XXX
Со времени отъезда Колена и Хлои улица совершенно изменила свой вид. Теперь листья деревьев были большими, а дома сбросили с себя свой бледный зимний колорит, чтобы, перед тем как приобрести нежную летнюю бежевость, оттениться блекло-зеленым. Камни мостовой мягко пружинили под ногами, а воздух благоухал малиной.
Было еще прохладно, но за голубоватыми стеклами окон уже установилась хорошая погода. Вдоль тротуаров выросли зеленые и голубые цветы, живительные соки змеились вокруг их тонких стеблей с легким влажным причмокиванием, как поцелуй улиток.
Процессию открывал Николас. Одет он был в спортивный костюм из теплой шерсти цвета горчичного соуса, под ним виднелся свитер с высоким воротом, на груди которого был изображен лосось а ля Шамбор, в точности такой, каким он предстает на странице 607 «Поваренной книги» Гуффе. Желтые кожаные туфли Николаса с подошвами из прозрачного каучука почти не мяли растительность. Он старался шагать по двум бороздам, оставленным для проезда машин.
За ним шли Колен и Хлоя, Хлоя держала Колена за руку и полной грудью вдыхала реявшие в воздухе запахи. На ней было простенькое платье из белой шерсти и короткая накидка из бензолированного леопарда, пятна которого, приглушенные обработкой, расплылись тонко лессированными ореолами и перекраивались в любопытные интерференции. Ее пенящиеся волосы свободно развевались и выделяли сладкий пар, ароматизированный жасмином и гвоздикой.
Полузакрыв глаза, Колен направлялся на этот запах, и его губы сладко вздрагивали при каждой ингаляции. фасады домов слегка расслабились, отбросив свою суровую прямизну, и в результате внешность улиц временами сбивала Николаса с дороги, ему приходилось останавливаться и читать надписи на эмалированных дощечках.
— С чего начнем? — спросил Колен.
— Пойдем по магазинам, — сказала Хлоя. — У меня всего одно платье.
— Ты не хочешь пойти к сестрам Калло, как обычно? — сказал Колен.
— Нет, — сказала Хлоя, — я хочу пройтись по магазинам и купить себе готовые платья и вещи.
— Изида наверняка будет рада снова тебя увидеть, Николас, — сказал Колен.
— Почему это? — спросил Николас.
— Не знаю…
Они свернули на улицу Сиднея Беше и оказались у дома Изиды. Перед дверью консьержка раскачивалась в механической качалке, мотор которой постреливал в ритме польки. Подобная система давно вышла из моды.
Их встретила Изида. Шик и Ализа были уже на месте. Изида улыбнулась Николасу, она была в красном платье. Потом обняла Хлою, и тут же все перецеловались.
— Ты хорошо выглядишь, дорогая, — сказала Изида. — Я думала, ты больна. Теперь я успокоилась.
— Мне лучше, — сказала Хлоя. — Николас и Колен очень хорошо за мной ухаживали.
— Как поживают ваши кузины? — спросил Николас.
Изида покраснела до корней волос.
— Они требовали у меня новостей о вас чуть ли не каждый день, — сказала она.
— Очаровательные девушки, — сказал, слегка отвернувшись, Николас, — но вы потверже.
— Да… — сказала Изида.
— Ну, как путешествие? — сказал Шик.
— Вполне сносно, — сказал Колен. — Поначалу дорога была очень плохой, но потом все уладилось.
— Все было хорошо, — сказала Хлоя. — Вот только снег…
Она поднесла руку к груди.
— Куда идем? — спросила Ализа.
— Если вы хотите, могу вкратце изложить вам лекцию Партра, — сказал Шик.
— Ты много его накупил со времени нашего отъезда? — спросил Колен.
— Ох!.. Нет… — сказал Шик.
— А твоя работа? — спросил Колен.
— Ох!.. Нормально… — сказал Шик. — У меня тут есть под рукой один субчик, и он заменяет меня, когда я вынужден отлучаться.
— Он делает это запросто так? — спросил Колен.
— Ох!.. Почти, — сказал Шик. — Вы собираетесь сначала на каток?
— Нет, мы отправляемся по магазинам, — сказала Хлоя. — Но если мужчины хотят кататься…
— Это идея, — сказал Колен.
— Я пойду с ними по магазинам, — сказал Николас. — Мне надо сделать несколько покупок.
— Ну и чудесно, — сказала Изида. — Но идемте же быстрее, чтобы осталось время немного покататься на коньках.
XXXI
Колен и Шик катались уже час, и на льду становилось все больше народа. Все те же девушки, все те же парни, те же падения и те же служки-чистильщики со скребками. Распорядитель прокрутил на вертушке старую песенку, выученную на протяжении нескольких недель всеми завсегдатаями наизусть. Он перевернул пластинку на другую сторону, которой, собственно, все и ждали, так как, в конце концов, его пристрастия были всем давным-давно известны, но запись внезапно оборвалась, и во всех громкоговорителях, кроме одного, диссидента, продолжавшего музицировать, раздался замогильный голос. Голос этот приглашал месье Колена по доброй воле пройти на контроль, ибо его просят к телефону.
— Что это может быть? — сказал Колен.
Он поспешил к бровке и зашагал по резиновой дорожке. Шик старался от него не отстать. Миновав бар, Колен зашел в кабинку контролера, где находился телефон. Пластиновожатый как раз с усилием обрабатывал щеткой одну из своих пластинок, чтобы удалить шероховатости, возникшие на ней в процессе пользования.
— Алло! — сказал Колен, взяв трубку.
Он слушал.
Шик увидел, как он сначала удивился, а потом вдруг стал белым как лед.
— Что-то серьезное? — спросил он.
Колен сделал ему знак замолчать.
— Иду, — сказал он в трубку и повесил ее.
Стенки кабинки сжимались, и Колен выскочил, пока его не расплющило. Он бежал на коньках, его нога выворачивались во все стороны. Он подозвал подручного.
— Откройте побыстрее мою кабинку, номер 309.
— И мою, 311… — добавил подоспевший Шик.
Подручный, не слишком поспешая, отправился следом за ними. Колен обернулся, увидел его в добрых десяти метрах позади себя и остановился, дожидаясь, пока тот с ним не поравняется. Со всего маху он нанес зверский удар коньком ему под подбородок, и голова подручного скатилась с плеч в одну из вентиляционных труб машинного отделения; Колен между тем завладел ключом, который мертвец с отсутствующим лицом продолжал держать в руке. Открыв первую попавшуюся кабинку. Колен запихнул в нее тело, плюнул на него и бросился к номеру 309. Шик захлопнул оставленную им настежь распахнутой дверь.
— В чем дело? — запыхавшись спросил он, заходя к Колену.
Колен уже снял коньки и надел ботинки.
— Хлоя, — сказал Колен. — Она больна.
— Тяжело?
— Не знаю, — сказал Колен. — У нее был обморок.
Он был уже совсем готов и убегал.
— Ты куда? — крикнул Шик.
— Домой! — крикнул Колен и исчез в гулком бетонном колодце лестницы.
На другом конце катка люди выбирались из машинного отделения задыхаясь, поскольку вентиляция не функционировала, и падали без сил по обе стороны ледяной дорожки.
Шик, остолбенев, с коньком в руке бессмысленно уставился на то место, где исчез Колен.
Под дверью кабины номер 128 медленно извивался тонкий арык шипучей крови, и красный напиток начинал стекать на лед большими каплями, дымящимися и тяжелыми.
XXXII
Он бежал изо всех сил, и у него перед глазами люди медленно кренились, чтобы упасть, как кегли, растягивались на мостовой с мягким всплеском, как большой кусок картона, который упал плашмя.
И Колен бежал, бежал, острый угол горизонта, сжатый между домов, бросался ему навстречу. Под его шаги опускалась ночь. Ночь из черной ваты, аморфная и неорганическая, и небо было без цвета, потолок, еще один острый угол; он бежал к вершине пирамиды, и сердце его застыло в перекрестье сечений не до конца загустевшей тьмы, но до его улицы было еще три других.
Хлоя лежала, очень бледная, на их чудесном брачном ложе. Ее глаза были открыты, но дышала она с трудом. С ней была Ализа. Изида помогала Николасу, который, следуя Гуффе, приготовлял что-то укрепляющее, а мышь перетирала своими острыми зубами зерна травы, чтобы из них сварить постельное питье.
Но Колен не знал, он бежал, он боялся: почему нельзя всегда оставаться вместе, нужно еще чего-то бояться, может быть, это несчастный случай, ее задавила машина, она будет лежать на своей кровати, я не смогу ее увидеть, мне не дадут войти, но вы, чего доброго, считаете, что я боюсь моей Хлои, я увижу ее вопреки вам, но нет. Колен, не входи. Может быть, она только ранена, тогда все пройдет, мы пойдем вместе в Лес, чтобы снова увидеть скамейку, я держал ее руку в своей, ее волосы рядом с моими, ее запах на подушке. Я всегда беру ее подушку, вечером мы за нее еще подеремся, моя ей слишком туга, под головой она остается совсем круглой, а я, я беру ее потом, когда она пропитывается ароматом ее волос. Никогда больше я не почувствую сладостного аромата ее волос.
Тротуар стал перед ним на дыбы. Он перемахнул через него одним гигантским прыжком, он был на втором этаже, он поднялся, он открыл дверь, и все было тихо и спокойно, ни людей в черном, ни священников, покой ковров с серо-голубыми рисунками. Николас сказал ему: «Пустяки», и Хлоя улыбнулась, она была счастлива снова его видеть.
XXXIII
Вялая, доверчивая рука Хлои лежала в руке Колена. Она смотрела на него, ее чуть удивленные светлые глаза вселяли в него покой. У подножия платформы в комнате скапливались хлопоты, изо всех сил душившие друг друга. Внутри своего тела, внутри грудной клетки Хлоя чувствовала непроницаемую силу, враждебное присутствие, она не знала, как бороться, время от времени она кашляла, в надежде стряхнуть своего противника, вцепившегося в глубины ее плоти. Казалось, что, глубоко вздохнув, она заживо отдастся бесцветной ярости врага, его скрытой злокачественности. Грудь ее едва вздымалась, и прикосновение гладких простынь к длинным голым ногам придавало спокойствие ее движениям. Рядом с ней, слегка сгорбившись, сидел и смотрел на нее Колен. Входила ночь, превращалась в концентрические пласты темноты вокруг маленького светящегося ядра утонувшей у изголовья в стене лампы, прикрытой круглой пластинкой матового хрусталя.
— Поставь мне музыку, мой Колен, — сказала Хлоя. — Поставь то, что ты любишь.
— Это тебя утомит, — сказал Колен.
Он говорил откуда-то издалека, он плохо выглядел. Он только сейчас сообразил, что всю его грудь занимало сердце.
— Прошу тебя, — сказала Хлоя.
Колен поднялся, спустился по маленькой дубовой лесенке и зарядил автоматический аппарат. Громкоговорители были во всех помещениях. Он включил динамик этой комнаты.
— Что ты поставил? — спросила Хлоя.
Она улыбалась. Она и так это знала.
— Помнишь? — спросил Колен.
— Помню…
— Тебе плохо?
— Терпимо…
В том месте, где реки впадают в море, образуется гряда, через которую трудно переплыть, и бурные, покрытые пеной водовороты, в которых пляшут обломки погибших судов. Снаружи ночь, внутри свет лампы, воспоминания одно за другим выныривали из темноты, натыкались на свет и, то расплывчатые, то явные, показывали свои белые животы и посеребренные спины.
Хлоя чуть-чуть приподнялась.
— Сядь рядом со мной…
Он подошел к ней и устроился поперек кровати, голова Хлои покоилась на сгибе его левой руки. Кружева легкой рубашки вычерчивали на золотистой коже капризную сеть линий, нежно разбухавшую там, где начинались груди. Рука Хлои вцепилась в плечо Колена.
— Ты не сердишься?
— Почему я должен сердиться?
— Иметь такую вздорную жену…
Он поцеловал доверчивую ключицу.
— Прикрой чуть-чуть руку, Хлоя. Ты озябнешь.
— Мне не холодно, — сказала Хлоя. — Слушай пластинку.
В игре Джонни Ходжеса было что-то эфемерное, что-то необъяснимое и совершенно чувственное. Чувственность в чистом виде, освобожденная от всего телесного.
Углы комнаты менялись, постепенно закругляясь под воздействием музыки. Колен и Хлоя покоились теперь в центре сферы.
— Что это было? — спросила Хлоя.
— «The Mood to be Wooed», — сказал Колен.
— Именно это я и чувствовала, — сказала Хлоя. — Но как зайдет к нам доктор, когда комната такой формы?
XXXIV
Николас пошел открывать. На пороге стоял доктор.
— Я доктор, — сказал он.
— Ладно, — сказал Николас. — Если вам угодно, будьте добры проследовать за мною.
Он потащил его за собой.
— Вот, — заявил он, как только они вошли в кухню. — Попробуйте это и скажите, что вы об этом думаете.
Это было налитое в остекленевшее кремне-содо-известковое вместилище питье необычного цвета, отливающее царским пурпуром Кассия и зеленью синюшного мочевого пузыря с легким отклонением к голубизне зеленого хрома.
— Что это такое? — спросил доктор.
— Питье… — сказал Николас.
— Это понятно… но, — сказал доктор, — для чего предназначенное?
— Укрепляющее, — сказал Николас.
Доктор поднес стакан к носу, понюхал, загорелся, хлебнул, посмаковал, выпил и схватился обеими руками за живот, уронив свою докторскую сумку.
— Действует? А? — сказал Николас.
— Ух!.. Да, — сказал доктор. — От этого можно подохнуть… Вы что — ветеринар?
— Нет, — сказал Николас, — кулинар. Итак, в общем оно действует.
— И неплохо, — сказал доктор. — Я чувствую себя бодрее, чем раньше…
— Ступайте осматривать больную, — сказал Николас. — Теперь вы продезинфицированы.
Доктор отправился в путь, но не лучшим образом. Казалось, что он в весьма малой степени оставался хозяином своих движений.
— Эге, — сказал Николас, — скажи-ка!.. Вы в состоянии провести осмотр? А?
— Ну да, — сказал доктор, — мне хотелось бы получить заключение собрата по профессии, ну я и попросил зайти Лопатолопа.
— Хорошо, — сказал Николас. — А теперь идите сюда.
Он открыл дверь на служебную лестницу.
— Спуститесь на три этажа и повернете направо. Войдете внутрь — и вы на месте…
— Хорошо, — сказал доктор.
Он начал спускаться и вдруг остановился.
— Но где я?
— Тут… — сказал Николас.
— А! Хорошо!.. — сказал доктор.
Николас закрыл за ним дверь. Появился Колен.
— Что случилось? — спросил он.
— Доктор. У него был вид идиота, ну я и сбыл его с рук.
— Но нам нужен какой-то доктор, — сказал Колен.
— Конечно, — сказал Николас. — Должен прийти Лопатолоп.
— Это лучше, — сказал Колен.
Звонок зазвенел снова.
— Не беспокойся, — сказал Колен. — Я открою.
В коридоре мышь вскарабкалась по его ноге и принялась взбираться ему на правое плечо. Он поспешил открыть дверь профессору.
— Добрый день! — сказал тот.
Под черным пиджаком он носил ярко-желтую рубашку.
— Физиологически, — возвестил он, — черное на желтом фоне соответствует максимальному контрасту. Добавлю, что это сочетание не утомляет взгляд, а на улице отпугивает машины.
— Несомненно, — подтвердил Колен.
Профессору Лопатолопу можно было дать лет сорок. Их он был способен снести, но не единого более. У него было бритое лицо с клинышком бородки, невыразительные очки.
— Не угодно ли Вам пройти за мной? — предложил Колен.
— Не знаю, — сказал профессор, — я колеблюсь…
Он все же решился.
— Кто болен?
— Хлоя, — сказал Колен.
— А! — сказал профессор, — это напоминает мне одну мелодию…
— Да, — сказал Колен, — именно она.
— Хорошо, — заключил Лопатолоп, — пошли. Вам следовало бы сказать об этом раньше. Что с ней?
— Не знаю, — сказал Колен.
— И я, — заверил профессор, — теперь я вполне могу вам в этом признаться.
— Но вы узнаете? — с тревогой спросил Колен.
— Возможно, — сказал профессор Лопатолоп с сомнением. — Не мешало бы ее осмотреть…
— Так идемте… — сказал Колен.
— Ну да… — сказал профессор.
Колен довел его почти до самой двери комнаты, как вдруг кое-что вспомнил.
— Осторожнее, — сказал он. — Она округлилась.
— Мне не привыкать, — сказал Лопатолоп, — она беременна?..
— Да нет, — сказал Колен, — не мелите чепуху… комната шарообразная.
— Совсем как шар? — спросил профессор. — Вы ставили пластинку Эллингтона, не так ли?
— Да, — сказал Колен.
— У меня их предостаточно, — сказал Лопатолоп. — Вы знаете «Slap Happy»?
— Я больше люблю… — начал было Колен, но тут же вспомнил, что Хлоя ждет, и втолкнул профессора в комнату.
— Добрый день, — сказал профессор.
Он поднимался по лесенке.
— Добрый день, — ответила Хлоя. — Как поживаете?
— Как вам сказать, — ответил профессор, — время от времени меня очень мучит печень. Вам известно, что это такое?
— Нет, — сказала Хлоя.
— Конечно, — ответил профессор, — у вас-то наверняка с печенью все в порядке.
Он подошел к Хлое и взял ее за руку.
— Чуть горячевата, а?..
— Я не чувствую.
— Да, — сказал профессор, — увы.
Он уселся на кровать.
— Я вас выслушаю, если это вас не побеспокоит.
— Прошу вас, — сказала Хлоя.
Профессор вынул из саквояжа стетоскоп с усилителем и приложил капсулу к спине Хлои.
— Считайте, — сказал он.
Хлоя стала считать.
— Нет-нет, — сказал доктор. — После двадцати шести идет двадцать семь.
— Да, — сказала Хлоя. — Извините.
— Впрочем, достаточно, — сказал доктор. — Вы кашляете?
— Да, — сказала Хлоя и закашляла.
— Что у нее, доктор? — спросил Колен. — Это серьезно?
— Гм… — сказал профессор, — что-то с правым легким. Но я не знаю, что именно…
— Ну и что же?
— Надо, чтобы она пришла ко мне для обследования, — сказал профессор.
— Мне очень не хочется, чтобы она вставала, доктор, — сказал Колен. — Вдруг она будет чувствовать себя так же плохо, как сегодня?
— Нет, — сказал профессор, — сейчас это не так серьезно. Я вытешу вам рецепт, но ему придется следовать.
— Конечно, доктор, — сказала Хлоя.
Она поднесла руку ко рту и закашлялась.
— Не кашляйте, — сказал Лопатолоп.
— Не кашляй, моя дорогая, — сказал Колен.
— Я не могу удержаться, — сказала Хлоя прерывающимся голосом.
— В легком у нее слышится странная музыка, — сказал профессор.
У него был слегка раздосадованный вид.
— Это в порядке вещей, доктор? — спросил Колен.
Тот дернул себя за бородку, и она с резким щелчком вернулась на свое место.
— Когда прийти к вам, доктор? — спросил Колен.
— Через три дня, — сказал профессор. — Мне необходимо подготовить аппаратуру.
— Вы ею обычно не пользуетесь? — спросила в свою очередь Хлоя.
— Нет, — сказал профессор. — Мне гораздо больше нравится строить миниатюрные модели самолетов, но меня все время вызывают, и в результате я занимаюсь одной и той же моделью уже целый год, и мне никак не выкроить время, чтобы ее закончить. В конце концов просто отчаиваешься!..
— Без сомнения, — сказал Колен.
— Истинные акулы, — сказал профессор. — Я сравнил бы себя с несчастной жертвой кораблекрушения, чью дрему поджидают эти прожорливые чудовища, чтобы опрокинуть ее утлый челн.
— Красивый образ, — сказала Хлоя и засмеялась, тихо, чтобы не закашляться вновь.
— Осторожно, малышка, — сказал профессор, положив руку ей на плечо. — Это глупейший образ, так как, по словам «Домостроя» от 15 октября 1944 года, вопреки общепринятому мнению, только три-четыре из тридцати пяти известных видов акул являются людоедами. К тому же они реже нападают на человека, чем он на них…
— Вы так красиво говорите, доктор, — сказала восхищенная Хлоя.
Профессор ей очень нравился.
— Это все «Домострой», — сказал доктор. — Я тут ни при чем. С чем вас и покидаю.
Он крепко поцеловал Хлою в правую щеку, похлопал ее по плечу и спустился по маленькой лесенке. Зацепившись правой ногой за левую и левой за последнюю ступеньку лестницы, он растянулся у ее подножия.
— У вас весьма необычная обстановка, — заметил он Колену, энергично потирая себе спину.
— Извините меня, — сказал Колен.
— И кроме того, — добавил профессор, — в этой сферической комнате есть что-то гнетущее. Попробуйте поставить «Slap Happy», может быть, это вернет ее на место, или хотя бы попробуйте ее обтесать.
— Хорошо, — сказал Колен. — Не желаете ли рюмочку аперитива?
— Пожалуй, — сказал профессор. — До свидания, малышка, — прокричал он Хлое, перед тем как выйти из комнаты.
Хлоя все еще смеялась. Снизу было видно, как она сидит на большой низкой кровати, будто на праздничном помосте, освещенная сбоку электрической лампой. Полосы света просачивались сквозь ее волосы, словно солнце в молодой траве, и, отразившись от ее кожи, покоились, уже раззолоченные, на окружающих предметах.
— У вас красивая жена, — сказал профессор Колену в передней.
— Да, — сказал Колен.
Он вдруг расплакался, ибо знал, что ей плохо.
— Ну-ну, — сказал профессор, — вы ставите меня в затруднительное положение… Нужно вас утешить… Вот, держите…
Он порылся во внутреннем кармане куртки и вытащил из него маленькую записную книжку, переплетенную в красную индейскую кожу.
— Посмотрите, это моя.
— Ваша? — спросил Колен, стараясь успокоиться.
— Моя жена, — пояснил профессор.
Колен машинально открыл записную книжку и тут же расхохотался.
— Так и есть, — сказал профессор. — Буквально ни одной осечки. Все смеются. Но, в конце концов… что в ней такого уж забавного?
— Я… я не… не знаю, — пробормотал Колен и рухнул от приступа чудовищного хохота.
Профессор забрал обратно свою записную книжку.
— Все вы одинаковы, — сказал он, — все думаете, что жены обязательно должны быть красивыми… Ну так как насчет аперитива?
XXXV
Колен, следом за которым шел Шик, толкнул дверь аптеки. Раздалось «дзинь!» — и дверное стекло обрушилось на сложную систему склянок и лабораторных аппаратов.
Появился потревоженный шумом аптекарь. Он был высок, стар и худ, а его главу венчал султан белой взъерошенной гривы.
Он направился к прилавку, схватил телефон и с быстротой, выработанной долгой практикой, набрал номер.
— Алло! — произнес он в трубку.
Голос аптекаря звучал как сигнальный рожок в тумане, и пол у него под ступнями — длинными, черными, плоскими — равномерно накренялся вперед-назад, в то время как облака водяной взвеси обрушивались на стойку.
— Алло! Фирма Гершвин? Не могли бы вы заменить мне стекло во входной двери? Через четверть часа?.. Давайте побыстрее, ко мне может зайти еще клиент… Хорошо…
Он оставил трубку, которая с трудом повесилась.
— Месье, чем могу быть полезен?
— Приведите в исполнение вот этот рецепт, — подсказал Колен.
Аптекарь схватил бумажку, сложил ее вдвое, сделал из нее узкую длинную ленту и тут же ввел ее в маленькую конторскую гильотину.
— Ну вот и все, — сказал он, нажимая на красную кнопку.
Нож гильотины рухнул, а рецепт расслабился и опал.
— Приходите сегодня вечером, часов в шесть пополудни, лекарства будут готовы.
— Дело в том, — сказал Колен, — что мы очень спешим…
— Мы, — добавил Шик, — хотели бы получить их сразу.
— Хорошо, — ответил аптекарь, — тогда подождите, я приготовлю вам все необходимое.
Колен и Шик уселись на обитый пурпурным бархатом диванчик как раз напротив прилавка и стали ждать. Аптекарь нагнулся за прилавком и через потайную дверь почти бесшумно выполз из комнаты. Шуршание его длинного и худого тела по паркету ослабло, затем рассеялось в воздухе.
Они разглядывали стены. На длинных полках из покрытой патиной меди выстроились бутылки, скрывавшие в себе всевозможные снадобья, от банальных смесей до чудодейственных квинтэссенций. Из последней бутыли в каждом ряду исходило интенсивное свечение. В коническом резервуаре из толстого разъеденного стекла раздувшиеся головастики вращались по нисходящей спирали и, добравшись до дна, цугом отправлялись обратно к поверхности и возобновляли свое эксцентрическое вращение, оставляя за собой белесую кильватерную струю сгущенной воды. Рядом, на дне аквариума длиной в несколько метров, аптекарь поместил испытательный стенд реактивных лягушек, там и сям валялись отбракованные экземпляры, четверки их сердец еще слабо бились.
Позади Шика и Колена расстилалась огромная фреска, изображающая хозяина аптеки в прогулочном костюме Цезаря Борджиа, блудящего со своей матерью. На столах стояло множество машин для изготовления пилюль, некоторые из них работали, хотя и вполсилы.
На выходе из патрубков, сделанных из голубого стекла, пилюли скапливались в восковых руках, которые раскладывали их по пакетикам из плиссированной бумаги.
Колен встал, чтобы поподробнее рассмотреть ближайшую к нему машину, и приподнял предохранявший ее заржавленный кожух. Внутри разнородное животное, полумясо-полуметалл, напрягало остатки своих сил, глотая лекарственное сырье и выделяя из организма в виде идеальных круглых катышков готовое лекарство.
— Иди посмотри, — сказал Колен.
— Что? — спросил Шик.
— Очень любопытно! — сказал Колен.
Шик посмотрел. Удлиненные челюсти зверя перемещались быстрыми поперечными движениями. Под прозрачной шкурой можно было различить трубчатые ребра из тонкой стали и слабо сокращающийся пищеварительный тракт.
— Это переделанный кролик, — сказал Шик.
— Ты думаешь?
— Так обычно и делают, — сказал Шик. — Сохраняют только нужную функцию. Здесь оставлена перистальтика, но убрана вся пищеварительная химия. Это намного проще, чем производить пилюли обычным укатчиком.
— Что он ест? — спросил Колен.
— Хромированную морковь, — сказал Шик. — Ее производят на том заводе, где я работал сразу после фака. Кроме того, ему дают элементы, входящие в пилюли…
— Здорово придумано, — сказал Колен, — и пилюли выходят очень красивые.
— Да, — сказал Шик. — Идеально круглые.
— Скажи-ка… — сказал Колен, садясь обратно.
— Что? — спросил Шик.
— Сколько у тебя осталось из тех двадцати пяти тысяч дублезвонов, что я дал тебе перед отъездом в путешествие?
— Эх!.. — ответил Шик.
— Пора бы уже тебе решиться и жениться на Ализе. Ей же так обидно, что ты все тянешь и тянешь!
— Да… — ответил Шик.
— В конце концов, у тебя же осталось тысяч двадцать? Все-таки… Этого достаточно, чтобы жениться…
— Дело в том… — сказал Шик.
Он остановился. Это было трудно выговорить.
— В чем дело? — настаивал Колен. — Не только у тебя денежные затруднения…
— Я это хорошо знаю, — сказал Шик.
— Ну и? — сказал Колен.
— Ну и, — сказал Шик, — у меня осталось всего три тысячи двести дублезвонов.
Колен почувствовал огромную усталость. В голове у него с неясным гулом прибоя вращались острые и тусклые штуковины. Он уцепился за сиденье.
— Неправда… — сказал он.
Он устал, устал, словно его только что настегивали целый стипль-чез.
— Неправда… — повторил он, — ты меня разыгрываешь.
— Нет… — сказал Шик.
Шик стоял и ковырял кончиком пальца угол ближайшего стола. Пилюли скатывались в отверстия стеклянных трубок с легким шариковым шумом, и шуршанье бумаги в восковых руках создавало атмосферу верхне-палеолитического ресторана.
— Но куда ты их дел? — спросил Колен.
— Я покупал Партра, — сказал Шик.
Он порылся в кармане.
— Посмотри. Я отыскал ее вчера. Ну разве не прелесть?
Это была «Цветочная отрыгниль» в переливчатом сафьяне с вклеенным приложением Кьеркегора.
Колен взял книгу и стал ее разглядывать, но он не видел страниц. Он видел глаза Ализы у себя на свадьбе и взгляд грустного восхищения, который она бросила на платье Хлои. Но Шику этого не понять. Глаза Шика никогда не поднимались столь высоко.
— Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал… — пробормотал Колен. — Итак, ты все растратил?..
— На прошлой неделе я добыл две его рукописи, — сказал Шик, и голос его задрожал от сдерживаемого волнения. — И я уже записал семь его лекций…
— Да… — сказал Колен.
— Почему ты меня об этом спрашиваешь? — сказал Шик. — Ализе все равно, женюсь я на ней или нет. Она и так счастлива. Я ее очень люблю, ты же знаешь, и, кроме того, она тоже без ума от Партра!
Одна из машин, по-видимому, понесла. Пилюли хлынули сплошным потоком, и в тот момент, когда они падали в бумажные кульки, во все стороны сыпались фиолетовые искры.
— Что происходит? — сказал Колен. — Это опасно?
— Вряд ли, — сказал Шик. — На всякий случай отойдем в сторонку.
Они услышали, как где-то вдалеке хлопнула дверь, и за прилавком неожиданно возник аптекарь.
— Я заставил вас ждать, — сказал он.
— Это неважно, — заверил Колен.
— Напротив, — сказал аптекарь. — Я же сделал это нарочно. Чтобы подчеркнуть свое положение.
— Похоже, одна из ваших машин понесла… — сказал Колен, указывая на механизм, о котором шла речь.
— А! — сказал аптекарь.
Он нагнулся, вытащил из-под прилавка карабин, спокойно упер его в плечо и выстрелил. Машина взлетела на воздух, сделала кульбит и, трепыхаясь, упала обратно.
— Ничего страшного, — сказал аптекарь. — Время от времени кролик берет верх над сталью и приходится их отстреливать.
Он поднял машину, нажал на исподний кожух, чтобы заставить ее помочиться, и повесил ее на гвоздь.
— Вот ваше лекарство, — сказал он, вытаскивая из кармана коробочку. — Будьте внимательны, оно очень сильное. Не превышайте дозы.
— А! — сказал Колен. — И как, по-вашему, от чего оно?
— Не могу сказать… — ответил аптекарь.
Он запустил в свои белые лохмы длинную руку с волнистыми ногтями.
— Его используют во многих случаях… — заключил он. — Но обычному растению долго против него не продержаться.
— А! — сказал Колен. — Сколько я вам должен?
— Оно очень дорогое, — сказал аптекарь. — Вам следовало бы избить меня и уйти, не заплатив…
— Ох!.. — сказал Колен. — Я слишком устал…
— Тогда два дублезвона, — сказал аптекарь.
Колен вытащил бумажник.
— Это, знаете ли, — сказал аптекарь, — просто грабеж.
— Мне все равно… — сказал Колен мертвым голосом.
Он заплатил и отправился прочь. Шик за ним.
— Вы глупы, — сказал хозяин аптеки, сопровождая их до дверей. — Я стар и не могу сопротивляться.
— У меня нет времени, — пробормотал Колен.
— Неправда, — сказал аптекарь. — Вы ждали не так уж и долго…
— Теперь у меня есть лекарство, — сказал Колен. — До свиданья, месье.
Он переходил улицу наискось, косым выпадом, чтобы сберечь силы.
— Ты знаешь, — сказал Шик, — я не расстанусь с Ализой из-за того, что не женюсь на ней…
— Ох! — сказал Колен. — Я ничего не могу сказать… В конце концов, это твое дело…
— Такова жизнь, — сказал Шик.
— Нет, — ответил Колен.
XXXVI
Ветер прокладывал себе дорогу среди листьев и выбирался из крон деревьев, нагруженный запахами почек и цветов. Люди ходили громче и дышали сильнее, чем раньше, так как воздуха было предостаточно. Солнце медленно расправляло свои лучи и там, куда не могло добраться прямиком, осторожно ставило их на карту, изгибая под слащаво закругленными углами; однако, натыкаясь на черное — пику или трефу, — оно тут же отдергивало их сильным и точным движением золотистого осьминога. Его громадный жгучий скелет мало-помалу приблизится и начал, застыв в неподвижности, испарять континентальные воды, и часы пробили три раза.
Колен читал Хлое роман. Роман, как водится, был о любви, и все кончалось хорошо. В данный момент герой и героиня писали друг другу письма.
— Почему они делают все так долго? — сказала Хлоя. — На практике это бывает намного быстрее…
— У тебя что — есть практика в подобных вещах? — спросил Колен.
Он больно ущипнул кончик солнечного луча, который добрался наконец до глаза Хлои. Луч вяло отдернулся и принялся разгуливать по мебели.
Хлоя покраснела.
— Нет, у меня нет практики… — робко сказала она, — но мне кажется…
Колен закрыл книгу.
— Ты права, Хлоя.
Он поднялся и подошел к постели.
— Пора принять пилюлю.
Хлоя задрожала.
— Они такие противные, — сказала она. — Это обязательно?
— Конечно, — сказал Колен. — Сегодня вечером ты пойдешь к доктору, и наконец станет известно, что у тебя. А сейчас нужно принимать пилюли. После он, может быть, выпишет что-то другое…
— Это ужасно, — сказала Хлоя.
— Будь благоразумной.
— Когда я принимаю пилюлю, будто два зверя начинают драться у меня в груди. И к тому же это неправда… не нужно быть благоразумной…
— Не хотелось бы, но иногда нужно, — сказал Колен.
Он открыл маленькую коробочку.
— До чего у них грязный цвет… — сказала Хлоя, — и пахнут они противно.
— Они странные, не спорю, — сказал Колен, — но их все-таки нужно принимать.
— Посмотри, — сказала Хлоя. — Они сами по себе шевелятся, и еще, они наполовину прозрачны, и что-то наверняка живет внутри.
— В воде, которой ты их запиваешь, — сказал Колен, — ничто, конечно же, не проживет слишком долго.
— Ты говоришь глупости… может быть, это рыба…
Колен рассмеялся.
— Тогда она тебя подкрепит.
Он наклонился и поцеловал ее.
— Прими лекарство, Хлоя, будь умницей.
— Согласна, — сказала Хлоя, — если ты меня еще поцелуешь!
— Идет, — сказал Колен. — Тебе не противно целоваться с таким скверным мужем, как я?..
— Ты и в самом деле не очень-то красив, — дразнясь сказала Хлоя.
— Я в этом не виноват. — Колен повесил нос. — Я слишком мало сплю, — продолжал он.
— Колен, поцелуй меня, я такая скверная. Дай мне сразу две пилюли…
— Ты с ума сошла, — сказал Колен. — Одну-единственную. Ну, глотай…
Хлоя закрыла глаза и, побледнев, поднесла руку к груди.
— Так и есть, — сказала она с усилием. — Опять началось…
Рядом с ее блестящими волосами проступили капельки пота.
Колен сел рядом и обнял ее за шею. Она обеими руками стиснула его руку и застонала.
— Успокойся, милая Хлоя, — сказал Колен, — так надо.
— Мне больно… — прошептала Хлоя.
В уголках ее век появились большие, как глаза, слезинки и прочертили прохладные борозды на ее округлых и нежных щеках.
XXXVII
— Я не могу уже больше стоять… — пробормотала Хлоя.
Она спустила ноги на пол и попыталась подняться.
— Ничего не выходит, — сказала она, — я совсем вялая.
К ней подошел Колен и приподнял ее. Она уцепилась за его плечи.
— Держи меня, Колен. Я сейчас упаду.
— Постель лишила тебя сил… — сказал Колен.
— Нет, — сказала Хлоя. — Это пилюли твоего старика аптекаря.
Она попыталась устоять сама и зашаталась. Колен снова подхватил ее, и она, падая, увлекла его за собой на кровать.
— Как хорошо, — сказала Хлоя. — Оставайся со мной. Мы так давно не спали вместе.
— И не нужно, — сказал Колен.
— Нет, нужно. Поцелуй меня. Я твоя жена, да или нет?
— Да, — сказал Колен, — но ты плохо себя чувствуешь.
— Я в этом не виновата, — сказала Хлоя, и ее рот слегка задрожал, как будто она вот-вот заплачет.
Колен наклонился и поцеловал ее так нежно, как целуют цветок.
— Еще, — сказала Хлоя. — И не только лицо… Ты меня больше не любишь? Ты больше не хочешь свою жену?
Он сильнее сжал ее в объятиях. Она была податливая и ароматная. Флакон духов из обитой белым коробки.
— Да, — сказала Хлоя потягиваясь, — еще.
XXXVIII
— Мы опоздаем, — заявил Колен.
— Ничего, — сказала Хлоя, — подведи свои часы.
— Ты и вправду не хочешь ехать на машине?..
— Нет… — сказала Хлоя. — Я хочу пройтись с тобой по улице…
— Но это порядочный крюк!
— Ничего, — сказала Хлоя. — Когда ты меня… целовал, только что, это вернуло мне уверенность. Я хочу немного пройтись.
— Тогда я скажу Николасу, чтобы он приехал за нами? — подсказал Колен.
— Ну если тебе так хочется…
Чтобы идти к доктору, она выбрала миленькое нежно-голубое платьице с очень низким остроконечным декольте и короткую накидку из меха рыси, дополненную соответствующей шапочкой. Завершали ансамбль туфли из крашеной змеиной кожи.
— Пошли, кошечка, — сказал Колен.
— Это не кошка, — заявила Хлоя. — Это рысь.
— Звучит почти как «брысь», — сказал Колен, — и кроме того, у нее нет уменьшительного.
Они вышли из комнаты и направились в переднюю. Перед окном Хлоя остановилась.
— Что это? Здесь не так светло, как обычно…
— Да нет же, — сказал Колен. — Солнца вполне достаточно.
— Нет, — сказала Хлоя, — я хорошо помню, что солнце доходило до этого рисунка на ковре, а теперь оно вон где…
— Все зависит от времени, — сказал Колен.
— Да нет же, ни от какого времени это не зависит, как раз это время и было…
— Посмотрим завтра, — сказал Колен.
— Видишь, раньше оно доходило до седьмой черты. А сейчас только до пятой.
— Пошли, — сказал Колен. — Мы опаздываем.
Проходя перед большим зеркалом облицованного плиткой коридора, Хлоя улыбнулась своему отражению. Ее болезнь не могла быть тяжелой, и отныне они часто будут гулять вместе. Колен станет бережно расходовать свои дублезвоны, их у него осталось достаточно, чтобы они могли жить без особых забот. Может быть, он пойдет работать…
Звякнула сталь задвижки, и дверь открылась. Хлоя держалась за руку Колена. Она шла маленькими легкими шажками. На каждые два ее шага приходился один коленовский.
— Я довольна, — сказала Хлоя. — Солнечно, и хорошо пахнут деревья.
— Да! — сказал Колен. — Весна!
— Разве? — шаловливо взглянув на него, сказала Хлоя.
Они повернули направо. Чтобы попасть в медицинский квартал, нужно было миновать пару вольготно раскинувшихся построек. Метров через сто до них донесся запах анестезирующих средств, в ветреные дни он проникал еще дальше. Совсем другим стал тротуар. Теперь это была бетонная решетка с частыми и узкими поперечинами, настланная поверх широкого и гладкого канала. Под решеткой тек смешанный с эфиром спирт, он гнал ватные тампоны, замаранные слизью и сукровицей, а иногда и кровью. Там и сям поток нестойких выделений окрашивали собой длинные волокна наполовину свернувшейся крови; медленно проплывали, вращаясь вокруг своей оси, словно чересчур подтаявшие айсберги, лохмотья полуразложившейся плоти. Запах эфира забивал все остальные. Разматывая свои сонные кольца, спускались вниз по течению и марлевые повязки и компрессы. Справа от каждого дома в канал опрокидывалась спускная труба, и не представляло особого труда определить специализацию врача, понаблюдав чуть-чуть за жерлом его трубы. Какой-то глаз выкатился сам собой, уставился на несколько секунд на Колена с Хлоей и закатился за большое полотнище красноватой ваты, мягкой, как зловредная медуза.
— Мне здесь не нравится, — сказала Хлоя. — Хоть воздух и здоров, но смотреть неприятно.
— Да, — сказал Колен.
— Пошли по середине улицы.
— Да, — сказал Колен. — Но нас же задавят.
— Зря я отказалась от машины, — сказала она. — Я совсем сбилась с ног.
— Тебе еще повезло, что он живет вдали от квартала общей хирургии.
— Замолчи, — сказала Хлоя. — Скоро уже?
Она вдруг снова закашлялась, и Колен побледнел.
— Не кашляй, Хлоя… — взмолился он.
— Не буду. Колен… — сказала она, с трудом сдерживаясь.
— Не кашляй… мы пришли… это здесь.
Вывеска профессора Лопатолопа изображала гигантскую челюсть, заглатывавшую землекопскую лопату; наружу из челюсти торчал один штык. Хлою это рассмешило. Она смеялась совсем тихо, очень осторожно, чтобы не закашляться. Вдоль стен висели цветные фотографии чудесных излечений профессора, снабженные подсветкой, которая в данный момент не работала.
— Вот видишь, — сказал Колен. — Нам повезло, он — крупный специалист. Ни у одного из других домов нет столь совершенной декорации.
— Это доказывает лишь, что у него много денег, — сказала Хлоя.
— Или что это человек со вкусом, — сказал Колен. — Все в целом выгладит очень художественно.
— Да, — сказала Хлоя. — Напоминает образцовую мясную лавку.
Они вошли и очутились в большом круглом вестибюле, покрытом белой эмалью. К ним направилась санитарка.
— Вы назначены на прием? — спросила она.
— Да, — сказал Колен. — Кажется, мы немного опоздали…
— Ничего, — заверила санитарка. — Профессор кончил на сегодня оперировать. Прошу следовать за мной.
Они послушались, и звуки их шагов гулко отдавались от эмали пола. В круговой стене было несколько дверей, и санитарка повела их к той, на которой в чеканном золоте была воспроизведена в уменьшенном масштабе гигантская наружная вывеска. Санитарка открыла дверь и стушевалась, чтобы дать им пройти. Они толкнули вторую дверь, прозрачную и массивную, и оказались в рабочем кабинете профессора Лопатолопа. Тот, стоя перед окном, умащивал свою бородку при помощи зубной щетки, смоченной экстрактом опопанакса.
Он обернулся на шум и с протянутой рукой устремился навстречу Хлое.
— Ну-с, как вы себя сегодня чувствуете?
— Пилюли были ужасны, — сказала Хлоя.
Лицо профессора потемнело. Теперь можно было подумать, что среди его родителей был квартерон.
— Досадно… — пробормотал он. — Я надеялся на лучшее.
Он замер на месте с задумчивым видом, потом заметил, что все еще держит в руках зубную щетку.
— Подержите-ка минутку, — сказал он Колену, засовывая щетку ему в руку, и добавил Хлое: — Садитесь, малышка.
Он обогнул стол и уселся сам.
— Видите ли, — продолжал он, — у вас что-то с легким. Точнее, у вас что-то в легком. Я надеялся, что это…
Он замолчал и резко поднялся.
— К чему лишние разговоры, — сказал он. — Идемте со мной. Положите ее куда хотите, — добавил он в адрес Колена, который никак не мог понять, что же делать со щеткой.
Колен хотел было пойти вслед за Хлоей и профессором, но оказалось, что для этого ему нужно отбросить что-то вроде невидимой и плотной вуали, которая возникла вдруг между ними. Сердце его наполнилось странной тревогой и билось с перебоями. Он сделал усилие, взял себя в руки и сжал кулаки. Собрав все свои силы, он сделал несколько шагов, и, как только дотронулся до Хлои, все прошло.
Она подала профессору руку, и тот провел ее в небольшой белый кабинет с хромированным потолком, целую стену которого занимал гладкий приземистый аппарат.
— Вам лучше присесть, — сказал профессор. — Это продлится недолго.
Напротив машины находился обрамленный хрусталем экран из червонного серебра, а на его цоколе поблескивала черной эмалью единственная рукоятка.
— Вы остаетесь? — спросил профессор Колена.
— Мне бы хотелось, — сказал Колен.
Профессор повернул рукоятку. Свет потек из комнаты ярким потоком, который исчезал под дверью и в воздушной яме вентиляции над машиной, и экран мало-помалу засветился.
XXXIX
Профессор Лопатолоп похлопал Колена по спине.
— Не переживайте, старина, — сказал он ему. — Все может уладиться.
Колен с убитым видом смотрел в землю. Хлоя держала его за руку. Она изо всех сил старалась выглядеть веселой.
— Ну да, — сказала она, — это ненадолго.
— Конечно, — пробормотал Колен.
— Кроме того, — добавил профессор, — если она будет соблюдать предписанный мною режим, ей, вероятно, станет лучше.
— Вероятно, — сказал Колен.
Они стояли в круглом белом вестибюле, и голос Колена, отраженный от потолка, звучал, казалось, издалека.
— В любом случае, — заключил профессор, — я пришлю вам счет.
— Разумеется, — сказал Колен. — Благодарю вас за ваши хлопоты, доктор.
— А если ей лучше не станет, — сказал профессор, — приходите ко мне повторно. Есть еще и оперативное вмешательство, о котором мы даже и не упоминали…
— Да, конечно, — сказала Хлоя, сжимая руку Колена; не в силах больше сдерживаться, она разрыдалась.
Профессор собрал бороду в кулак.
— Очень досадно, — сказал он.
Наступила тишина. За прозрачной дверью возникла санитарка и постучала два раза. Перед ней в толще двери загорелся зеленый сигнал «Войдите».
— Пришел месье и велел предупредить Месье и Мадам, что Николас здесь.
— Спасибо, Сучка, — ответил профессор. — Можете идти, — добавил он, и санитарка не заставила себя упрашивать.
— Ну так что же… — пробормотал Колен, — до свидания, доктор…
— Конечно… — сказал профессор. — До свидания… Лечитесь… постарайтесь выкарабкаться…