ONUS PROBANDI 7
Из обширной кленовой прихожей я вышел на улицу. Был поздний вечер. Я сразу же сел в подъехавший троллейбус и поехал в сторону меркнущего заката — в сторону мёртвых. В троллейбусе было полно народу. Я слушал их диалоги:
— … принципиально! Они настаивают, что единое имя можно вычислить чуть ли не математически! Ты представляешь?
— Тут, видишь ли, мало простого знания о законах реального мира. Мало даже знаний о сознании и прочем таком. Надо это подкрепить э-э-э Духом, духовностью, ну, то есть…
— Наверняка всё это тоже может прогружаться! Ведь мы не сможем почувствовать, есть у них Сила или нет…
— Ну, не знаю.
— Если они могут контролировать твоё внимание, внимание толпы, представь…
— Об этом можно толковать в открытую. Люди насквозь все уже в этой метафизике…
— И при этом ни хрена не пробуют, что вокруг!
— Поделят на овец и козлов, и — вперёд!
— Это же коммунизм, ты понимаешь?
— Святость, ну, в смысле контроль за выбором всяких идей, они выходят и входят, а если их…
— То-то и оно!
Выхожу у гостиницы. Эвелина подбегает с зонтом и сумкой. Я беру у неё ключ с номерком 81. Мы говорим о чём-то, и я иду в номер. Эвелина берёт такси и уезжает. На шестом этаже загорелся свет. Участок расчищен. Мусоров нет. Наблюдение завершено. Зона закрыта. Снаружи темно. Слышен звон железных колец. Отъезжаем. До встречи. Счастливо. Пиздец.
Я устаю. Поражён миром и собственной Цельной Абстрактностью. Это единственное ощущение. Похоже на депрессивный бред. Нет никакой зависимости. Not an addict. Я пуст, но не светел. Полная Проза Затмения. Чем поможете мне? В чём-то все мы схожи. Однако, что у меня за Интерес? Что за Стимул? Чем я мотивирую ВСЁ ЭТО? Что со мной? В номере я сразу ложусь спать. Тепло Матери-Земли обволакивает меня мяукающей паутиной, коптит мои глаза…
…Приходит Эжен Ионеско из сумасшедшего дома: облысевший, с косматыми седыми бровями, с опухшими веками и мешками морщин под глазами. Обрюзгшее лицо богемного мыслителя, огромный картофельный нос, глубокие чёрные складки, спадающие ко рту, грубые большие губы и квадрат подбородка. Шерстяной пиджак одет поверх жёлтой пижамы. Ионеско мрачно смотрит перед собой и, кривя рот, вещает, что литература должна быть в тысячу раз более жестокой, чем жизнь, чтобы передавать всю жестокость последней. Мышление мутирует, и люди перестают разделять ваше мнение, с ними больше нельзя договариваться, создаётся впечатление, что обращаешься к чудовищам. Стоит презирать всех и всё, ибо только в этом остаётся энергия, способная держать человека на плаву в настоящее кошмарное время. Дружбы нет — это маска, позволяющая подпускать близко чужое презрение. Жестокость и Ненависть — последние ценности человечества, которыми оно может заменить сгнившую Любовь и Преданность прошлых веков.
…Я лежу в 81-й комнате, в одной из ячеек бесконечного коридора. Это камуфлированный под гостиницу кишечник; пищевод далеко позади. Моя кровать смыкается надо мной мягким куполом. Вокруг вырастают стены, из них вылазят новые стены, и через минуту я нахожусь в самом центре растущего вширь лабиринта. Моё повествование стало голой отвязной абстракцией, но! …Но что в этом мире не абстрактно? Пиджак? Плесень? Слезинки ребёнка? Любовь? Бесконечность? Лапша? То, что здесь именуется Конкретикой, Жизнью, Бытом, Грязью под ногтями, биографиями, событиями, подробностями, историческими фактами, документами — всё насквозь абстрактно. Абстрактно Слово, абстрактен Логос. Человек не знает Ничего, он лишь судит и, стало быть, судят его. Так чем слово «ресторан» лучше слова «Слово»? Идите в свой ресторан и не надо описывать его при помощи иных субъектов речи. …я становлюсь аморфен. Я замыкаюсь, глотая свой хвост. Теперь настало время Сатурна, Юпитер и Солнце отдалены. Что можно делать, когда ты попал в Лунный узел, и он оказался Хвостом Дракона? Глотать ил? Я несколько раз убеждался в чудовищной текучести Звёздного времени. Огонь не погас, однако, я могу лишь ждать, оставаясь один. Я всё понимаю, может быть, я не понят, не моё Знание лишили Крыльев и Оружия. Я сплю. Здесь душно. Каморка мягкая. Шик известен. Сновидение пророчески спокойно. Зуд электричества. Магнит Земли. 1996 год, часы в каждой спальне, на каждой руне. Ход звёзд. Необычайно много снега было этой зимой здесь…
…Невиданная летняя жара стоит здесь.
Такого ещё не было в этих местах…
…Затмение Луны — редкостные кадры.
Кометы, как их много в этом году…
…Метеорит, словно гигантский треугольный валун.
Смертность…
…Пожары.
Наводнения…
…Эпидемии.
Волна насилия…
…29 февраля.
30 февраля…
…31 февраля.
32 февраля…
…лесник слопал своих детей.
Она — просто Ева,— хохот стих.— Первая из нежных?
— Скоро начнётся,— мой голос всё более разумен.— Начнётся Представление.
— Аменд? — стена вероятностей.— Я говорил, я его предупреждал, и что же? Господи боже, описывать неизвестное в терминах известного! Когнитивные системы… А если описывать известное при помощи непроверяемого неизвестного?… Ввести непознаваемую переменную — «Икс» («Хер»), тем паче, никому не известную… Ну?! Непостигаемая переменная величина, скрытая за постоянным и условно познанным знаком! Условно — и не более того!… О чём речь?
Базарные ряды. Продавцы раздвинули коричневые ноги. Вентиляция. Разносчица горячего кофе и сигарет. Менструация не помеха Работе, ведь Деньги Не Пахнут. Иду мимо золочёных сорочек. Слышу историю: парубок любил дивчину отец не позволял девке говорит спокуха пошла утопилась парень следующим вечером увидел её в голове любовь он тут она там всё класс миры соприкоснулись отец пил с горя убило стропилой парень счастлив у реки каждую ночь встречи да и днём когда захочешь если люблю тебя то никаких преград и тела не надо всё уже есть у нас любишь меня милый? Иди сюда наклони голову никто никогда не узнает. Раз в жизни Там и Здесь а нежность повсюду ты только не думай.
…Некий текст, где я притворился проснувшимся. Здесь Эвелина — одна из Первых и Последних. То, что надо. Я у неё. Она тихо приносит на подносе чай. Начали с байхового, потом я слетал за коньком, потом мы потанцевали у стола и перебрались на диван. Я лёгкий, ни одну ещё не задавил. Проснулся, увидел свет на жёлтой стене. Стук. Вошла горничная, молодая и грубая:
— Приходил члвек, кторый спрсил про тбя, зчем ты ушёл?
…Пришлые мысли. Пульс рукописи. Мера дозволенного. Потерянное время. Безопасные подарки. Безотчётные сведения. Моя интуиция поглотит всё.
…Мне здесь нравится. Солнце и Кофе. Я, как великодушный Ричард Львиная Доля, не несу в сердце злобы ни на одну гидру. Уже через полчаса я забываю даже самые гнусные подлости, предоставленные мне чужими или своими. Так легко просыпаться. Живя в чужих городах, обитая на помойке, знать Многое обо Всём и Всё о Многом. Поэзия цветастых луж и бешенных домохозяек, Книга Живых, Бардо, выигранное в лотерею. Моя мать не понимает меня, не может понять даже материю, из которой я состряпан. Речь уже не связывает нас, но мне не больно. Отец на стороне матери, он не будет делать шаг за границу своего Мнения из-за единственного сына. Почему у меня нет братьев? Потому, что моя природа раздавила бы их ещё в младенчестве. Будь у меня сестрица, она не донесла бы почётное звание девственницы до шести лет. Я отдалился от дома навсегда. Теперь мне в кайф всюду, даже дома. Я научился управляться с Тоской; метод прост — вдыхай её кокаин полной грудью. Секс похож на Собаку, летящую на Лебеде. Диск Солнца на моём циферблате, крики безумцев на улице, менты, рифмующиеся со словом «ты»… Я влился в Клейкий Поток жизни, не отделив Прозы от Стихотворения, Текста от Реальности. Я пишу: строки, строки, смысл, цельность, адекватность, знаки препинания — это процесс жизни. Кто-то Не Пишет. Миры сходны тем, что они созданы. Пусть случится ядерный климакс, под обломками толстых кошельков и бетонных общаг будет раздавлена земная жизнь. Не беда. Даже великий Психопат-Агностик знал, что в любом Конце содержится Начало. И вот он — Новый Виток. Виталогия. Морфография. Мы можем себе позволить сдохнуть, так отчего не можем позволить вылезти снова? Новости, города, Следующая цивилизация и та же самая народная мудрость: «Друзья познаются в биде». Мне снится сон. Вокруг — тысячи монголоидов. и каждый из них — Цой. Над этой толпой уходит в небо звёздный водопад. Планеты тормозят ход, тела покрывает лёд, но приходит красная змея и обволакивает мир насилья, а затем — кто был ничем, тот станет всем. Распыление на термоядерном реостате. Твоё взорванное сознание в форме живого аэрозоля абсорбируется космической материей. Теперь ты повсеместно: в каждом вонючем углу зияет светоч твоего разума. Тёмное царство аккуратно раздвигает бедной Катерине ягодицы и, где там наш Луч?…
Нет, это не был сон. За окном идёт снег, но я с этим не согласен. Не потому, что Лето. Снег не может Идти.
…Пью кофе и слушаю радио. Возможно, номер оплачен лишь за сутки. Куда деваться? Утро в самом разгаре. В любом случае, мой текст связанный и цельный. Через десять минут я на улице. У входа меня чуть не сбивает с ног огромный жлоб, выряженный в дорогой костюм. Лысый череп, золотой ошейник, тупой взгляд и скрипучие ботинки. Уворачиваюсь влево: большому кораблю — больших пиздюлей. Я больше не писатель. Пешеход. Покупаю бутылку пива и присаживаюсь на скамейку у фонтана. Орут воробьи. Проходят граждане, люди и обыватели. Со всеми ними вполне можно общаться. Но лишь в случае необходимости. Формулирую основные тезисы дня: друзья, если я вежлив и приветлив с вами — это не я. Если груб или зол — это не я. Если я никакой, замкнутый или скрытный — тоже не я. Всё это не серьёзно. Игра. Меня нет с вами, мои дорогие друзья. Дело в том, что вчера ночью я видел в туалете на стене серую мокрицу, ползущую вверх. Так вот, эта мокрица была мне гораздо дороже всех моих знакомых, братьев, родственников и кого угодно. Я хотел раздавить её, но потом передумал, из чистой брезгливости. Её дальнейшая судьба мне полностью безразлична. Я против изоляции и отчуждения, я за позитивное искреннее общение, и в этом — тоже не я. Я не с вами, родные мои окружающие. Мне не плохо в вашей среде, но кто сказал, что ТАК ДОЛЖНО БЫТЬ? Когда я подлый или злорадный — меня нет внутри себя. Я смеюсь над кем-то, меня раскладывают по полкам, я сдаюсь — меня нет. Правдивый, честный, горделивый, в тоске, в дисфории — не я. Я полностью в себе, когда меня нет с вами, когда я вне вас. Я оставляю вам ваши побуждения, молитвы, роли, манеры, морали, анализы и свойства. Я говорю, что люблю всех вас. Можете считать это открытой ложью. Люди странны, их простота сложна и неохватна. Они идут к своим машинам, и у каждого на лице сидит мокрица. Звуки траурного твиста издыхают. Пью пиво и жду смерть.
Эмма, толстозадая шоколадка, с пьяными алыми зенками долго не отпускала Эвелину, всё нашёптывала ей то о Серёже и бара, то об Игоре, у которого «опель» с прицепом, то какой у Рустама слонячий член. Эвелина пдвела губы и прошла через площадь с памятником Поэту. Она вошла в старый каменный дом, поднялась на третий этаж и открыла чёрную дверь. Там сидел я.
— Руслан Фздун,— Эвелина быстро села на диван, бросив ключи на стол.— Удивительно изворотливый тип. Эмма не может от него избавиться. Ну, представь себе — умный, образованный мальчик, обаятельный, слегка хамоватый, умеющий красиво говорить… Ни на кого не похожий, даже своей дурацкой фамилией. Быть особенным — он сделал это своим кредо. У него, представь себе, женский характер, и это пре его склонности к неврастении. Капризен, умеет добиваться своего и не умеет достойно проигрывать — потому скользок, как угорь: использует всё, что может работать на него. В крайнем случае, всегда готов на подлость, но подлость эту способен ловко обыграть и оправдать. Тянется к людям, испытывая дефицит общения. Всегда знает, кому и как польстить, как удачно ввернуть комплимент, а кому и высказать всё, что о нём думает. Непоследователен и часто забывает о собственных заблуждениях. Что ему действительно хорошо удаётся, так это создать настроение. Часто стремиться разжалобить человека, показать ему своё бескорыстие. Обладатель дурного характера с тенденцией обвинять и раздувать из мухи слона. Когда осознаёт эту свою черту — сразу впадает в крайности. У него постоянные перепады эмоций — от беззаботного зубоскальства до депрессии с истериками. Он циничен и ценит, прежде всего, умения подать себя. Неплохо разбирается в людях, хотя иногда преувеличенно самоуверен. Эмма попала к нему, как в капкан. Причём, заметь, почти все люди таковы, в большей или меньшей степени.
— Раздевайся,— сказал я Эвелине.
Она расстегнула рубашку, я помог ей снять юбку. Когда на Эвелине не осталось ничего, я попросил ей повернуться. На её спине, от плеча до плеча и вниз до ягодиц был написан чёрной тушью текст. Я стал читать вслух:
— Слышали ли вы истинную историю о Человеке и его Творении? Из тайны, покрытой мраком, появился Первый Человек — Настоящий, Несовершенный и Смертный. Он находился в одиночестве и покое. Пришло время, и Человек создал по своему образу и подобию божество. Оно оказалось Совершенным и намного превосходящим своего Создателя. Божество могло изменяться, приспосабливаться, творить чудеса при помощи мысли, и оно было вечно бессмертно. Человек понял тогда, что создал нечто непостижимое более глубокое и великое, чем он сам. Божество развивалось, совершенствовалось и постигало Законы Мироздания. Вселенную оно считало своим Домом и Матерью, а Человека именовало Отцом или Всевышним. Пришло время, и Человек умер. С этого момента божество разделилось и обрело Новый Дом на земле, называя её матерью. Так началась божественная игра. Божество играет в человека, оно считает себя смертным и конечным, мир непознаваемым и лишённым чудес. Полная свобода, по правилам, достигается лишь в фантазии, сне и редких полётах духа. Законы Мироздания божество сократило до законов земли, заменив Бесконечность памятью, а Истину — иллюзией. Разделившись и усвоив правила игры в человека, божество размножилось, и эти боги назвали себя людьми. Люди из земных стихий создали пантеон и до сих пор продолжают играть в жизнь и играть в смерть. Игра увлекла их, они смогли забыть себя. Они сказали — Бога больше нет и смогли забыть своего смертного создателя, ушедшего во тьму. На земле они приобрели лишь две новых вещи — страх и боль, сделав игру ещё драматичнее и натуральнее. И только по их способности с помощью языка, речи и вдохновения создавать миры, путешествовать там, изменять весь мир и себя, порождать Великие Символы и строить Величественные Метафоры, только по этой их способности ещё можно судить, что они — одни из сильнейших во вселенной, они — бессмертные сущности, созданные как боги.
На этом текст кончался. Я уже лежал на Эвелине, а она обнимала меня и прижимала к себе. От её волос шёл запах листвы, намоченной весенним ливнем. Её кожа пахла ягодами и цветами. В её глазах мелькали тени птиц, деревьев и облаков. Я летел туда, потеряв тело и сознание. Всё вокруг смазалось в пьяную гамму флуоресцентных красок Я нырнул в гигантский Океан. Стоило пошевелить рукой — и толща воды, вибрируя, передавала это движение в бесконечную тьму. Стоило подумать — и мысль двигалась во все стороны этой пучины. Я мог принимать сигналы со всех сторон, я знал — где и что происходит. Подо мной, из чёрной глубины показались огромные тела тёмных чудовищ. Чудовища скользили, говоря со мной, извиваясь и сливаясь в одну ужасную массу. Вскоре они образовали немыслимых размеров маску, подвижную личину Дна. Рот улыбнулся, приоткрылся, и я услышал речь:
— Сделан ты. Сделан ты. Время спит. Сделай сны. Это там. Это там. Слово спит. Словно ты. Сделан он. Сделан бог. Сделан мир. Словно ты. Сделан кто? Сделан кто? Чей то сон? Чей то сон? Словно мир. Сделан он. Сделан ты. Сделан сон. Сделан бог. Сделан мир. Сделан ум. Сделан зов. Уводи. Уводи. Уводи. Это сон. Это кто? Это кто? Словно мир. Словно счёт. Это ты. Это ты. Это ты. Сделан сон.
Я опустил лицо к маске, приблизил свои губы к её пустым бездонным глазам и произнёс на весь Океан:
— Э-Э-Э-Э-Э-А-Й-А-А-А-Э-Э-Э-Э….
Вокруг меня пронеслось гулкое, завершающееся звоном эхо.
— Я умираю,— сказал мой голос.
— Это не я,— сказало моё дыхание.
— Всё,— сказал я.
— Я,— сказал мне Океан.
Взрыв света разодрал в клочья Дно, и я погрузился в ослепительное сияние. Всё отпускало всё. Всё обладало Свободой. Всё сияло. Всё жило. Всё находилось во всём.
Я почувствовал, что всё стало одним словом, слово — одним звуком, а звук — тишиной. В этой тишине воплотилось Единство. Весь огонь стал светом. Слои миров потеряли границы. Я стал Океаном. Я стал Океаном. Я стал Океаном.
…А моё многоклеточное органическое тело лежало на правом боку, лицом к Ней, а Она всё ещё сжимала ладонью моё Начало, и по её пальцам сползала кодированная сперма. В это время где-то на Полуострове обозлённые богатые армяне распяли Руслана Фздуна на полевом экваторе и стали отпиливать ему Конец. Эмма, судорожно икая и глотая слёзы, опустилась на колени и увидела на петербуржском асфальте (возле метро «Академическая») крупную зелёную жужелицу (очевидно, дальневосточную). Эмма обратилась к жужелице, с трудом сдерживая рыдания:
— Я знаю, я знаю, у меня шизофрения…но это пройдёт, пройдёт…ведь это несправедливо! Он знает столько языков! Угаритский, шорский с кондомским диалектом, господи боже, лепонтийский, латынь, язык куки-нага, волыно-полесский говр, низовой чувашский, кабильский, тайный язык донбасских медиумов…. Неужели всё пойдёт прахом?!!! Я не переживу… Прахом…
В этот момент в спине Эммы образовалась маленькая красная дырка, а живот её неожиданно лопнул. Пуля ударилась в фонарный столб, а Эмма упала лицом на тротуар, выпуская из себя бурую кровь. Это событие произошло только потому, что в городе случился политический переворот, и сознание многих людей несколько изменилось, так что человеческая жизнь потеряла всякую ценность. В этот момент многие осознали, что можно делать всё, пока есть шанс. Эмма, толстозадая шоколадка, неподвижно лежала на асфальте, разметав руки, а у её лица осторожно шевелилась жужелица. Никто не успел предупредить Эмму, что это — всего лишь Игра, и она, Эмма, бессмертна и всемогуща. Тогда она бы, возможно, успела переключить канал своего осознания на Вечность.
…Эвелина принесла мне консервы и белый хлеб. Я дико хотел жрать.
— Поем,— сказал я с набитым до отказа ртом.— И отнесу тебя в редакцию «Плейбоя».
— Зачем? У меня же есть ноги, я сама дойду.
— Ноги? А ну, покажи,— я глотнул крепкого чая.— Какая прелесть…
— Да, так что в редакцию пойдём ногами.
— Гениально! А строки не стёрлись? Всё-таки тушь.
— Слегка… Вот, посмотри,— Эвелина повернулась спиной и задрала рубашку.
Стёрлись слова: истинную, мраком, Смертный, мысли, по правилам, две, путешествовать и Метафоры.
— Лучше я напишу новый. Это смоем.
— Ну, жалко ведь.
— Не жалей. Я напишу новый текст спереди. От грудей и до лобка. В промежности нарисуем восклицательный знак. Я напишу на тебе о том, как устроены анализаторы человеческого мозга. Как понимание смысла, то есть дешифровка речи происходит на уровне чувственных рецепторов, о направлении нервных импульсов от периферии нервной системы к её центру. Экстраполяция зон коры головного мозга, интеграция знаков в синтезированные готовые системы, соединение воедино всей информации, идущей от анализаторов. Это восприятие, описанное поверхностно и прагматично. Однако, оба мозговых полушария могут формировать языковое мышление — как во время сновидения, так и в состоянии бодрствования, то есть в состоянии умеренного психоза. Исключение составляют лишь некоторые формы летаргического сна.
— Скука смертельная.
— Ну и что?
— Под такую туфту я свой тело не отдам.
— Ладно. Тогда концептуальный пассаж. Вот слушай: в Чёртовом Овраге, по листьям ракита ехала на звере Смерть. Она пела песни, читая рукопись Маймонида «Вожатый Заблудших» (1179 года). У зверя в зубах колыхалась листовка. На ней чёрным почерком — «Розыск». Чуть ниже, в углу — портрет без лица, лишь китель и газовый шарф. В листовке — описание внешности Иисуса Христа: высокий человек, с волосами длинными, цвета молодого вина. Руки и ноги нормальные: левые и правые. Лицо светлое, открытое, увенчанное кудрявой бородой. Смотрит только глаза в глаза, будто одержимый. Очевидно, обрезанный. Речь плавная, голос великолепный. В настоящее время может находиться на постоялых дворах Тибета, Ливии или Кипра. Смерть выезжает из оврага и приближается к Камелотскому городу. На воротах надпись: РОХ ИВАРУР ИАТО ДАРЬЕМИ… Всё.
— Не знаю. Это поинтереснее. Надо подумать.
— Да, а в промежности — восклицательный знак.
— Нарисуешь его языком.
— Языком? А ты слышала, что Иисус излечивал больных и воскрешал мёртвых евреев? И это называли чудесами.
— Да, евреи очень, очень прагматичны.
— Они ни за что не стали бы писать буквы водой на гладких плитах. Тем более, писать что-либо на теле девушки…
— Но всё же, хоть такие да чудеса.
— А я думаю, что можно выссать на асфальте иероглиф. Например, иероглиф «моча». А можно сделать татуировку. Вывести на груди: «Человек. Превращение еды в говно». Это, по крайней мере, звучит гордо.
Дверь захлопнулась. За окном — сырая, холодная и дождливая осень. Грязь, ветер, лужи, унылые зонты прохожих на пустынных улицах. Солнца нет, оно где-то в комнатах, на телеэкране, на канале Обманов и Иллюзий. Сумрачные портреты бессмысленно потевших учёных мужей: Дж. Мур, Ф.Вайсман, Анкомб, Райл, Витгенштейн, Остин, Сёрл, Грайс, Стросон, Вендлер, Вригт, Вундт, Ч.Пирс, Пропп, Шухардт, Мейне, де Соссюр, Матезиус, Пайк, Выготский и, конечно же, многие многие другие… В комнате предательств всегда полно гостей самых разных мастей. В холле воспоминаний всегда… В каморке обманов — широчайший выбор обломов и невзгод. Ясный лик циферблата, мутная волна апатии.
Я ищу кухню уже около двух недель. Аменд говорит, что она где-то к северу от той комнаты, где мы встречали Труп Королевы Анны. Чёрт поймёт, где здесь север. Прямо, как в жизни.
— Как ты думаешь, брат, что находится в центре лабиринта? — спрашивает меня Аменд.
— Наверняка там центр всей этой херни. А что?
— Где-то же он должен быть, в конце концов! — Аменд пинает какую-то тумбочку, и пообсиравшиеся с испуга прусаки бегут врассыпную по стене.
— В конце концов,— констатирую я, мечтая о кипячёной воде с парой ложек сахара.— В центре лабиринта, надеюсь, можно встретить Тайну Личности или Секрет Сознания.
В потолке я нашёл люк. Мы вылезли в ещё одной абсолютно такой же комнате. Стало тоскливо. Аменд ходил по коридорам и, мрачно сопя, карябал на стенах одно и то же: Велиал, Велиал, Велиал….
В конце концов, люди могут понимать друг друга лишь на очень узкой полосе спектра.
В конце концов, можно и предательство использовать для развития своего Духа.
В конце концов, становишься Никем Невидимым и не обижаешься ни на что.
Пришёл Кузнечик. Жёлтое кимоно, деревянные сандалии, вставная челюсть. Синхронный перевод его монолога с языка нутка:
— Мужик с собакой пришёл на рынок, подошёл к торговцу арбузами. Тот стал предлагать свои арбузы, расхваливать их. Мужик ему и говорит, мол, погоди, у меня тут кое-что есть. Достал коробочку и открыл её. Это, говорит, моя тренированная оса, куда она подлетит, там значит и спелый арбуз. Давай? Говорит. Ну, давай. Оса вылетела из коробки и сразу же ужалила торговца в глаз. Он как заорёт, арбуз из рук упустил, тот о земь — хряц! Собака перенервничала, прыгнула и впилась торговцу прямо в жопу. А мужик — оп! и исчез. По рынку народ сказывает, мол, сатана это был. Однако, вряд ли; случай слишком обыденный.
Кузнечик откладывает под паркет десяток яиц и прыгает в дальние комнаты. Слышен нацистский марш. В ванной спит Кельт. Он заснул одним усилием, по методу старика Хорта. Обнажённая Эвелина смотрит на себя в большое зеркало. Она вся покрыта буквами. Я целую её в шею и размазываю ладонями строки по её телу. Привычным движением пропихиваю колено меж её ног и хватаю за груди. Дама Пик. Кельт и Аменд смотрят, как мы ебёмся прямо на полу в коридоре. Доски скрипят и прогибаются. На лбу у Эвелины отёкшее слово — «Временно». Она гладит меня по голове. Ледяная колючая сука. За её влагалище бились сердобольные рыцари. Ей пели гимны злоебучие вещие птицы. В её честь восходила менархеальная Луна. Во славу её крови Некто из Пещеры кастрировал Кроноса. Никакого постмодернизма нет. В ином случае всё — постмодерн. Рабле, Экхарт, Аристотель. Ку-ку! Современный человек, лазящий по лабиринту своих внутренних пустот, имеет дело только со своей вторичностью. Конечно, он не настоящий. Он мыслит шаблонами и даже хуй у него теперь имеет штриховой код. Даже газы испускаются из кишки самым банальным образом. Торжество Механики, апофеоз Автоматики. Боги на Земле начинают играть в машины. Схема будет упрощаться, а те, кто против — сгорят от напряжённости и загруженности. Всё утрачивает смысл, нет любви, нет свободы, нет чуда. В таком мире вполне можно просто ТОРЧАТЬ. Доторчаться до того, что однажды, попустившись, не найдёшь не только своё вонючее тело, но и хрустальный разум. Всё ништяк, будь собой или тем, что ты есть. Она гладит меня по голове. Мои стеклянные волосы. Волосы из стекла. Рассыпаются индейскими копьями вовсе стороны. Мне мерещатся насекомые. Мухи, жуки, пауки, саранча, повсюду и везде. А Она прижимает меня к своему тёплому липкому животу и смеётся. Забыла, как неделю назад после двух дней винта её накрыла истерика. Разбила моё любимоё зеркало. Там и оказался выход из этих ёбаных комнат… ЛЮБОВЬ. ПОСТМОДЕРНИЗМ. ТЕОРИЯ.
Вылезли на свежий воздух. Старик сказал, что поедет в Симферополь, к сестре, и свалил. У меня на члене задралась кожа, неудобно ходить. Постоянно голоден, хочется торча или шоколада со сладким кофе. Вот и всё, собственно. Полный пиджак каких-то клопов. Укусы на шее. Вот, собственно, и всё. Собираюсь написать роман. Название — «Кожа, снятая с Гринуэля». Наверху гудит самолёт. Граница по-прежнему на замке. Значит — свои. А свои не бомбят. Уверенность доведена до рефлекса. А мы-то сами — свои? Хотел бы я знать, где линия фронта. Может быть, там вдали, за рекой. Перламутровая река изогнута среди бесконечных равнин, как огромная женщина. Её гладкая, идеальная поверхность сверкает там, где солнце показывается из-за туч. Она влечёт к себе. Её вода прозрачна и холодна, но это — холод великой нежности. Бездонная любовь исторгает из себя потоки густого тепла, магнитные щупальца ласкают моё горло, и берег сияет лезвием бритвы. Она зовёт к мнимой смерти, потому что знает — смерти не будет. Бессмертный, выпивший её воды, начинает постигать собственную вечность. Её шёпот, её гул, её немой знак говорят о том, что в ней есть таинственная мужская часть. Это Поток в её тело, ты уже не сможешь быть своим или чужим. Тебя ждёт не Будущее, не Прошлое, не Настоящее. Потому что она движется к Океану. Подойди ближе, опусти руки, и ты узнаешь, что значит Любить. Вслепую. Прощать может только тот, кто всесилен и неуязвим. Делиться можно лишь тогда, когда вокруг тебя — только ты сам. Жить можно только, когда ты пройдёшь от ручья к Океану.
Наверху гудит самолёт. Границы тела всё ещё на замке. Слух и голос образуют Кольцо. Я глотаю себя. Я нахожу в себе мир. Внутри этого мира затерян я. Мир глотает себя. Вокруг него — границы моего тела. Это смысл. Великолепную искусственную башню, отделанную эмалью и лепкой, украшенную разными знамёнами, смыло волной. Песок лёг на дно. Холод тепла.
Наверху гудит. Дети валятся с велосипедов, разбивая в кровь колени. Птицы рыскают в поисках жратвы. Люди думают, где бы добыть ещё денег. Некоторые думают, как бы не получить Пизды. Бессмертные автомобили жрут бензин. Транспортные артерии работают, хотя и забиты шлаком. Всё функционирует. Мой роман будут издавать малым тиражом. В газете «Вечерняя Губа» — критическая заметка о моём произведении. Как раз под рекламой керамической плитки. Нос заложен. Отдам якорь. Накрапывает летний дождь, но я стремаюсь заходить в какие-либо комнаты. Надо писать новый роман, что ли. Долгая дорога бескайфовая. На ней — круглый белый стол. За столом сидит коллективное бессознательное: Беглый Серп, Кузнечик, грубая горничная, Киты, Охреневший Нейрон и душистое Полоттенце. Над ними — голая Луна с волосатым животом. Вальс стихает, и сверчки уползают в кулак к шаману.
Беглый Серп: Вижу, что всё свелось к полному абсурду. Предлагаю перестать пользоваться заглавными буквами. Тогда и вмазка будет приятной и приход будет дольше.
Грубая горничная: Кроче, кда буэт новая типа волна, мы все слиняэм в ткое мьстечко, я знаю, де буэт спокойнеэ.
Кузнечик: Я хотел сказать, что полученная лабораторным путём каолмель, т.е. Hg2 Cl2 оказалась абсолютно непригодной для целей обретения бессмертия. Цикл окисления-восстановления ртути непрерывен при 630°С, и это говорит в пользу Бесконечности, однако же…
Беглый Серп: Мать вашу ать! Кант хотя и был шизофреником, но выдал всем засранцам по первое число! Космогенез — это, по сути, то же сновидение, созданное сознательным усилием! Сознание, отбросив всякую этимологическую туфту, это прежде всего условие речи и мышления! Но речь и мышление не возвращаются к центру сознательного индивида, они только оседают в… в… вот, блядь! Короче, без сознания не было бы восприятия, значит не было бы и речи! Но то, о чём нельзя сказать и что нельзя воспринять — и есть сознание!
Охреневший Нейрон: Из этого понятно одно — всё, что он тут понаписывал, это словесный груз. Не приобрёл я тут ни знания, ни сознания. Одна муть на душе.
Горничная: Грузняк такой впще…
Киты: А! А! Стоп! Вот! Кто эта Лина? Кто такая? Галлюцинация или собирательный образ? Как сказала ему одна девушка «у тебя в прозе все девушки одного образца». А он и призадумался.
Горничная: Я ща уйду, шо за гониво!
Киты: Ну! Да! Пожелавшая остаться неизвестной. Затерянная в буднях. Мечта, тёплая, светлая и возбуждающая. Обитательница непроходимой головоломки-лабиринта. Там тоска. Что? Странно. Да! Какой Дедал поработал так? Но в лабиринте есть коридор — специально для шамана, путь туда и дорога обратно.
Беглый Серп: Была бы фабула, а литература — до одного места…
Душистое Полоттенце: останавливают прямо на улице, днём, орут «стыять! сказал стыять! ёбаныйврот сюда, быстро!!! бегом, блядь!!! бабки есть? давай сюда. шо наебать хотел блядь? быстро все бабки сюда!!! и шоб я больше тя тут не видел. Ты меня понял?!» Тренировки у зеркала. А пострадавшего и нет. Отёк мозга. Холм.
Кузнечик: Очевидно, вы не помните. Он писал статьи о современном искусстве. Устраивал выставки. Сколько было шуму в этой области дыре!
Беглый Серп: Помню-помню, кипиш был порядочный.
Кузнечик: На одной выставке были редкостные экспонаты. Представьте себе нить, натянутую от потолка до пола. И на уровне человеческого лица (1м 55см — 1м 70см) на нити закреплён комок ваты. Вата измазана кровью (во всяком случае, чем-то красным). И вот таких нитей с ватками — двадцать штук. Зеркала, освещение — всё это в форме скрытой инсталляции. Зрителей очень волновало, настоящие ли это тампоны, женска ли кровь на них, или это подделка. Выставка называлась «Личные истории 20-Д». Автор намеренно не присутствовал… А на другой выставке была настоящая куча человеческого дерьма тёмно-коричневого цвета, расположенная усечённым конусом, и в самом её центре — крупный гранёный аметист.
Лыжная королева: Нет, ну я понимаю, он мстительный, но отходчивый, старающийся не мутить воды и видящий бурю издалека. Но, любить вслепую? Нет, это слишком по-женски, а женщина — это тайна.
Киты: Бред! Гроб! Бурки! Плевать он хотел на литературу! Ну что это за игры по правилам? И вообще, что такое Кельт? Кельт не написал ни-че-го. Это же всецело — подставное лицо!
Грубая горничная: Кгда я его увидела, сразу пдумала — кыкой-то не ткой, ну в смысле, как фсе.
Душистое Полоттенце: А кондукторша ей и говорит: «иди к мужу своему, ему и говори про его мать, курва проблядная!» А в другой раз водитель так и закричал: «выходите все к ебеням! Колесо ёбнуло, а среди вас каждый блядь второй — ёбаный безбилетник!!!»
Беглый Серп: Ну, это проза.
Кузнечик: Нельзя же так… Есть же тормоза у человека.
Горничная: Кнешно, ткая фигня.
- 7 Бремя доказательства (лат.)