X
— Я хотел бы влюбиться, — сказал Колен. — Ты хотел бы влюбиться. Он хотел бы того же (быть влюбленным). Мы, вы, хотим, хотите. В равной степени и они хотели бы влюбиться…
Он завязывал галстук перед зеркалом в ванной комнате.
— Мне осталось надеть куртку, и пальто, и шейный платок, и правую перчатку, и левую перчатку, И никаких шляп, а то я растреплю волосы. Что ты там делаешь? — обратился он к серой мышке с черными усами, которой, конечно же, было не место в зубном стакане, о край которого она с равнодушным видом облокотилась.
— Предположим, — сказал он мыши, садясь на край ванны (прямоугольник из желтой эмали), чтобы быть к ней поближе, — я встречу у фон Тызюмов моего старого друга Типа…
Мышь не возражала.
— Предположим, — почему бы, собственно, и нет, — что у него есть кузина. И одета она будет в белый свитер, в желтую юбку, а звать ее будут Ал… Онезимой…
Мышь скрестила лапки, казалось, она удивлена.
— Имя не из красивых, — сказал Колен. — Но ведь ты — мышь, и у тебя отменные усы. Итак?
Он поднялся.
— Уже три часа. Видишь, ты заставляешь меня терять время. Шик и… Шик, конечно же, будет там очень рано.
Он послюнил палец и поднял его над головой. И тут же отдернул. Палец обожгло, как огнем.
— Воздух пропитан любовью, — заключил он. — И какой пылкой!
— Я встаю, ты встаешь, он встает, мы, вы, они, встаем, встаете, встают. Ты хочешь вылезти из стакана?
Мышь доказала, что ни в чьей помощи не нуждается, она вылезла сама и принялась выгрызать себе из куска мыла леденец на палочке.
— Не сори, — сказал Колен. — Какая ты все-таки лакомка!..
Он вышел, отправился к себе в комнату и надел куртку.
— Николас, должно быть, ушел… Наверное, он знаком с необыкновенными девушками… Говорят, что девушки из Отея поступают к философам горничными на все руки…
Он притворил за собой дверь комнаты.
— Подкладка на левом рукаве чуть-чуть порвалась… А у меня дольше нет скотча… Ничего не поделаешь, придется гвоздем.
Дверь квартиры хлопнула за ним, будто голая рука шлепнула по голому заду… Он невольно содрогнулся…
— Буду думать о чем-нибудь другом… Предположим, что я расквашу себе на лестнице рожу…
Светло-сиреневый ковер на лестнице был вытерт лишь на каждой третьей ступени: дело в том, что Колен всегда спускался дактилем. Он зацепился ногой за одну из никелированных штанг и вмазался в перила.
— Этак приучишься нести белиберду. Здорово получилось. Я, ты глупы, он глуп!!!
У него болела спина. В самом низу он понял почему и вытащил из-под воротника пальто целую штану…
Дверь подъезда захлопнулась за ним, будто поцеловала чье-то голое плечо…
— Что интересного на этой улице?
На переднем плане два землекопа играли в классики. Живот того, что потолще, подпрыгивал в противофазе к прыжкам своего хозяина. Биткой им служило написанное в красных тонах распятие, от которого отодрали крест.
Колен прошел мимо.
Справа, слева возвышались красивые строения из самана с окнами, падающими как нож гильотины. Из одного окна высунулась женщина. Колен послал ей воздушный поцелуй, а она вытряхнула ему на голову лежавший у кровати коврик из черного моветона с серебром — ее муж очень этот коврик не любил.
Жесткий облик больших зданий оживлялся магазинами. Внимание Колена привлекла витрина с товарами для факиров. Он заметил, что цены на винегрет из стекла и на гвозди для набивки мягкой мебели с прошлой недели сильно пошли в гору.
Он встретил собаку и еще двоих. Холод разогнал всех по домам. Вырваться из его хватки удавалось, лишь разодрав в клочья примерзшую к стенам одежду, что неминуемо вело к смерти от ангины.
Полицейский на перекрестке закутал голову в пелерину. Он походил на большой черный зонтик. Официанты из кафе, чтобы согреться, бегали вокруг него. Двое влюбленных целовались в парадной.
— Я не хочу их видеть… Я не, я не хочу их видеть… Зачем они ко мне пристают…
Колен пересек улицу. Двое влюбленных целовались в парадной.
Он закрыл глаза и бросился бежать…
Очень скоро пришлось их открыть, так как под веками обнаружилась уйма девушек и он сбился из-за этого с дороги. Одна из них оказалась перед ним. Она шла в ту же сторону. Были видны ее белые ножки в сапожках из белого барашка, манто из истертой кожи головореза и подходящая к ансамблю шляпка. И рыжие волосы под шляпкой. Пальто плясало вокруг ее тела, из-за него казалось, что у нее широкие плечи.
— Я хочу ее обогнать. Я хочу видеть ее лицо… — Колен обогнал ее и заплакал: ей было самое меньшее пятьдесят девять лет. Он сел на край тротуара и поплакал еще немного. Это его утешило, а слезы замерзали с легким потрескиванием и разбивались о гладкий гранит тротуара.
Минут через пять он обнаружил, что находится напротив дома Изиды фон Тызюм. Две молоденькие девушки прошли мимо него и проникли в вестибюль здания.
Сердце его раздалось во все стороны, полегчало, подняло его с земли, и он вошел вслед за ними.
XI
Уже снизу было слышно, как галдят собравшиеся у родителей Изиды гости. Лестница, которая трижды оборачивалась вокруг себя, усиливала в своей клетке все звуки, как лопатки в цилиндрическом резонаторе виброфона. Колен поднимался, уткнувшись носом в каблуки двух девушек. Красивенькие пяточки из белого нейлона, высокие туфельки из тонкой кожи и нежные лодыжки. А дальше — швы чулок, слегка сморщенные, как длинные гусеницы, и симпатичные подколенные впадинки. Колен остановился и потерял на этом две ступеньки. Отправился дальше. Теперь он видел верхнюю часть чулок левой девушки: двойную толщину кружевных петель и затененную белизну бедра. Юбка второй, в складную складку, не доставляла такого же увеселения, но под бобровой шубкой ее округлости перекатывались более равномерно, образуя едва заметные, попеременно исчезающие складочки. Из приличия Колен принялся разглядывать ноги и увидел, что они остановились на третьем этаже.
Горничная открыла двум девушкам дверь, и он устремился за ними следом.
— Здравствуйте, Колен, — сказала Изида. — Как поживаете?
Он привлек ее к себе и поцеловал где-то рядом с волосами. Она чудесно пахла.
— Но это не мой день рождения! — запротестовала Изида. — Это день рождения Дюпона!..
— А где Дюпон? Я хочу его поздравить!..
— Это возмутительно, — сказала Изида. — Сегодня утром его повели к стригалю, хотели, чтобы он был красивым. Заставили его искупаться — и все: в два часа сюда заявились два его дружка с каким-то омерзительным старым мешком с костями и увели его. Представляю, в каком безобразном состоянии он вернется!..
— В конце концов, это его день рождения, — заметил Колен.
Сквозь проем двойной двери он видел молодых людей и девушек. Дюжина танцевала. Большинство же, стоя рядом друг с другом, разбилось на однополые пары и, заложив руки за спину, с отнюдь не убежденным видом обменивалось отнюдь не убедительными впечатлениями.
— Снимайте пальто, — сказала Изида. — Идемте, я отведу вас в мужскую раздевалку.
Он пошел следом за ней, навстречу им попались все те же две девушки, которые под щелканье затворов сумочек и пудрениц возвращались из комнаты Изиды, преображенной в женскую раздевалку. На потолке висели позаимствованные у мясника железные крюки. Чтобы украсить помещение, Изида прихватила еще и две свежеосвежеванные бараньи головы, которые улыбались с крайних крюков.
Мужская раздевалка, разместившаяся в кабинете отца Изиды, получилась путем выбрасывания оттуда всей мебели вышеупомянутого. Забавляясь, все швыряли одежду прямо на пол и спешили прочь. Колен не поддался и задержался перед зеркалом.
— Пошли, пошли, — сердилась Изида, — Я представлю вас прелестным девушкам.
Он притянул ее к себе за запястья.
— Какое очаровательное платье, — сказал он.
Это было маленькое, совсем простое платьице из шерсти цвета зеленого миндаля с большими позолоченными керамическими пуговицами и с решеткой кованого железа, образовывавшей на спине кокетку.
— Вам нравится? — спросила Изида.
— Необычайно очаровательное, — сказал Колен. — А если просунуть руку, никто не укусит?
— Не очень-то на это надейтесь, — сказала Изида.
Она высвободилась, схватила Колена за руку и потащила его к центру потоотделения. Они оттолкнули двух вновь прибывших представителей острого пола, проскользнули по повороту коридора и, пройдя через дверь столовой, влились в центральное ядро.
— Надо же!.. — сказал Колен. — Ализа и Шик уже здесь.
— Да, — сказала Изида, — я вас представлю…
Среднее арифметическое девушек вполне заслуживало представления. Одна из них была в платье из шерсти цвета зеленого миндаля с большими позолоченными керамическими пуговицами и с кокеткой необычной формы на спине.
— Непременно представьте меня вот этой, — сказал Колен.
Чтобы немного привести Колена в чувство, Изида слегка его встряхнула.
— Образумьтесь же наконец…
Он выслеживал уже другую и тянул свою поводыршу за руку.
— Это Колен, — сказала Изида. — Колен, познакомьтесь, это Хлоя.
Колен сглотнул слюну. Ему показалось, что весь рот забит ошметками сгоревших пирожков.
— Добрый день! — сказала Хлоя…
— Добр… Это вас аранжировал Дюк Эллингтон? — спросил Колен… И бросился наутек, потому что был убежден, что сморозил глупость.
Шик поймал его за полу куртки.
— Куда это ты так мчишься? Неужели уже уходишь? Посмотри!..
Он вытащил из кармана маленькую книжечку, переплетенную в красный сафьян.
— Оригинал «Парадокса блева» Партра…
— Ты все-таки его нашел? — спросил Колен.
Но тут он вспомнил, что убегал, и побежал дальше. Дорогу ему загородила Ализа.
— Неужели вы уйдете отсюда, не станцевав со мной даже одного малюсенького танца? — сказала она.
— Извините, — сказал Колен, — но я только что сморозил глупость, и мне стыдно здесь оставаться.
— Однако, когда на вас так смотрят, вы не можете отказать…
— Ализа… — заныл, обнимая ее.
Колен и стал тереться щекой о ее волосы.
— Что, старина Колен?
— Черт… Черт… и дьявол!.. Холера дьяволу в зад. Вы видите вон ту девушку?..
— Хлою?
— Вы ее знаете?.. — спросил Колен. — Я сказал ей глупость и именно поэтому решил уйти.
Он умолчал, что в грудной клетке у него зазвучало нечто вроде немецкого военного марша — за ударами барабана точнее было не разобрать.
— Не правда ли, она прелестна? — спросила Ализа.
У Хлои были алые губы, темные волосы, счастливый вид, и ее платье было здесь ни при чем.
— Я не осмелюсь! — сказал Колен.
А затем он выпустил Ализу и побежал приглашать Хлою. Она взглянула на него. Она засмеялась и положила правую руку на его плечо. Он ощутил у себя на шее ее прохладные пальцы. Посредством сокращения правого бицепса, сигнал к которому поступил из мозга по очень разумно выбранной паре нейронов, он свел до минимума отстранение их тел.
Хлоя опять посмотрела на него. У нее были голубые глаза. Она тряхнула головой, чтобы откинуть назад свои блестящие вьющиеся волосы, и решительно прижалась виском к щеке Колена.
Вокруг разлилась изобильная тишина, и большая часть остального мира как сквозь землю провалилась.
Но, как и следовало ожидать, пластинка остановилась. Только тогда Колен вновь вернулся на землю и заметил, что потолок был с многочисленными просветами, сквозь которые за происходящим наблюдали жильцы верхнего этажа, что густая бахрома водяных ирисов покрывала низ стен, что разнообразно раскрашенный газ выбивался из пробитых там и сям отверстий и что его приятельница Изида стояла перед ним и протягивала ему птифуры на герцинских складках блюда.
— Спасибо, Изида, — сказала Хлоя, тряхнув локонами.
— Спасибо, Изида, — сказал Колен, беря миниатюрный эклер сложной разветвленной структуры.
— Вы не правы, — сказал он Хлое. — Они очень вкусные.
И тут же закашлялся, потому что, к несчастью, наткнулся на скрытую в пирожном ежовую иголку. Хлоя засмеялась, стали видны ее красивые зубы.
— Что случилось?
Ему пришлось покинуть ее и отойти в сторонку, чтобы покашлять в свое удовольствие; потом наконец все пришло в порядок. Хлоя подошла с двумя бокалами.
— Выпейте, — сказала она, — вам поможет.
— Спасибо, — сказал Колен. — Это шампанское?
— Это смесь.
Он сделал большой глоток и поперхнулся. Хлоя не могла удержаться и засмеялась. Подошли Шик и Ализа.
— Что случилось? — спросил Шик.
— Он не умеет пить! — сказала Хлоя.
Ализа ласково похлопала Колена по спине, раздалось нечто вроде звука балийского гонга. Все сразу же перестали танцевать и пошли к столу.
— Ну вот, — сказал Шик. — Все спокойно. Не поставить ли хорошую пластинку?
Он подмигнул Колену.
— Не потанцевать ли немного косячок? — предложила Ализа.
Шик в поисках фуража копался в груде пластинок рядом с проигрывателем.
— Потанцуй со мной, Шик, — сказала Ализа.
— Сейчас, — сказал Шик, — я ставлю пластинку.
Это были буги-вуги. Хлоя ждала.
— Вы же не будете танцевать под это косячок? — спросил ужаснувшийся Колен.
— Почему бы и нет?.. — спросил Шик.
— Не смотрите туда, — сказал Колен Хлое.
Он слегка наклонил голову и поцеловал ее между ухом и плечом. Она вздрогнула, но не отстранилась.
И Колен тоже не отвел свои губы. Между тем Ализа и Шик предавались демонстрации замечательного косячка в негритянском стиле.
Пластинка кончилась очень быстро. Ализа отошла поискать что-либо еще. Шик повалился на диван. Колен и Хлоя очутились перед ним. Он подцепил их за лодыжки и повалил рядом с собой.
— Ну-с, мои овечки, — сказал он, — дело продвигается?
Колен уселся, и Хлоя удобно расположилась рядом с ним.
— Она мила, эта малышка, а? — сказал Шик.
Хлоя улыбнулась. Колен ничего не сказал, но обвил рукой шею Хлои и принялся небрежно играть верхней пуговицей ее платья, которое застегивалось спереди.
Вернулась Ализа.
— Подвинься, Шик, я хочу сесть между тобой и Коленом.
Она удачно выбрала пластинку. Это была «Хлоя» в аранжировке Дюка Эллингтона. Колен покусывал волосы Хлои рядом с ухом. Он пробормотал:
— Это именно вы.
И прежде чем Хлоя успела ответить, все остальные вернулись танцевать, все же сообразив наконец, что отнюдь не время сидеть за столом.
— Ох, — сказала Хлоя, — какая жалость!..
XII
— Ты встретишься с ней еще? — спросил Шик.
Они восседали за столом перед последним творением Николаса — фаршированной орехами тыквой.
— Не знаю, — сказал Колен. — Не знаю, что делать. Понимаешь, это очень воспитанная девушка. В последний раз у Изиды она выпила много шампанского…
— Ей это идет, — сказал Шик. — Она прелестна. Ну-ка, перестань дуться!.. Подумай только, сегодня я нашел издание «Пролегоменов к выбору перед тошнотой» Партра на туалетной бумаге без зубчиков…
— Но откуда у тебя на все это деньги? — спросил Колен.
Шик покраснел.
— Оно стоило мне очень дорого, но мне без этого не обойтись, — сказал он. — Мне необходим Партр. Я — коллекционер. Мне нужно все, что он произвел.
— Но он без остановки производит все новое и новое, — сказал Колен. — Он публикует по меньшей мере пять статей в неделю…
— Я отлично это знаю, — сказал Шик…
Колен подбавил ему тыквы.
— Как же мне еще раз увидеть Хлою? — сказал он.
Шик посмотрел на него и улыбнулся.
— Ну конечно, — сказал он. — А я тебе надоедаю своими историями о Жан-Соле Партре. Мне бы очень хотелось тебе помочь… Что ты хочешь, чтобы я сделал?..
— Ужасно, — сказал Колен. — Я одновременно и отчаявшийся, и ужасно счастливый. Очень приятно хотеть чего-либо до такой степени. Мне хотелось бы, — продолжал он, — лежать в слегка выжженной траве, и чтобы вокруг была сухая земля, и солнце, знаешь ли, и трава, желтая, как солома, и ломкая, с уймой всякой копошащейся в ней мелюзги, и еще сухой мох. Лежать на животе и смотреть. И еще, чтобы была каменная ограда, и кривые, корявые деревья, и маленькие листочки. Это было бы замечательно.
— И Хлоя? — сказал Шик.
— И Хлоя, естественно, — сказал Колен. — Хлоя в идее.
На несколько мгновений они замолчали. Этим воспользовался графин, он издал хрустальный, многократно отразившийся от стен звук.
— Налей сотерна, — сказал Колен.
— Ага, — сказал Шик. — Спасибо.
Николас внес следующее блюдо — ломтики ананаса в апельсиновом ликере.
— Благодарю, Николас, — сказал Колен. — На ваш взгляд, что нужно сделать, чтобы еще раз увидеть девушку, в которую влюблен?
— Ей-Богу, Месье, — сказал Николас, — вам наверняка может представиться случай… Я должен признаться, Месье, что со мной такого никогда не случалось.
— Естественно, — сказал Шик. — Вы сложены как Джонни Вейсмюллер. Но другие-то нет!
— Я благодарю Месье за эту оценку, она тронула меня до глубины души, — сказал Николас. — Я советую Месье, — продолжал он, обращаясь к Колену, — всячески постараться получить посредством той персоны, у которой Месье встретил персону, присутствия которой, по-видимому, недостает Месье, некоторую информацию о привычках последней и о местах, где она обычно бывает.
— Несмотря на всю сложность ваших оборотов, — сказал Колен, — я думаю, Николас, что и впрямь имеется такая возможность. Но знаете, когда влюбляешься, становишься идиотом. И потому я не сказал Шику, что уже давно обдумываю этот способ.
Николас отправился обратно на кухню.
— Неоценимый парень, — сказал Колен.
— Да, — сказал Шик, — он действительно умеет готовить.
Они выпили еще сотерна. Вернулся Николас, он нес огромный сладкий пирог.
— Дополнительный десерт, — сказал он.
Колен взялся за нож, но в последний момент замер, так и не надрезав ровную поверхность.
— Он слишком красив, — сказал он. — Подождем немного.
— Ожидание, — сказал Шик, — это прелюдия в минорном ладу.
— Почему ты так сказал? — спросил Колен.
Он взял бокал Шика и наполнил его золотистым вином, тяжелым и подвижным, как густой эфир.
— Не знаю, — сказал Шик. — Просто внезапная мысль.
— Попробуй! — сказал Колен.
И они осушили свои бокалы.
— Необыкновенно! — сказал Шик, глаза которого засветились красноватым мерцающим огнем.
Колен держался за грудь.
— Даже лучше, — сказал он. — Это не похоже ни на что известное.
— Ну и что, — сказал Шик. — Ты тоже не похож ни на что известное.
— Уверен, — сказал Колен, — что, если выпить достаточно, Хлоя сразу же появится.
— Бездоказательно! — сказал Шик.
— Ты меня провоцируешь! — сказал Колен, протягивая бокал.
Шик наполнил бокалы.
— Подожди! — сказал Колен.
Он потушил люстру и маленькую лампу, освещавшую стол. Теперь только в углу мерцал зеленый огонек шотландской иконы, перед которой Колен обычно медитировал.
— О! — пробормотал Шик.
В хрустале вино мерцало переменчивым фосфоресцентным блеском, эманацией мириадов светящихся всеми цветами точек.
— Пей! — сказал Колен.
Они выпили. Отблеск остался у них на губах. Колен зажег свет, казалось, он колеблется, стоит ли стоять.
— Один раз не в счет, — сказал он. — Я думаю, бутылку нужно кончить.
— Может, разрежем пирог? — сказал Шик.
Колен схватил серебряный нож и прочертил спираль на ровной белизне пирога. Вдруг он остановился и с удивлением уставился на свое творение.
— Испробую-ка я кое-что, — сказал он.
Из стоящего на столе букета он выхватил лист остролиста, а другой рукой поднял пирог. Бистро вращая его на кончике пальца, он опустил одно из остриев остролиста на спираль.
— Слушай!.. — сказал он.
Шик прислушался. Это была «Хлоя» в аранжировке Дюка Эллингтона.
Шик посмотрел на Колена. Тот был очень бледен. Шик взял у него из рук нож и недрогнувшей рукой вонзил его в пирог. Он рассек его надвое, и в пироге оказалась новая статья Партра для Шика и свидание с Хлоей для Колена.
XIII
Колен стоял на углу площади и ждал Хлою. Площадь была круглая, на ней имелись церковь, голуби, сквер, скамейки, на переднем плане автомобили и автобусы на щебенке. Солнце тоже ждало Хлою, но оно могло развлекаться, отбрасывая тени, заставляя прорастать через равные промежутки времени семена дикой фасоли, толкая ставни и вгоняя в краску стыда зажженный из-за безалаберности верховного электрика уличный фонарь.
Колен теребил край перчатки и готовил первую фразу. Чем дальше, тем быстрее и быстрее видоизменялась эта злополучная фраза. Он не знал, что делать с Хлоей. Может быть, увести ее в чайный салон, но там обычно такая жуткая атмосфера, да еще эти прожорливые сорокалетние дамы, поедающие, оттопырив мизинец, по семь пирожных с кремом, просто противно. Он признавал лишь мужское обжорство, которое расцветало, не умаляя природного достоинства мужчин. Не в кино — она не согласится. Не на депутатодром — там ей не понравится. Не на телячьи бега — она испугается. Не в больницу Сен-Луи — это запрещено. Не в Лувр — там позади ассирийских херувимов скрываются сатиры. Не на вокзал Сен-Лазар — там только и есть что тележки и ни единого поезда.
— Добрый день!..
Хлоя подошла сзади. Он быстро стащил перчатку, запутался внутри, влепил себе в нос затрещину, сделал «Уй!..» и пожал Хлое руку. Она смеялась.
— У вас смущенный вид!..
Манто из пышного меха под цвет волос, меховая же шапочка, короткие сапожки с меховыми отворотами.
Она взяла Колена под руку.
— Почему вы не предлагаете мне руку? Сегодня вы нерасторопны!..
— В прошлый раз все шло само собой, — признался Колен.
Хлоя опять засмеялась, а затем взглянула на него и засмеялась еще сильнее.
— Вы смеетесь надо мной, — жалобно сказал Колен. — Будьте милосердны.
— Вы рады меня видеть? — спросила Хлоя.
— Да!.. — сказал Колен.
Они шли по первому попавшемуся тротуару, сверху спустилось маленькое розовое облачко и приблизилось к ним.
— Я подойду! — предложило оно.
— Валяй! — сказал Колен.
И облачко обволокло их. Внутри было жарко и пахло сахаром и корицей.
— Нас больше не видно! — сказал Колен… — Но мы… нам их видно!..
— Оно немножко прозрачное, — сказала Хлоя. — Не доверяйте ему.
— Ну и Бог с ним, все равно так лучше, — сказал Колен. — Что вы хотите делать?
— Просто прогуляться… Вы не заскучаете?
— Ну так расскажите мне что-нибудь…
— Я ничего особенного не знаю, — сказала Хлоя. — Можно разглядывать витрины. Посмотрите на эту. Как интересно.
В витрине на пружинном матрасе покоилась красивая женщина. Какой-то аппарат чистил снизу вверх ее обнаженные груди длинными шелковистыми щетками из тонкого белого ворса. Табличка гласила:
«Сберечь вашу обувь поможет Антипод Преподобного Шарля».
— Здравая мысль, — сказала Хлоя.
— В этом нет никакого смысла! — сказал Колен. — Гораздо приятнее делать это рукой.
Хлоя покраснела.
— Не говорите таких вещей. Я не люблю молодых людей, которые говорят девушкам гадости.
— Я в отчаянии… — сказал Колен, — я не хотел…
У него был настолько огорченный вид, что она улыбнулась и, чтобы показать, что не сердится, слегка его встряхнула.
В следующей витрине толстый мужчина в фартуке мясника резал маленьких детей. Витрина пропагандировала Общественную Благотворительность.
— Вот куда идут деньги, — сказал Колен. — Вычищать все это каждый вечер влетает им, должно быть, в копеечку?
— Они ненастоящие! — сказала испуганная Хлоя.
— Разве можно знать наверняка? — сказал Колен. — Они им там, в Общественной Благотворительности, ничего не стоят…
— Мне это не нравится, — сказала Хлоя. — Раньше не было подобных рекламных витрин. Разве это прогресс?
— Какая разница, — сказал Колен. — Все равно весь этот идиотизм действует только на того, кто в него уже верит.
— А что здесь? — поинтересовалась Хлоя.
В витрине находился водруженный на орезиненные колеса живот, очень круглый и поэтому гладкий. Вывеска утверждала: «И на вашем тоже не будет ни одной складки — прогладьте его Электрическим утюгом».
— Но я же его отлично знаю! — сказал Колен. — Это живот Сержа, моего старого повара!.. Что он здесь делает?
— Ничего, — сказала Хлоя. — Вы же не будете его за это порицать? Да и к тому же он слишком толст…
— Все потому, что он умел готовить!
— Уйдем отсюда, — сказала Хлоя. — Я не хочу больше смотреть на витрины. Они мне неприятны.
— А что будем делать? — сказал Колен. — Пойдет попьем где-нибудь чая?
— О!.. Сейчас не время…да я и не очень это люблю.
Колен вздохнул с облегчением, и его подтяжки затрещали.
— Что это за треск?
— Я наступил на сухую ветку, — покраснев, объяснил Колен.
— Может, пойдем прогуляться в Лес? — сказало Хлоя.
Колен посмотрел на нее с восхищением.
— Замечательная идея. Там никого не будет.
Хлоя покраснела.
— Совсем не поэтому. К тому же, — добавила она в отместку, — мы будем ходить только по центральным аллеям, чтобы не промочить ноги.
Он слегка прижал к себе локоть, который ощущал под рукой.
— Пойдем через подземный переход, — сказал он.
Вдоль перехода с обеих сторон тянулись шеренги просторных вольер, в которых Городские Аранжировщики устроили склад запасных голубей для Скверов и Памятников. Кроме того, там помещались Питомники воробьев и чирикали птенцы их питомцев. Люди туда спускались редко, так как крылья всех этих птиц служили источником ужасных вихрей и сквозняков, в которых парили мельчайшие перышки, белые, голубые и голубиные.
— Они что, так без передышки и трепыхаются? — сказала Хлоя, придерживая шляпку, чтобы та не упорхнула.
— Нет, они подменяют друг друга, — сказал Колен.
Он боролся с полами своего пальто.
— Надо поскорее пройти мимо голубей. Воробьи подымают меньше ветра, — сказала Хлоя, прижимаясь к Колену.
Они заторопились и вышли из опасной зоны. Маленькое облачко не последовало за ними. Оно избрало кратчайший путь и уже ожидало их на другом конце перехода.
XIV
Скамейка казалась слегка влажной и темно-зеленой. Как бы там ни было, по этой аллее ходили редко, и им было неплохо.
— Вы не замерзли? — спросил Колен.
— Нет, в этом облачке, — сказала Хлоя. — Но… мне все равно хотелось бы прижаться…
— О!.. — сказал Колен и покраснел.
У него возникло странное ощущение. Он обнял Хлою за талию. Ее шляпка сбилась на сторону и совсем рядом с его губами оказалась прядь блестящих волос.
— Мне нравится быть с вами, — сказал он.
Хлоя ничего не сказала. Она задышала чуть быстрее и едва уловимо прижалась к нему.
Колен говорил ей почти в самое ухо.
— Вам не скучно? — спросил он.
Она качнула головой, и благодаря этому движению Колен смог еще придвинуться к ней.
— Я… — сказал он ей в самое ухо, и в этот момент, как бы по ошибке, она повернула голову, и Колен поцеловал ее в губы. Это длилось не очень долго, но в следующий раз у них получилось уже значительно лучше. Затем он зарылся лицом Хлое в волосы, и они так и остались сидеть, не произнося ни слова.
XV
— Очень мило, что вы пришли, — сказал Колен. — Правда, кроме вас, девушек не будет…
— Ничего, — сказала Ализа. — Шик не против.
Шик кивнул. Но, по правде говоря, голос Ализы звучал не очень-то весело.
— Хлои нет в Париже, — сказал Колен. — Она на три недели уехала с предками на юг.
— А! — сказал Шик. — Ты, наверное, очень несчастен.
— Я никогда не был более счастлив! — сказал Колен. — Я хочу сообщить вам о нашей помолвке…
— Поздравляю. — сказал Шик.
Он старался не смотреть на Ализу.
— Что там у вас? — сказал Колен. — Похоже, не все ладно?
— Все в порядке, — сказала Ализа. — Просто Шик — глупец.
— Да нет, — сказал Шик. — Не слушай ее. Колен… Все в порядке.
— Вы говорите одно и то же, и в то же время вы не согласны, — сказал Колен, — следовательно, кто-то из вас лжет, а может быть, и оба сразу. Пошли, пора обедать.
Они перебрались в столовую.
— Садитесь, Ализа, — сказал Колен. — Сядьте рядом, расскажите, в чем дело.
— Шик — глупец, — сказала Ализа. — Он говорит, что не хочет, чтобы я жила с ним, поскольку у него нет средств обеспечить мне сносную жизнь, а не жениться на мне ему стыдно.
— Я подлец, — сказал Шик.
— Не знаю, что вам и сказать, — сказал Колен.
Он был столь счастлив, что все это просто терзало его.
— Дело не только в деньгах, — сказал Шик. — Дело в том, что родители Ализы никогда не согласятся на нашу женитьбу и будут правы. Подобная история есть в одной из книг Партра.
— Замечательная книга, — сказала Ализа. — Вы не читали ее. Колен?
— Вот такие вы и есть, — сказал Колен. — Уверен, все ваши деньги только на это и уходят.
Шик и Ализа повесили носы.
— Это я виноват, — сказал Шик. — Ализа больше ничего не тратит на Партра. Она почти им не занимается, с тех пор как живет со мной.
В его голосе звучала укоризна.
— Я люблю тебя больше, чем Партра, — сказала Ализа.
Она почти плакала.
— Ты очень славная, — сказал Шик. — Я тебя недостоин. Но это мой порок — коллекционировать Партра, а, к несчастью, инженер не может позволить себе иметь все сразу.
— Я так расстроен, — сказал Колен. — Мне хотелось бы, чтобы у вас все шло хорошо. Может, вы развернете свои салфетки?
Под салфеткой Шика оказался экземпляр «Блева» в полукоже вонючки, а под салфеткой Ализы — большое золотое кольцо тошнотной формы.
— О!.. — сказала Ализа.
Она обвила руками шею Колена и поцеловала его.
— Ты шикарный тип, — сказал Шик. — Не знаю, как тебя благодарить, впрочем, ты отлично знаешь, что я не могу отблагодарить тебя так, как хотел бы…
Колен слегка приободрился. И Ализа была в этот вечер необычайно хороша.
— А чем вы душитесь? — сказал он. — Хлоя предпочитает орхидейную эссенцию трехлетней выдержки.
— Я не пользуюсь духами, — сказала Ализа.
— Это у нее от природы, — сказал Шик.
— Просто сказка!.. — сказал Колен. — Вы пахнете лесом с ручейком и крольчатами.
— Поговорим о Хлое, — сказала польщенная Ализа.
Николас принес закуски.
— Привет, Николас, — сказала Ализа. — Как дела?
— Все в порядке, — сказал Николас.
Он поставил поднос на стол.
— Ты меня не поцелуешь? — сказала Ализа.
— Не смущайтесь, Николас, — сказал Колен. — Вы доставите мне большое удовольствие, если пообедаете с нами…
— Да!.. — сказала Ализа. — Пообедай с нами.
— Месье повергает меня в смущение, — сказал Николас. — Я не могу сесть за стол в подобном виде…
— Послушайте, Николас, — сказал Колен. — Если хотите, ступайте и переоденьтесь, но я вам просто приказываю с нами пообедать.
— Весьма благодарен Месье, — сказал Николас. — Я пойду переоденусь.
Он оставил поднос на столе и вышел.
— Итак, — сказала Ализа, — вернемся к Хлое.
— Берите сами, — сказал Колен. — Не знаю, что это такое, но должно быть очень вкусно.
— Не отвлекайся!.. — сказал Шик.
— Через месяц я женюсь на Хлое, — сказал Колен. — А хочется, чтоб это было уже завтра!..
— О!.. — сказала Ализа. — Счастливчик.
Колену стало стыдно, что он так богат.
— Послушай, Шик, — сказал он, — не возьмешь ли ты у меня денег?
Ализа с нежностью посмотрела на Колена. Он был столь благороден, что сквозь жилы его рук голубели незабудками благие намерения.
— Не думаю, что это поможет, — сказал Шик.
— Ты женишься на Ализе, — сказал Колен.
— Ее родители этого не хотят, — ответил Шик, — а я не хочу, чтобы она с ними ссорилась. Она слишком юная.
— Не такая уж я юная, — сказала Ализа и, чтобы подчеркнуть свою соблазнительную грудь, потянулась на мягком сиденье.
— Он имеет в виду совсем не это!.. — перебил Колен. — Послушай, Шик, у меня есть сто тысяч дублезвонов, я дам тебе четверть, и ты сможешь жить спокойно. Будешь по-прежнему работать, и так все и устроится.
— Мне никогда не отблагодарить тебя должным образом, — сказал Шик.
— И не благодари. Меня интересует не счастье для всех людей, а счастье для каждого.
В дверь позвонили.
— Пойду открою, — сказала Ализа. — Я ведь самая молодая, вы сами меня в этом упрекали.
Она вышла, и шорох ее шагов по мягкому ковру тут же сошел на нет.
Это был ушедший через черный ход Николас. Теперь он вернулся, разодетый в пальто из плотного аглицкого твида в бежево-зеленую елочку и с суперплоским штатовским фетряком на голове. У него были перчатки из свиной кожи от знаменитого экзорциста, башмаки из преизрядного гавиала, а когда он снял пальто, блеск его и вовсе вышел из берегов: слоновой кости рубчик на вельветовой куртке цвета кокоса с молоком и зеленовато-синие брюки с отворотами шириной в шестерню — пятерню с двумя большими пальцами.
— О! — сказала Ализа. — Какой ты шикарный!..
— Как ты там поживаешь, племянница? Все хорошеешь?..
Он погладил ей грудь и бедра.
— Иди за стол, — сказала Ализа.
— Привет, друзья, — сказал Николас, входя в столовую.
— Наконец-то, — сказал Колен, — вы решились говорить нормально!..
— Конечно! — сказал Николас. — Я тоже могу. Но, скажите-ка, — продолжал он, — не перейти ли нам всем на «ты»?
— Согласен, — сказал Колен. — Заметано.
Николас уселся напротив Шика.
— Бери закуску, — сказал тот.
— Ребята, — заключил Колен, — вы будете моими дружками?
— Идет, — согласился Николас. — Только не надо нас спаривать с уродливыми девицами, ладно? Классический общеизвестный трюк…
— Я собираюсь попросить Ализу и Изиду быть подружками, — сказал Колен, — а братьев Де Маре — педеружками.
— Подходяще! — сказал Шик.
— Ализа, — перебил Николас, — сходи на кухню и принеси блюдо, которое стоит в печи. Оно, должно быть, уже готово.
Она выполнила инструкции Николаса и принесла массивное серебряное блюдо. И когда Шик приподнял крышку, все увидели внутри две фигурки, изваянные из гусиной печенки: они изображали Колена в визитке и Хлою в свадебном платье. Вокруг можно было прочесть дату свадьбы, а в углу стояла подпись: Николас.
XVI
Колен бежал по улице.
— Это будет очень красивая свадьба… Завтра, завтра утром. Там будут все мои друзья…
Улица вела к Хлое.
— Хлоя, ваши губы сладостны. У вас фруктовый цвет лица. Ваши глаза видят все, как надо, а от вашего тела меня бросает в жар…
По улице катились стеклянные шарики, а за ними бежали детишки.
— Понадобятся месяцы, месяцы и месяцы, чтобы я насытился поцелуями, понадобятся годы месяцев, чтобы исчерпать поцелуи, которые я хочу запечатлеть на вас: на ваших руках, на ваших волосах, на ваших глазах, на вашей шее…
Три девочки очень округло выводили хороводную песенку и танцевали под нее треугольником квадриль.
— Хлоя, мне хотелось бы ощутить ваши груди на моей груди, свои руки, сомкнувшиеся на вашем теле, ваши руки вокруг моей шеи, вашу благоухающую голову у меня на ключице, и вашу трепещущую кожу, и запах, исходящий от вас.
Небо было светлое и голубое, все еще стояла сильная стужа, хотя уже и не такая лютая. Совершенно черные деревья выказывали по краю обесцвеченного леса набухшие зеленые почки.
— Когда вы далеко от меня, я вижу вас в платье с серебряными пуговицами, но когда же вы были в нем? Ведь не в первый же раз? А, в день свидания под тяжелым и мягким пальто на вашем теле было это платье.
Он толкнул дверь лавки и вошел в нее.
— Мне нужно множество цветов для Хлои, — сказал он.
— Когда их ей отнести? — спросила цветочница.
Она была молоденькая и хрупкая, с красными руками. Она очень любила цветы.
— Завтра утром, а заодно отнесите цветы и ко мне. Чтобы вся наша комната была ими заполнена: лилиями, белыми гладиолусами, розами, охапками других белых цветов, — и, главное, приготовьте большой букет алых роз…
XVII
Братья Де Маре одевались к свадьбе. Их очень часто приглашали в педеружки, так как они хорошо выглядели. Они были близнецами. Старшего звали Кориолан. У него были черные кудрявые волосы, мягкая белая кожа, невинный вид, прямой нос и голубые глаза, прикрытые длинными желтыми ресницами.
Младший, которого звали Пегас, являл собою полное подобие старшего, за одним, правда, исключением — его ресницы были зелеными; этого обычно вполне хватало, чтобы отличить их друг от друга. Они выбрали карьеру педиков и по необходимости, и по призванию, но, так как им хорошо платили за роль педеружек, они больше почти не работали, и, к сожалению, пагубная праздность толкала их время от времени к пороку. Так, например, накануне Кориолан плохо вел себя с девушкой. Пегас отчитывал его, одновременно втирая себе в кожу ягодиц пасту из мужских миндалин перед большим трехстворчатым зеркалом.
— И в каком часу ты вернулся домой, а? — говорил Пегас.
— Понятия не имею, — сказал Кориолан. — Оставь меня в покое. Занимайся своими ягодицами.
Кориолан хирургическим зажимом выщипывал себе брови.
— Ты похабник! — сказал Пегас. — Девица!.. Если бы тебя видела твоя тетушка!..
— О!.. А ты, ты этого никогда не делал? А? — с угрозой сказал Кориолан.
— Когда это? — сказал слегка встревоженный Пегас.
Он прервал массаж и сделал перед зеркалом несколько элементов художественной гимнастики.
— Ладно, — сказал Кориолан, — иди к черту. Я не хочу сводить тебя в могилу. Лучше застегни мне штанишки.
У них были специальные штанишки с ширинкой сзади, застегнуть которую самому было очень трудно.
— А! — засмеялся Пегас. — Вот видишь? Тебе нечего сказать!..
— К черту, я тебе говорю, — повторил Кориолан. — Кто сегодня женится?
— Колен. Он женится на Хлое, — сказал его брат с отвращением.
— Что за тон? — спросил Кориолан. — Он совсем недурен, этот парень.
— Да, недурен, — сказал Пегас с завистью. — Но вот она… У нее такая пышная грудь, что никак не примешь ее за мальчика!..
Кориолан покраснел.
— Я нахожу ее красивой… — пробормотал он. — Хочется дотронуться до ее груди… С тобой такого не бывает?
Брат взглянул на него с изумлением.
— Каким же подонком ты становишься! — энергично заключил он. — Другого такого развратника надо еще поискать… В один прекрасный день ты женишься на женщине!..
XVIII
Монах вышел из сакристилища, следом за ним шел один из Пузанов и какой-то Шиш. Они несли большие коробки из гофрированного картона, наполненные декоративными финтифлюшками.
— Когда придет грузовик Мазил, подгоните его прямо к алтарю, Жозеф, — сказал Монах Шишу.
Дело в том, что почти всех профессиональных Шишей зовут Жозефами.
— Красить будем в желтое? — сказал Жозеф.
— В фиолетовую полоску, — сказал Пузан, Эммануэль Дзюдо, здоровенный симпатичный весельчак, униформа и золотая цепь которого блестели, как носы на морозе.
— Да, — сказал Монах, — ведь для блаславения прибудет Епискобчик. Пошли, нужно украсить всеми этими финтифлюшками балкон Музыкантов.
— А сколько будет музыкантов? — спросил Шиш.
— Семижды десять да три, больше, чем толковников, — сказал Пузан.
— И четырнадцать детищ Веры, — сказал Монах с гордостью.
Шиш протяжно свистнул: «Фьюйуйуй…»
— А брачуются всего двое! — с восторгом сказал он.
— Да, — сказал Монах. — У богатых всегда так и бывает.
— Гости будут? — спросил Пузан.
— И много! — сказал Шиш. — Я возьму длинную красную алебарду и трость с красным набалдашником.
— Нет, — сказал Монах. — Нужна желтая алебарда и фиолетовая трость, так будет изысканнее.
Они добрались до подножия хоров. Монах обнаружил, что в одном из поддерживающих свод столбов замаскирована дверь, и открыл ее. Один за другим они стали подниматься по узкой лестнице, закрученной как винт Архимеда. Сверху падали неясные отблески.
Они ввинтились на двадцать четыре поворота и остановились передохнуть.
— Тяжело! — сказал Монах.
Шиш, стоявший ниже всех, подтвердил это, и Пузан, оказавшийся между двух огней, подчинился формулировке большинства.
— Еще два с половиной оборота, — сказал Монах.
Они очутились на платформе, расположенной за алтарем в ста метрах над землей, которая едва угадывалась отсюда сквозь туман. Облака бесцеремонно проникали в церковь и расползались по нефу обширными серыми клочьями.
— Будет хорошая погода, — сказал Пузан, принюхиваясь к запаху облаков. — Они пахнут тимьяном.
— С привкусом синего рейгана, — сказал Шиш, — он тоже чувствуется.
— Надеюсь, церемония удастся на славу! — сказал Монах.
Они поставили свои картонки и начали украшать стулья Музыкантов принесенными финтифлюшками. Шиш разворачивал их, дул сверху, очищая от пыли, и передавал Пузану и Монаху.
Над ними ввысь уходили столбы, казалось, что они соединяются где-то неимоверно далеко. Матовый камень красивого бело-кремового цвета ласкало мягкое сияние дня, и он отражал во все стороны нежный, спокойный свет, становившийся на самом верху голубовато-зеленым.
— Надо бы начистить микрофоны, — сказал Монах Шишу.
— Разверну последнюю штуку, — сказал Шиш, — и займусь ими.
Он вытащил из котомки лоскут красного сукна и принялся энергично надраивать цоколь первого микрофона. Всего их было четыре, они располагались в ряд перед стульями оркестрантов, причем скомбинированы были так, что пока внутри раздавалась музыка, каждой мелодии снаружи церкви отвечал колокольный звон.
— Поторопись, Жозеф, — сказал Монах. — Мы с Эммануэлем уже кончили.
— Подождите меня, — сказал Шиш, — подайте, Христа ради, еще минут пять.
Пузан и Монах закрыли коробки крышками и сложили в углу балкона, чтобы забрать их оттуда после свадьбы.
— Я готов! — объявил Шиш.
Все трое застегнули ремни своих парашютов и грациозно бросились в пустоту. Три огромных разноцветных цветка раскрылись с мягким всплеском, и вся троица благополучно коснулась ногами полированных плит нефа.
XIX
— Скажи, я красивая?
Хлоя изучала свое отражение в бассейне из присыпанного песком серебра; в нем беспечно резвился маленький карась. На плече у нее сидела серая мышь с черными усами, она потирала лапками нос и следила за переменчивыми бликами.
Хлоя уже надела чулки, легкие, как воскуриваемый фимиам, цветом схожие с ее светлой кожей, и туфли на высоком каблуке из белой лайки. Больше на ней ничего не было, только тяжелый браслет из голубого золота, из-за него ее нежное запястье казалось еще более хрупким.
— Не думаешь ли ты, что мне нужно одеться?
Мышь соскользнула вдоль по округлому плечу Хлои и оперлась об одну из ее грудей. Она осмотрела ее снизу вверх и пришла именно к этому мнению.
— Тогда я спущу тебя на землю! — сказала Хлоя. — Знаешь, сегодня вечером ты возвращаешься к Колену, тебе надо будет со всеми здесь попрощаться!..
Она пустила мышь на ковер, выглянула, приподняв на секунду занавеску, в окно и подошла к кровати. Там широко раскинулось белое подвенечное платье Хлои и еще два платья цвета светлой воды — Изиды и Ализы.
— Вы готовы?
В ванной комнате Ализа помогала Изиде причесаться. Они тоже были в чулках и в туфлях.
— Мы вовсе не спешим, ни вы, ни я! — сказала Хлоя с притворной суровостью. — А известно ли вам, мои деточки, что я выхожу сегодня утром замуж?
— У тебя впереди целый час! — сказала Ализа.
— Этого более чем достаточно, — сказала Изида. — Ты ведь уже причесана!
Хлоя тряхнула локонами и засмеялась. В наполненной паром комнате было жарко, а спина Ализы была столь аппетитна, что Хлоя не удержалась и нежно провела по ней ладонью. Изида, сидя перед зеркалом, послушно подставляла голову точным рукам Ализы.
— Ты меня щекочешь! — сказала Ализа и засмеялась.
Хлоя нарочно ласкала ее там, где щекотно, по бокам до самых бедер. Кожа у Ализы была горячая и живая.
— Осторожней, ты испортишь мне прическу, — сказала Изида, которая, чтобы убить время, занималась твоими ногтями.
— Вы прекрасны, вы обе так прекрасны, — сказала Хлоя. — Какая жалость, что вы не можете пойти прямо так, мне бы очень хотелось, чтобы на вас только и были чулки да туфли.
— Одевайся, малышка, — сказала Ализа. — А то всюду опоздаешь.
— Обними меня, — сказала Хлоя. — Я так счастлива!
Ализа выставила ее из ванной, и Хлоя уселась на кровать. Она смеялась, разглядывая в одиночестве кружева своего платья. Для начала она надела меленький целлофановый бюстгальтер и трусики из белого атласа, которые мило опустились сзади под ее упругими формами.