История поглощения
Многие образованные люди ощущали не просто всепоглощающий ужас, допустим, 1-й мировой войны, а глубокий слом архитектуры мироздания, распад слоёв знакомого существования. Поэт Блок в древнем 1916-м писал своему доброму товарищу: «Вся современная жизнь людей есть холодный ужас, несмотря на отдельные светлые точки, ужас надолго непоправимый. Я не понимаю, как ты, например, можешь говорить, что всё хорошо, когда наша родина, может быть, на краю гибели, когда социальный вопрос так обострён во всём мире, когда нет общества, государства, семьи, личности, где было бы хоть сравнительно благополучно». И это не просто принятая близко к сердцу локальная катастрофа в Европе. В этих строках, вероятно, нечто большее, хотя бы как предчувствие.
Адресат послания, возможно, прочитал это письмо, но ответить другу так и не смог. На него напали неизвестные, тяжко избили, похитили, а затем съели. Другой поэт, Маяковский, любивший красное словцо, почти в то же время описал всеобщий кризис так: «Встают из могильных курганов, мясом обрастают хороненные кости». Странным образом это не поэтическое преувеличение, а непосредственное видение, прямая трансляция сути.
Близкая ситуация в творческих исканиях сложилась в тот тяжёлый период у ещё молодого художника Шагала. Полотно 1914 года «Смоленская газета» или «Смоленский вестник» (ныне собственность Филадельфийского художественного музея). Вроде бы ничего необыкновенного не изображено на холсте. Два господина за столом, газетный лист, на нём видно слово «Война». Оба господина — родные дяди живописца, хотя на картине они лишь условно, приближённо выглядят людьми. Старик за столом угрюмо копает в бороде двумя руками, на нём сейчас будто вспыхнет, загорится картуз. Он что-то вспоминает из своего прошлого, что-то такое же ужасное, неотвратимое. Обладатель котелка и франтоватых усов, сидящий по другую сторону стола, явно человек лёгкий, поверхностный, далёкий от всяких идеологий, анализов, сопоставлений. Но его прошиб пот, руку свело судорогой, он с большим беспокойством размышляет, что может быть в будущем и что следует предпринять ему самому.
Оба мужчины помещены в болезненное жёлтое пространство. Между ними зелёная керосиновая лампа и зелёное гало, охватывающее их лица. Во всём распылена странная тревога: она мягкая в линиях, щадящая в тенях, почти не проявленная в композиции. Это усыпляющая тревожность, тонкий визуальный парадокс Шагала. Как будто объект на столе никак не может быть чем-то иным, чем лампа; например, радиоактивным ретранслятором. Цвет окна неотличим от стен, для персонажей уже ясно, что они в пространстве какой-то психической проекции, в локальной болезни. Старик через секунду, без всяких раздумий начнёт поедать свою правую руку, затем левую. Стол, стулья сомнутся, как газета, упадут куда-то беззвучно. Молодой человек, откинув котелок, собрался поедать собственную голову.
Картина Шагала, до того как попасть в музей в Филадельфии, прошла через неприятную историю с одними из её владельцев. Во время семейного обеда вышел скандал: богатое семейство выяснило, что в супе с фрикадельками присутствует человечина. Обвинение коснулось кухарки, домоуправляющего, чуть не дошло до членовредительства во время драки. Виновным оказался один их молодых слуг, очевидно, с психическим отклонением. Его в тот же день застали поедающим своё колено перед выкраденной из хозяйского холла шагаловской картиной. Слуга этот был обвинён в убийстве, расчленении и осквернении трупа. Из его жертвы и были сделаны те самые супные фрикадельки.
В 1913 году художник Филонов во время работы над декорацией к спектаклю-трагедии «Владимир Маяковский», — он как раз рисовал часть города и порт, — стал свидетелем чудовищной сцены. Подсобный рабочий отнял у школьника летучую мышь, тут же сожрал её, до обморока испугав мальчишку, а затем стал зубами вырывать куски мяса у себя из бедра.
Все помнят недавнюю трагедию на международной ассамблее, когда президент-диктатор набросился на секретаря и принялся кусать его, тут же поедая оторванные кровавые куски мяса.
Сложно размышлять об этом рационально и последовательно, стоя в тени любимого 15-метрового каштана. На нём уже крепкие шипастые июльские плоды, листья побиты болячкой-ржой, в кроне витает множество мелких жёлтых мух. Город утопает в зелени, так что некоторых домов в 4 — 5 этажей уже и не видно. Стоит настоящий зной, и трудно думать обо всём этом, потому что хочется есть.
Можно съесть прохожего, как небольшая когорта хладнокровных людоедов съела уникальные коллекции Эрмитажа в послереволюционные годы. Как Садовое кольцо сожрало, не подавившись, Сухареву башню. Как красный рот циничного заговора кровавыми плевками написал на бесплодной земле «Голодомор». Так и делают. Затем, через какое-то время, обязательно приступают к самопоеданию. Выглядит это обыденно: ломаные линии, багровые пятна, рывки и подёргивания, рычащее мычание. Он только что писал об убранстве увеселительного дворца Сен-Клу, а теперь ложкой вынимает собственный глаз. Эти едят себя, начав с плечей, прямо в парке на лавках. Та неудачно вырвала себе вены на руке, опрокинулась, разбив телом стеклянную витрину — огромная прозрачная гильотина отсекла растрёпанную голову.
Может быть, роняя говяжий тартар, заливая скатерти кукурузным супом, рассыпая кимчи по полу, гость ресторана отказывается от человеческой пищи, потому что поедать окружающее и окружающих ему уже некуда. Остался только он сам, не такой, каким когда-то пришёл в мир, а такой, каким получился, каким приготовился, бегая вокруг раскалённой плиты. Не сильно отличаются от других самопоеданцев сыроеды. Веганы, бывает, сильно кричат, тогда как прочие едят себя сосредоточенно, молча, изредка подвывая и всхлипывая.
Кого-то перед первым оторванным куском себя выносит на откровения, вроде: «в Аиде должен быть установлен маяк, это дело двух-трёх месяцев работы!». Но его никто толком не слушает, не придают значения. Не слушают сумасшедший хит, посвящённый карпаччо, записанный уже самосъеденным поп-исполнителем (3 миллиарда просмотров на международной видеохостинговой платформе). Кого-то, случается, рвёт свежим мясом и кровью, но это не останавливает процесса, поглощение продолжается после передышки. На любом в любой момент может загореться бейсболка, шляпа или тюрбан. Каждый в любую секунду может начать аккуратно откусывать себе голову.
Июнь, 2019.