да,— сказал Зудов, пряча бумагу в чемоданчик и засовывая ручку во внутренний карман своего чёрного пиджака.
— А что… теперь?
— А теперь… Теперь я буду любить, трахать, насиловать, наконец, просто ебать тебя, дорогая!..— победоносно вскричал Захар Захарович.
— Давно бы так… — прошептала Вероника, расстёгивая блузку и приподнимая свою короткую, тёмно-синюю юбочку.
З.З. сбросил одежду, с удовлетворением отмечая эрекцию своего запредельного члена, и бросился на любимую, которая суетливо пыталась расстегнуть свой черно-прозрачный лифчик.
— Помоги мне… — томно попросила она.
Зудов порвал лифчик пополам и востороженно отбросил его куда-то прочь, занявшись стискиваньем девических колготок и трусиков.
Он повалил её на кровать, и наконец-то вошёл в неё, трепеща от счастья и желания.
— Любимый… — простонала Вероника.— Любимый… Я люблю, люблю, люблю тебя… О! О! О!
— Оооо… — выдохнул Зудов, ощущая приближение оргазма, и явно почувствовав высший пик наслаждения своей возлюбленной.
Их пупки прикоснулись друг к другу, соединяясь вместе, и тут же нечто неведомое, стрешное и огромное, словно победа над всеми звёздами и планетами, выстрелило из самой сути зудовской души и тела, перемещаясь в плоть и дух Вероники.
— Я вернусь!..— победоносно крикнул Зудов, чувствуя что-то грубое, зримое, реально осязаемое и самоощущаемое, и давно уже им забытое.— Я вернусь!! Верь мне!!! И мы вместе… найдём третий пол!..
— Что это?..— в ужасе спросила Вероника, растворяясь, пропадая, исчезая в объятиях З.З., и становясь некоей золотой тенью, мечтой о высшей любви, верой в достижимость рая, грёзой о благодати, ангелом и духом, бесплотной душой…
— Ты узнаешь! — уверенно воскликнул Захар Захарович Зудов, и тут же его сознание померкло, закрываясь каким-то чёрным, непроницаемым занавесом забытья, в котором он сгинул, словно в бездне мировой бескрайности. И то, что должно было произойти, воистину случилось.
26. БЕСКРАЙНЯЯ ПЛОТЬ
Зов вечерней дрёмы возник, словно зуд. Захар Захарович Зудов пробудился, прочухался, будто после тяжёлого, полного злых сновидений и сладостных грёз, сна, и раскрыл глаза.
Он сидел в своей мягкой машине, посреди родной, привычной взору и прочим чувствам, Москве, переполненной неоновыми вывесками и рекламами, не соображая почти ничего, кроме единственного ощущения своего подлинного существования здесь, в этот миг бытия, и руки его почему-то сжимали руль, словно нежную талию любимой девушки.
«Вероника!.. Хроник!.. Луна!.. Третий пол!..» — пронеслись в мозгу З.З. странные, почти непонятные ему слова, и затем — «Прокладки!.. Писёныш с ксилитом!.. Американский стоматолог!.. Жужуинвест!.. Жужуинвест?..»
— Стоп! — сказал самому себе Зудов.— Я… работаю в «жужуинвесте», это абсолютно точно, и мой начальник — Свен Свенович Труть!
«Вероника!.. Вероника!.. Любовь!..» — вновь настойчиво, как будто выдалбливались эти имена в голове Зудова. «Вернись!.. Вернись!!! Любимый…»
— Вернись? — усмехнулся З.З.— Но… Я как раз вернулся,— размеренно проговорил он, постепенно вспоминая какие-то свои приключения в непонятных реальностях и мирах.— Любовь?.. Вроде есть какой-то трест жевательных резинок «Любовь», но… при чём тут я?.. У меня есть… Небаба, наконец! Небаба… А… Вероника?.. Кто это? Что это?
Он постепенно стал нечто вспоминать, и тут горделивое чувство исполненного рабочего долга вмиг заполонила всё его существо, совсем, как влюблённость, или творческий порыв.
— Я выполнил ваше задание, Свен Свенович,— прошептал он, мысленно представив новенькие денежные купюры и сверх-тренажёр «Человеческий зверь», который уже послезавтра, возможно, будет ему совершено доступен и займёт своё достойное место в его уютной квартирке, между сервантом и модной напольной вазой, которую он однажды приобрёл на аукционе, получив тогда от Трутя некоторую премию, и был весь рад сам себе, что ему не чуждо искусство, впрочем, как и всё остальное, что должно составлять внешний и внутренний мир гармонической личности.
— Я вернулся! Вернулся! — громко повторил он, отгоняя, словно надоедливого ночного комара, всяческие странные имена, названия и отголоски неведомых чувств.— Я у себя дома! Ой… — Захар Захарович посмотрел на часы и тут же озаботился.— Мне же нужно в «жужуинвест»! Надеюсь, я их там ещё застану! Где мой кейс?..
Чемоданчик лежал на соседнем сидении; Зудов раскрыл его, удовлетворённо заглянул внутрь и закрыл. Он включил зажигание, и его автомобиль мягко тронулся с места.
Вокруг шумела, пестрела, сияла ночная Москва; в витринах были выставлены всевозможные предметы туалета и прочие товары, с изящно висящими на них ценниками; на большом цветном телевизорном щите, выставленном на стене одного из домов, бритоголовый человек демонстрировал, как он бреется бритвой «Верстак»; одинокий милицейский тупо уставился на дорогу, видимо, размышляя, какую бы машину ему остановить, и до чего бы доебаться.
З.З. вежливо проехал мимо него, милицейский не прореагировал.
«Прекрасно! Прекрасно!» — подумал Зудов и въехал в район небоскрёбов Москвы-Сити, в одном из которых располагался его родной «жужуинвест».
Он аккуратно припарковался, взял чемоданчик, и уже через какое-то время входил в лифт, оправляя свой роскошный костюм фирмы «А-сука». В лифте он обнаружил официанта местной столовой Тихона Тихоновича, которого все звали Аликом.
— Захар Захарович!..— изумлённо сказал официант.— Что это вы так поздно… Как дела?
— Чудесно! Лучше не бывает! — улыбаясь во весь рот, и демонстрируя свои керамические зубные мосты, ответил Зудов.— Кстати… У меня для вас подарок…
Он достал из чемоданчика пачку прокладок и протянул её Алику.
— Вот… Последняя разработка… «Хронос»! Подарите девушкам!
— Спасибо,— обрадовался Алик.— А у меня для вас опять есть «Вафля».
Он сунул в руку Зудову сосательную палочку, которую тот немедленно съел.
— Ну, до свидания, Зэ-Зэ,— сказал официант, когда Зудов приехал на свой этаж.— Завтра придёте ко мне в столовую? У меня для вас ещё будет…
— Обязательно,— вежливо улыбаясь, ответил З.З.— Как всегда! В обед!
— Гениально! — почему-то сказал Алик.
— Распрекрасно!
Зудов вошёл в кабинет и сразу же увидел жирную задницу Трутя, прорисовывающуюся под его штанами, который склонился за столом Лерочки Небаба, набирающей некий деловой текст на компьютере. Рядом стоял Никитка и вожделеюще смотрел на Свена Свеновича.
— Привет всей компании! — чётко проговорил Зудов, весело улыбаясь.
Труть немедленно развернулся, чуть не сшибив локтём принтер и ошарашенно уставился на Захаровича Захаровича, словно увидел какого-то призрака, или ожившего мертвеца.
— Зудов… Зэ-Зэ… Вы?!.. Это — вы?!.. Но ведь… Но как же это может быть… Но ведь я!…
— Я знаю, Свен Свенович,— бодро сказал Зудов.— Но я вернулся. Я всё помню, но вы мне сами подсказали, что нужно сделать. И у меня получилось! И ещё… Ваше задание выполнено! — отрапортовал он, словно разведчик, вернувшийся в родную роту после опасной военной вылазки в стан врага.
Он торжественно раскрыл чемоданчик и достал оттуда четыре листка бумаги, в конце каждого из которых стояла подпись: «Вероника И. Свет».
— Данные её паспорта можете найти в любом справочнике. Она — вполне реальный человек. Девушка. Дееспособная. Совершеннолетняя.
— И она… — сказал Труть, куда-то вдаль указав своей рукой.
— Да.— запросто молвил Зудов.— Всё. Она никогда вас не побеспокоит.
— Ну дела…Да…
Лера Небаба подняла своё напудренной личико и вдруг спросила:
— Но как же это возможно?.. Зэ-Зэ, дорогой, ведь только ещё сегодня утром, и днём…
— Он знает,— сказал Зудов, махнув головой в сторону Трутя.— Это всё — «хроник». Я просто использовал его по назначению. И у меня получилось! — он состроил какую-то почти всплакивающую рожицу.— Может быть, я — первый…
— Но мы же вас предали! — выпалил Никитка.— Вы же…
— Ерунда,— отрезал Зудов.— Я бы тоже вас предал. И потом: не предали, а решили таким образом наш общий финансовый вопрос. Чисто рабочий ход! Я не в обиде. Другое дело, что я тоже оказался не промах, и в борьбе за существование… В общем, пришлось побороться за себя!
— Понятно… Понятно… — пробормотал Труть, затем бросился к Зудову, как-то по-отечеки обнял его и поцеловал в гладко выбритую щёку, всё ещё попахивающую одеколоном «Приятная вонь».
— Милый мой! — воскликнул Свен Свенович, прижимая к себе З.З.— Ты — самый лучший работник! Я тебя сейчас же отдам все деньги из кассы, в качестве премии! Ну а завтра… Мы… Ну, это уже дело техники! Мы богаты, друзья!..
— Вы бы и так были бы богаты,— отстраняясь, заявил Зудов.— Только без меня. Ну, а теперь вам придётся поделиться. И я думаю, моя доля…
— О чём ты говоришь! — как бы оправдываясь, воскликнул Труть.— Ты заслужил всё! Да нам на всех хватит… Ух, а я…
— Может, хотите слетать на Луну, Свен Свенович?.. Посетив вначале кабинет нашего врача…
— Не будем об этом,— почти умоляюще проговорил Труть.— В конце же концов…
— Ладно, не будем. Давайте деньги. Завтра же покупаю себе тренажёр!
— Да, да,— засуетился Труть, почти бегом бросаясь к сейфу.
Через некоторый, достаточно, в общем, небольшой промежуток времени, Зудов подъехал к своему дому, запер автомобиль, поднялся на свой этаж и вошёл в квартиру.
— С добрым вечером, блистательный Захар Захарович,— приветствовал его компьютерный механизм голосом телефонной бляди — Хотите купить… Как прошёл ваш рабочий день?
— Заткнись,— сказал Зудов, только сейчас почувствовав, как же он устал, или, как принято говорить, «вымотался».
Он поспешно разделся, поняв, что у него нет сил, чтобы даже умыться, и рухнул в постель, накрываясь атласным одеялом.
— Вот и всё,— сообщил он сам себе, закрыл глаза и тут же, вмиг, заснул. Он лежал, спал, и в своём единственном, бесконечно растянувшимся на целую ночь, сне, видел самые мягкие и нежные тампоны.