Советские тексты

Канадец грозный как под Ватерлоо стоит
Но наш спокойно в шлеме и с клюшкой на него гладит
 
Что ему нужно в такой от Родины дали
Не отдадим ему ни пяди нашей земли
 
Но покроем себя славой несчетной
А коли силы неравны — погибнем все, так и не узнав
                                       окончательного счета

Душа незаметна, потому что легка как дымка
А может быть она есть чистая выдумка
 
Может быть все, что про нее пишут — душа страдает,
                               душа ликует — все это ложно
Но дело не в том, что может быть или не быть, а в том,
                                       что быть должно
 
А душа быть должна
Хотя может и не быть — как случаются холостяки,
                       в то время как у всех прочих есть жена

С трагическим усердьем слежу я за нашим временем
И нету горшего занятия, большего бремени
 
Вот вижу: какие уж времена проходят
А все государство с народом, или хотя бы народ
                       с государством, согласия не находят
 
Лезут в одну дырку, пихаясь и толпясь
И возникает между ними при этом вроде бы тесная связь
 
Но кто-то из них занимается не своим делом
Как если бы душа возжелала стать вторым телом

Вспоминаю свое далекое, но вполне конкретное детство
Ведь было! — так куда же оно умудрилось деться?
 
Были дом и сад и точное детское тело
Но что-то не припоминаю ни своего детского скелета,
                       ни детской могилки — куда же оно улетело
 
Или до сих пор все это внутри меня отдельным размером
                                                       сидит
Незабываемое, но и недоказуемое, не явное на вид

Когда я размышляю о поэзии, как ей дальше быть
То понимаю, что мои современники должны меня больше,
                                       чем Пушкина любить
 
Я пишу о том, что с ними происходит, или происходило,
                       или произойдет — им каждый факт знаком
И говорю им это понятным нашим общим языком
 
А если они все-таки любят Пушкина больше, чем меня,
               так это потому, что я добрый и честный: не поношу его,
                       не посягаю на его стихи, его славу, его честь
 
Да и как же я могу поносить все это, когда я тот самый
                                               Пушкин и есть

Как я понимаю — при плановой системе перевыполнение
                                       плана есть вредительство
Скажем, шнурочная фабрика в пять раз перевыполнила
                                               шнурков количество
 
А обувная фабрика только в два раза перевыполнила план
Куда же сверх того перевыполненные шнурки девать нам
 
И выходит, что это есть растрачивание народных средств
                               и опорачивание благородных дел
За это у нас полагается расстрел

Говорят: нет зла, есть отсутствие добра.
                       А разве отсутствие добра — не зло?
На этом деле, кстати, очень коммунистам не повезло
 
Им казалось: изничтожь частну собственность —
                                       и все станут добряки
А вот теперь ходят и сами потирают синяки
 
Нет, зло вполне реально, вроде того козла
Какое там добро! — хорошо бы просто отсутствие зла

Женщины особенно страдают в этом мире
И одинокие, и в замужестве, и даже в собственной
                                               квартире
 
Потому что их печальный народ
На привязанность уповает, ею только и живет
 
И в утверждение упования привязывать начинает
Ну, тут уж все ясно: где влезет — там и слезет,
                               где начинает- там и кончает
 
Потому что этот мир — не мир собственно, а — перерыв
Не квартира собственно — а пропасть,
                               не связь собственно — а разрыв

Товарищи! В канун великого праздника Революции
Рассмотрим возможные результаты неслучившейся
                                               Эволюции:
 
Под влиянием Столыпинской реформы постепенно
               развились высокоразвитая промышленность
                       и современное сельское хозяйство,
                               а может быть — и нет
Народ постепенно приучился бы к демократическому
                               сознанию, а может быть и нет
И стала бы наша страна постепенно снова великой,
                       могучей и прекрасной, а может быть и не
В общем, примерно то же самое, но за гораздо большее
                                               количество лет
 
Но зато и с меньшими людскими потерями
Правда, это человеку дорога жизнь, а время дорого
                                               истории

Вот вижу: памятник Ленину в Ташкенте стоит
Неужели он и здесь жил? — не похоже на вид
 
Нет, скорее всего. А как умер — так и живет
И Дзержинский, и Маркс и прочий великий народ
 
Так думаю: и я, может быть
Пока жив — нет сил жить сразу везде, а вот умру —
                                       начну жить

Ах, как меня одна японка любила
Она была прекрасна, просто чудо, да и все остальное
                                               было мило
 
Как-то особенно по-японски чисто и нежно
А может быть, она была не японка, а китайка, и даже
                                       больше — финка-норвежка
 
Да и вообще: жизнь есть сон! — как сказал Кальдерон
                                               и не поперхнулся
Или как говорят в советских фильмах: на этом месте
                                       пионер Дима проснулся

Вопрос о хорошем вкусе — вопрос весьма мучительный
Тем более, что народ у нас чрезвычайно впечатлительный
 
Как часто желание отстоять и повсеместно утвердить
               хороший вкус доводит людей до ожесточения
Но если вспомнить, что культура многовнутрисоставозависима,
                               как экологическая среда, окружение
 
То стремление отстрелять дурной вкус как волка
Весьма опасная склонность, если мыслить культуру не на
                                       день-два, а надолго
 
В этом деле опаснее всего чистые и возвышенные
                                       порывы и чувства
Я уж не говорю о тенденции вообще отстреливать
                                       культуру и искусство

Москва — столица нашей Родины
Отчего же такая плохая погода по прихоти какой-то
                                               природины
 
Нет, конечно, в основном — хорошая погода, но эти
                                               нарушения —
Прямой вызов принципу стабильности и постоянного
                                               улучшения
 
И дальше так жить нельзя, едри его мать
Надо менять природу, коли столицу нельзя сменять

Как жаль их, трехсот пятидесяти двух юных, молодых,
                                       почти еще без усов
Лежащих с бледным еще румянцем и с капельками крови
                       на шее среди дремучих московских лесов
 
Порубанных в сердцах неистовым и матерым Сусаниным,
                                       впавшим в ярость патриота
И бежавшим отсюда, устрашившись содеянного,
                               и затонувшим среди местного болота
 
Жаль их, конечно, но если подумать: прожили бы еще
                       с десяток лишних шляхетских пет своих
Ну и что? а тут — стали соавторами знаменитого
                       всенародного подвига, история запомнила их

Высокие слова Конституции
Спутывать с обыденной жизнью было бы почти
                                               проституцией
Жизнь совсем другая, хотя и не лишена своей красоты
Посему ею зачастую правят местные правила, лишенные
                                       конституционной чистоты
 
Но возводить их в ранг Основного закона — значит быть
                       наивнее выучивших арифметику детей
Конституция как Плерома — и не действуя,
                       любых законов реальней и действительней,
               да и в высшем смысле — самой жизни живей

Государство — это отец, его мы боимся и уважаем
А в дни празднеств и побед с собою отождествляем
 
А Родина — это, естественно, мать, ее мы любим и даже
                                       больше — обожаем
И стыдимся, и ревнуем, и презираем, и помыкаем,
                                       и мучаем, и желаем
 
И наиболее впечатлительные, как говорит Фрейд,
                       убивают отца и с Родиной сожительствуют,
                               и все неудовлетворены вполне
А мы — мы простые люди, мы и с отцами разойдемся,
                                       да и женимся на стороне

Заметил я, как тяжело народ в метро спит
Как-то тупо и бессодержательно, хотя бывают
                                       и молодые на вид
 
Может быть, жизнь такая, а может, глубина выше
                                       человеческих сил
Ведь это же все на уровне могил
 
И даже больше — на уровне того света, а живут,
                                               и свет горит
Вот только спят тяжело, хотя и живые на вид

Известно, что можно жить со многими женщинами
               и в то же время душою той, единственной, не изменять
Как же в этом свете измену Родине понимать
 
Ведь Родину мы любим не плотью, а душой
Как ту, единственную, или не любим — тогда тем более
                                               измены нет никакой
 
Но все это справедливо, конечно, если Родину,
                       как у Блока, как женщину понимать
Но нет никакого оправдания, кроме расстрела,
                                               если она — мать

Людмила Зыкина поет
Про те свои семнадцать лет
А что ей те семнадцать лет
Тогда она и лауреатом Ленинской премии-то не была
 
Вот мне про те семнадцать лет
И плакать бы, как про утрату
Что приобрел я за последующие двадцать лет?!
Оглядываюсь, шарю по карманам — ни премии,
                       ни почета, ни уважения, разве что в годах
               приобретение — да это все равно что утрата

Трудно жить на свете порой
Так пхнешь в сердцах кошку ногой
 
А рядом девочка заплачет горько
А ее мать работает в Парке культуры и отдыха
                                       имени Горького
 
Где одна посетительница знала сестру генерала Брусилова
                                                       жены
Вот и выходит, что ты виновник Первой мировой войны

Обычное дело — непогода
Но как представишь себе, что до следующей весны
                                               два-три года
 
То если бы это было в моей моральной и человеческой
                                                       власти —
Отдался бы любой претендующей власти
 
Осмысленно отрицающей наличие погоды
Не говоря уже вообще о поголовной заселенности
                       смертью антигосударственной природы

Дело было вечером
Делать-то было в общем нечего
Да и потом делать было нечего
А потом и вовсе уж делать было нечего
В смысле — ничего не поделаешь
Хотя это было с самого начала

Евреи тем и интересен, что не совсем русский
А китаец тем неинтересен, что совсем не русский
 
А русский не то чтобы неинтересен
А просто — некая точка отсчета тех, кто интересен
                                       и неинтересен

Небо, земля, лето, зима

1
Небо-то оно — небо
Да сколько до него лететь
Не менее, чем треть
Совокупной жизни всего человечества, едри его мать
 
Земля-то она — земля
Зато рядом, тем более, смерть
Тем более, что треть
Человечества уже и померло, едри его мать
 
2
Лето-то оно — лето
Да столько его ждать
Что можно и помереть
Ждя это, как соловей лето, едри его мать
 
Зима-то она — зима
Зато рядом и не надо ждать
Можно даже не помирать
Ждя лета, как соловей это, едри его мать

Склонясь у гробового входа
Не то, что мните вы — язык
Не слепок, не бездушный лик
В нем есть душа, в нем есть свобода
В нем есть любовь, в нем есть язык
Гады!

Вот бронзовый, Пушкин, и глупый стоишь
А был уж как хитрый ты очень
А я вот живой, между прочим
А я вот по улице Горького
Гуляю и думаю: Ишь!
Забрался на цоколь гранитный
Поэзией руководишь!
А вот как ужасную бомбу
На город Москву опустить
Погибнут тут все до единого
И некем руководить

На Западе террористы убивают людей
Либо из-за денег, либо из-за возвышенных идей
 
А у нас если и склонятся к такому —
Так по простой человеческой обиде или по злопамятству
                                                       какому
 
Без всяких там денег, не прикидываясь борцом
И это будет терроризм с человеческим лицом

Посредине мирозданья
Среди маленькой Москвы
Я страдаю от страданья
Сам к тому ж ничтожно мал
Ну, а если 6 я страдал
Видя это или это
То страдания предметы
Принимали б мой размер
Но страданьем же страданья
Я объемлю мирозданье
Превышая и Москву

Что ж ты, пес, кусаешь-лаешь
Ну, положим, я не твой
Не возлюбленный хозяин
Но ведь все-тки я живой
Я имею тоже право
А ты пес — поган, нечист
Ты есть чистый террорист
Рейган недобитый

В созерцании пусть отвлеченном, но чистом
Мне открылось, что Милицанеру под стать
В полной мере у нас еще нет Террориста
Чтоб обоим в величье пред небом предстать
Что сходились они на российском просторе
Как мужское и женское, пламень и лед
А не то порождаются вредные жизни химеры
И стоишь ты, мой Милицанер, вроде как Дон Кихот

Ну что за чудовище эта природа
В сравненьи с делами такого народа
Чьи планы разумности мощной такой
Что нет им в свершеньи нужды никакой
Природа ж — она не архитектонична
А даже напротив — темна и хтонична
Блестящая с виду — ну в общем, как змей
Что у государства уводит людей
И тянет под землю и с ними живет
Постой же, развратная матерь-природа
Придет государство и вспорет живот
И станет отцом неземного народа

Женщина в метро меня лягнула
Ну, пихаться — там куда ни шло
Здесь же она явно перегнула
Палку, и все дело перешло
В ранг ненужно-личных отношений
Я, естественно, в ответ лягнул
Но и тут же попросил прощенья —
Просто я как личность выше был

Что значит лепетанье их
Перед идеей устроенья
Души всемирной построенья
Среди еще вполне живых
Среди детей еще народных
Пред этим замыслом — всяк жид!
Грудь общей страстию дрожит
И общим страхом благородным

Американцы в космос запустили
Сверхновый свои космический корабль
Чтобы оттуда, уже с места Бога
Нас изничтожить лазером — во бля!
 
Ну хорошо там шашкой иль в упор
Из-под земли, из-под воды, из танка
Но с космоса, где только Бог и звезды!
Ну просто ничего святого нет! —
Во, бля!

Наша жизнь кончается
Вон у того столба
А ваша где кончается?
Ах, ваша не кончается!
Ах, ваша навсегда!
Поздравляем с вашей жизнью!
Как прекрасна ваша жизнь!
А как прекрасна — мы не знаем
Поскольку наша кончилась уже

Человек сначала белый
Но под солнцем моментально —
Красный, после вовсе — черный
То же в плане социальном
 
Так законы человечьи
И природные законы
Вовсе не в противоречьи
А в согласии законном

Уже в старухе жизни нет
А смерти нет — бледна старуха
Она живет уж столько лет
Для просто так, за ради духа
 
Но молодой растущий класс:
Старуха, прочь! — сказать боится
Поскольку должен в тот же час
На ее месте очутиться

Я бросил пить, курить пытаюсь бросить
Кофий не пью, да и не ем почти
Я воспитаю из себя для пользы
Советский и неприхотливый тип
 
Который будет жить здесь чем — не знамо
Всех злонамеренных сводя с ума
Которому Спартак что, что Динамо
Которому что воля, что тюрьма

Вот стоит патруль военный
С некой мыслью сокровенной
 
Для иных любимцев Бога
Вроде мысль его убога
 
Но если армия есть тело
Многолюдного порядка
Он порядок есть порядка
То есть — чистая идея
Воплощенная живьем
А мы рядышком живем

Когда пройдут года и ныне дикий
Народ забудет многие дела
Страх обо мне пройдет по всей Руси великой
Ведь что писал! — Но правда ведь была!
То, что писал
Черт-те что писал
И страх какой
И правда ведь была
И страх пройдет по всей Руси великой

Вот говорят, что наши люди
Хотели Папу подстрелить
Так этого ж не может быть —
Они мертвы для нас заране
Священнослужители, стало быть
Хотя вот их и подстрелить
Не преступленье, стало быть
В этом узком смысле